Конструктор реальности

Книги для бизнеса. Виталий Пичугин

Книги по психологии. Виталий Пичугин

Все разделы / Книги по психологии

Автор: Эрнест Цветков

Эрнест Цветков

Конструктор
реальности
(ПОЛНАЯ ВЕРСИЯ)
Автор.

Книги Эрнеста Анатольевича Цветкова:
Ранее опубликованные и переизданные.
1.   «В поисках утраченного Я». 1992, 1993, 1995, 1997 гг.
2.   «Тайные пружины человеческой психики». 1992, 1993, 1995, 1997 гг.
3.   «Мастер самопознания». 1995, 1997, 1999 гг.
4.   «Танец дождя». 1996, 1999 гг.
5.   «Великий Менеджер». 1997, 1999 гг.
6.   «Досье на человека». 1997 гг.
7.   «Программируемый человек». 1999, 2000 гг.
8.   «Ловушка для человека». 1999. 2001.
Собрание сочинений в 4-х томах – 1999 г.
Новые публикации – 2001 года.
9.   «Трансформация Психэ». 2001 г.
10.   «Психоактивный словарь». 2001 гг.
11.   «Терапия Сюр». 2001.

Данная книга представляет собой уникальный дневник автора, в котором представлено описание его встреч и занятий с Мастером конструирования реальности, с которым читатель уже имеет первое знакомство по таким книгам как «Танец дождя» и «Мастер самопознания». Теперь же он имеет возможность совершить погружение в более разветвленную систему психотехник преобразования и с легкостью ей овладеть. Вторую часть книги, повесть Vitriol при желании можно читать как алхимический трактат.
Для тех, кто желает продолжить и усовершенствовать свою практику Имагинатора, оставляем телефоны Студии ЦЭ: 241 99 98, 241 10 17.

ОГЛАВЛЕНИЕ.
ИМАГИНАТОР.
(Дневник недеяния медленных дней).
ОСВОЕНИЕ РЕАЛЬНОСТИ. Введение.
НА ПОДСТУПАХ К РЕАЛЬНОСТИ.
КОНТАКТ С РЕАЛЬНОСТЬЮ. Над-история. 4 фрагмента Deja-vu.
Имагинатор. 1981. Deja-vu.
Старик. 1985. Deja-vu.
Старик. 1986. Имагинация с камнем. Deja-vu.
Фактор М. Deja-vu.
МЕДЛЕННЫЕ ДНИ. ДНЕВНИК НЕДЕЯНИЯ.
1.   Дневник недеяния. Что мешает быть свободным?
2.   Дневник недеяния. Чтобы жизнь преобразить, достаточно мелочи.
3.   Дневник недеяния. Разве можно ехать куда-то?
4.   Дневник недеяния. Какая ароматная трубка!
5.   Дневник недеяния. Прошлое есть только в настоящем.
6.   Имагинация. Игральный кубик.
7.   Дневник недеяния. Небо не надо мной, а во мне.
8.   Дневник недеяния. И ничего не делаю.
9.   Имагинация. Мозг ведает, что творит.
10.   Имагинация. Актуальная сфера.
11.   Имагинация. «Вот ты и готов почти к игре».
12.   Из пожелтевшей тетрадки под грифом №. Имагинация. “Трансгрессия. Вот, собственно, и все, что произошло”.
13.   Из пожелтевшей тетрадки под грифом №. Имагинация. “Вроде бы ничего не меняется, а все изменилось”.
14.   Из пожелтевшей тетрадки под грифом №. Имагинация. “Все, чем тебе придется овладеть – это всего лишь умением быть пристальным”.
15.   Имагинация. “Только не залезай в зону зияния”.
16.   Из пожелтевшей тетрадки под грифом №. Имагинация. “Ищи в настоящем следы будущего”.
17.   Из пожелтевшей тетрадки под грифом №. Имагинация. “Прошлое воображаем, будущее помним”.
18.   Из пожелтевшей тетрадки под грифом №. Имагинация. “Как же мне научиться вспоминать будущее”?
19.   Из пожелтевшей тетрадки под грифом №. Имагинация. “Посмотри на свое сегодня из своего вчера”.
20.   Из пожелтевшей тетрадки под грифом №. Синхронепержи.
21.   Из пожелтевшей тетрадки под грифом №. Три правила неуязвимости.
22.   Из пожелтевшей тетрадки под грифом №. Имагинация.
23.   Из пожелтевшей тетрадки под грифом №. Имагинация. Кружение.
24.   Из пожелтевшей тетрадки под грифом №. Удар кистью.
25.   Из пожелтевшей тетрадки под грифом №. Комбинаторика судеб.
26.   Из пожелтевшей тетрадки под грифом №. Жизненный формат.
27.   Дневник недеяния. Столик у окна.

VITRIOL.
(Комментарий к изощренной игре).
Предисловие публикатора.
1. Некий господин.
2. Особенности текста.
Слово повествователя.
1. Вести и повести.
2. Заповеди Великого Текстора.
3. Кто меня прочтет, жизнь того изменится…
4. Рассказ мальца (собственно повесть).
5. Комментарий к изощренной игре.
    Персоны и персонажи.
    Основные направления.
Вести.
Во сточные ворота.
0. Визии И.
За падные ворота.
1.   Иванов плач.
2.   Схватка.
3.   Головастики ужаса.
4.   Прямо из зеркала.
5.   В тот день.
6.   К вечеру ближе.
7.   В ту же ночь.
8.   Мальчик отказался от ужина.
9.   Внутренний зов семьи.
10.   Иван не раз задавался вопросом.
11.   Иван специально позволял.
12.   Он тогда придумал вот что.
13.   Как только сон подобрался к мальчику.
14.   А рядом метнулась тень.
15.   Словно бы этого и не было.
16.   Доктор приступает к исследованиям.
17.   Документ исчез!
18.   Сумерки в кабинете.
19.   Якобы КИ.
20.   Происшествие на лестничном пролете.
21.   Странное послание.
22.   Раскаянье Ивана.
23.   Иван да Марья. Большая перемена.
24.   «Я не хулиган, мама»!
25.   ВУ и vitriol.
26.   Неожиданный визит.
За падо во сточные ворота.
27.   Из досье на ученика образцово-показательной школы И.
28.   Из досье на ученика образцово-показательной школы И.
Во стоко за падные ворота.
29.   Консультация.
30.   Чернеющая дыра.
31.   КИ и прораб.
32.   Зрачок.
33.   Погружение И.
34.   Откровение И.
35.   Это был кормилец.
Закоулки Потаенных Помыслов.
36.   Болото.
37.   Вот это встреча!
38.   Какими судьбами?
В(ы)ход.
39.   Жрун.
40.   Главное, чтобы костюмчик сидел.
41.   Мозлики.
42.   Бледный рыцарь.
43.   «Я – постоянный твой спутник».
44.   И он просто побрел

ИМАГИНАТОР
ОСВОЕНИЕ РЕАЛЬНОСТИ.
Введение.

Эта книга – об освоении реальности.
Но, поскольку сама реальность неоднородна и, прежде всего, проявляет себя основным своим свойством – расслаиваться, то и данный текст не линеен. Скорее, он представляет собой кружение с постепенным приближением к центру – точке неподвижности, в которой замолкает всякое движение, утихает любое действие. Здесь уже невозможны какие-либо заботы и волнения, ибо, кроме тишины и покоя в таком месте ничего нет. Впрочем, нет и самого места. Только состояние, невидимая ось, вокруг которой и происходит все вращение.
Этот тайный неподвижный центр есть sacrum, костяк нашего существования – исконное, истое бытие. В нем пребывает Я, сотворяющее реальность. Именно отсюда берет начало то излучение, которое затем во внешних кругах обыденности, уплотняясь и овеществляясь, проявляется как случающееся.
То, что с-лучается, есть результат того, что из-лучается.
Что излучается, то и случается.
Сам же процесс преобразования излучающегося – в случающееся и есть имагинация.

В неисповедимых глубинах наших пребывают невидимые наружному оку образы, которые впоследствии и прорисовывают единый образ, получивший название – жизнь.
Жизнь есть образ, предопределяющий образ жизни. И образ жизни ничто иное, как отображение этого первичного образа.
Познавший внутренние образы, обретает способность к преображению.
Имагинация – это, в конечном счете, сотворение реальности. А имагинатор – тот, кто ее сотворяет и, тем самым, становится ее автором, уникальным конструктором неповторимых миров. И тогда он сам становится образом, равно как и подобием, Великого Имагинатора, через пророка Исайю изрекшего: «Ибо как новые небеса и новую землю, которые Я творю, восстают предо мной»… (Ис. 66:22). Не сказано «я сотворил», но – «я творю».
Это – величайшее откровение, которое совершенно по-новому раскрывает всю нашу жизнь, растворяя ограничения предустановленных законов и отворяя двери восприятия.
Мы – узники уз связующих нас законов. (Власть и влияние их подробно описаны в книжке «В поисках утраченного Я», новое издание). Мы чихнуть не можем просто так – если нет соответствующего на то предписания.
И, тем не менее…
… тем не менее, сказано, что мир творится каждый миг. И каждый миг – новый мир. Это значит, что в любую секунду все может быть по-новому. И, вдруг, я проснусь в одно прозрачное утро и озаренно постигну, что мой сегодняшний день вовсе не похож на вчерашний, что
в этот день
я никуда не бегу,
не цепляюсь
за обрывки минут,
Я размерен
в движеньях, и тень
послушно струится за мной,
В этот день -
ничего особенного...
Гибкое время плавно меня обтекает,
В этот день
я никуда
не бегу,
что все причинно-следственные цепи моих обусловленностей совершенно перестали меня обременять, они вовсе исчезли. Началась иная жизнь.

Каждую секунду, любое мгновенье нам предоставляется: шанс – возможность – случай – совершить переворот в своей жизни, осуществить прорыв к новым ее измерениям.
Просто следует знать, как это сделать.
И, стало быть, имагинация, как и всякое творчество, более того, аспект, воплощающий в себе предельную чистоту творческого принципа, требует своего изучения и постижения.
Человек изначально обладает имагинативной потенцией, но пока он не делает этого осознанно и не является управителем проистекающих процессов, он все еще, находится под влиянием стихий, будучи в них существом пассивным и повинующимся автоматической заданности жестких схем природы. До тех пор, пока он не проникает в таинство излучений, он случаен и может быть в полной мере уподоблен роботу, чье существование определено набором программ. Он все еще во власти закона. И он, как бы, и не реален, ибо не творит реальность.
Есть закон и есть то, что над законом. То, что над законом – благодать.

Постигая механизмы и пути имагинации, мы осуществляем свой переход и становимся осознанными творцами реальности.

Как правило, на встречах и выступлениях мне задается вопрос, адресующий просьбу поподробнее рассказать о тех психотехниках, которым обучил меня Старик, описанный в главе «Контакт с реальностью» книги «Мастер самопознания».
Охотно отзываясь на проявленный интерес, я, наконец-то, приведя в порядок разрозненные листки дневниковых записей, излагаю начатую историю в ее относительно полном варианте.
Именно по этой причине в данном издании можно встретить фрагменты, опубликованные ранее. Впрочем, уважаемый читатель, знакомый с ними, по своему усмотрению, может их трактовать как deja-vu или пропустить вовсе.
Deja-vu фрагменты:
Имагинатор. 1981. Deja-vu.
Старик. 1985. Deja-vu.
Старик. 1986. Имагинация с камнем. Deja-vu.
Фактор М. Deja-vu.

- Кто там? Войдите...

Но это дождь барабанит в окно. Распахиваю его, мелкие
брызги слетаются на подоконник. Облако водяной пыли
над настольной лампой повисает серебристым нимбом.
Но кто-то опять постучал.

- Кто там? Войдите! Открыто!

Молчанье.

И ветер, скиталец извечный, врывается в царство
уюта, присвистывает, приплясывает, удалой невидимка.

Снова стук.

Мне лень покидать кресло, но ведь кто-то назойливо
стучит, хотя и не осмеливается войти на мое приглашение.
И я встаю и иду открывать дверь, чтобы впустить
робкого неведомого гостя.

Открываю. Лишь тишина на пороге.
Быть может, она стучится ко мне на ночлег...

НА ПОДСТУПАХ К РЕАЛЬНОСТИ.
1. Нет сверхъестественного, есть естественное.
2. То, что называют мистикой, есть лишь описание опыта взаимодействия с Естественным.
3. Мистика возвращает нас к Очевидному, от которого увела нас линейная мысль.
4. Все очевидное мистично, все мистичное очевидно.
5. Реальность - то, что есть. Иными словами, то, что есть - существует. Стало быть, Реальность - это то, что проявляет себя в существовании.
6. Реальность многослойна и многомерна. В своей многомерности она проявляется как сумма взаимодействующих миров.
7. Примечательно то, что человек всегда одновременно пребывает не в одном, а в нескольких мирах.
8. Если мы бодрствуем, то есть находимся в том мире, который определяем как "явь", то все равно частично находимся в измененном состоянии сознания (ИСС).
Это происходит в силу того, что наше Бессознательное постоянно проявляет свою активность. Поэтому человек не может бодроствовать на 100%. Сколь бы высока не была наша активность и «осознанность», сколь бы искренне не выражались наши интерес и внимательность по отношению к внешней среде, наши внутренние ассоциации, продолжают свою неведомую жизнь.
Если, к примеру, я разговариваю с неким человеком, в отношении с которым я проявляюсь как самый благожелательный и открытый собеседник, я, вместе с тем, не смогу быть полностью сосредоточенным на нем, ибо даже в момент моей наиполнейшей открытости мое глубинное реагирование остается недоступным для моего наружного восприятия.
Еще один пример. Я еду по городу на машине - ситуация, в которой вроде бы предполагается полная сосредоточенность на происходящем вокруг - движении машин, светофорах и т.д. Однако при этом я продолжаю чувствовать что-то свое или испытывать внутренние переживания. Я не могу выключить свое подсознание. Вчера я остановился на красный свет одного светофора и думал об одном, и что-то чувствовал - то, чего я уже и не помню, настолько мимолетно было впечатление. Сегодня я останавливаюсь у того же самого светофора и испытываю совершенно другие чувства, и иные мысли проходят через меня. Пока я нахожусь в ожидании зеленого света и наблюдаю за светофором, мое подсознание может увидеть в этом светофоре и нечто иное... Выходит, что и светофор вовсе не один и тот же.
9. Таким образом, явную действительность мы воспринимаем двояко - сознательно и бессознательно.
10. И любой объект, любой предмет воспринимается нами явно и скрыто.
11. Из этого следует, что, взаимодействуя с реальностью, мы расслаиваем ее и, в результате, никогда не представляем ее себе такой, каковой она является в действительности.
12. Настоящая действительность невидима и скрыта.
13. Исходя из этого, мы приблизились к возможности сделать весьма важный вывод:
Даже тогда, когда человек бодрствует и активно взаимодействует со средой, он все равно пребывает в измененном состоянии сознания.
Потому что сознание каждую секунду изменяется.
Человек в измененном состоянии сознания находится всегда.

14. Таким образом, получается, что нет реальности субъективной и объективной, но выходит, что всякое субъективное объективно и всякое объективное субъективно.
15. Высказывание Гераклита о том, что нельзя два раза войти в одну и ту же реку, неточно. В одну и ту же реку вообще нельзя войти.
16. Сознание есть та же самая река, сознание - это поток. И как всякий поток, оно просто не может находиться в неизмененном состоянии. Поэтому оно всегда изменено.

КОНТАКТ С РЕАЛЬНОСТЬЮ.
Над-история. (Deja-vu квартет).

Мир как предмет удивления
Ветер бьется о жесть
водосточной трубы
    Мир ночной устав
        от дневного шума
            наполняется звуком.

Имагинатор. 1981 г. Deja-vu.
Жизнь у первокурсника насыщенная, бурная, романтическая, стремительная и впечатляющая. Но при всем при том больше всего мне запомнился именно тихий и, в общем-то, неприметный вечер.
В кафе вошел низенький плотный человечек в широкополой черной шляпе, надвинутой на глаза и, не дойдя до стойки, остановился посреди зала.
Я обратил внимание, что в это время телевизор, стоявший в углу, демонстрировавший какую-то увеселительную программу, вдруг, погас, чему, однако, никто из посетителей не придал никакого значения, и как ни в чем, ни бывало, продолжали раздаваться обрывки смеха, слов, звон посуды и бульканье наливаемых напитков.
Все были увлечены друг другом, то есть, в конечном счете, собой. Я же, сидевший в полном одиночестве, имел возможность наблюдать за окружающими и, может быть, именно потому обратил внимание на это невинное и ничего не значащее совпадение - появление заурядного посетителя и случай с телевизором.
Совпадение не более чем занятное, но то ли из-за скуки, то ли из-за обычной моей склонности всему придавать значение, я начал гадать по поводу происшедшего.
Занятие настолько увлекло меня, что, поглощенный им, я не заметил, как он подошел ко мне и только лишь, когда он извинился и спросил разрешения сесть за мой столик, я оторвался от своих мыслей.
Это немного смутило меня, но, оглянувшись и одновременно пытаясь определить, почему незнакомец выбрал именно мой столик, я убедился, что остальные места оказались заняты и только тогда согласно кивнул ему.
Мне тогда действительно хотелось побыть одному, и вид у меня, вероятно, был довольно неприветливый, так как он виновато улыбнулся и присел, держась напряженно и, конфузясь, положил шляпу к себе на колени.
Вскоре подошел официант с искусственной, слегка презрительной усмешечкой и размашистыми усами и с наигранной деликатностью, как бы подчеркивая провинциальный вид неуклюжего посетителя, двумя пальчиками подал меню, и вопросительно устроился рядом, насмешливо нависая над старомодной шляпой.
Как мне показалось, сосед мой стушевался еще больше.
Мне даже стало его жалко, беспомощного и растерянного, по всей видимости, какого-нибудь командированного из низших чинов с высшим образованием, скромно, но прочно утвердившегося в одной из контор, прославившихся своим местным значением.
И мое воображение уже рисовало картину, как этот коротенький и робеющий человечек одевает свой лучший костюм, шляпу - предмет гордости домашнего туалета, садится в поезд типа "Урюпинск - Москва", около суток парится в душном купейном вагоне с разговорчивыми попутчиками, бледненьким чайком и куриной ножкой, упакованной в фольгу, и, наконец, отважно бросается в отверстую пасть железобетонного монстра, в жующем чреве которого ему предстоит перевариваться по крайней мере несколько мучительных дней.
Мои размышления прервал вновь запевший телевизор, что окончательно развеяло ореол таинственности вокруг незнакомца, урвавшего свободный час, чтобы отведать затейливых лакомств вроде слегка отсыревшей лепешки, украшенной несколькими ломтиками помидора, зовущейся в кругах людей, придерживающихся западных образцов жизни, пиццей.
Посетитель нервно теребил и без того засаленный и замусоленный листок с отпечатанными на машинке через фиолетовую копирку наименованиями блюд и напитков.
По его разбежавшимся в разные стороны глазам было видно, что он уже пожалел о том, что зашел сюда, и не потому, что ему пришлись не по вкусу еще не отведанные блюда. Скорее всего, его смутили тихие скромные цифры, обозначавшие громкие нескромные цены.
Вероятно, он почувствовал себя совсем неловко, придавленный с одной стороны меню, с другой - белозубой ухмылочкой официанта, но встать и уйти он, по всей видимости, застеснялся.
Поэтому он, пару раз, откашлявшись, наконец, выговорил:
- Бутылочку минеральной... котлетки "А ля Гундель"...
- Что-что? - скороговоркой выпалил вконец расползшийся в улыбке официант.
- Котлетки "А ля Гундель". - Смущенно повторил посетитель.
- Тысяча извинений, но у нас такого блюда нет.
- Как так нет? У вас же в меню написано - котлеты из телятины. Если это действительно котлеты и действительно из телятины, с добавлением шампиньонов, сыру, шпината и выполнено по всем правилам мадьярской кухни, то правильнее было бы назвать это блюдо "А ля Гундель".
- Хар-рашо! - подчеркнуто браво воскликнул официант, топорща усищи. - Мы учтем ваше замечание. Что еще?
- Еще? Еще, пожалуй, кофейку. Двойную.
- Все?
- Все.
Официант еще раз метнул в посетителя любопытный искрящийся взгляд, аккуратненько забрал меню и отошел от нашего столика.
Однако, подумал я, он действительно занятен.
Чтобы хоть как-то сгладить его замешательство, я заговорил с ним.
- А вы хорошо разбираетесь в блюдах. Вы кулинар?
Он радостно, хотя и смущаясь, улыбнулся - от того, что к нему обратились без какого-либо подвоха, но и, не отрывая глаз от скатерти, старательно и вежливо проговорил:
- Я? Да что вы! Я никакого отношения к кулинарии не имею. - Тут он оторвал свой взгляд от стола и посмотрел на меня серыми, почти водянистыми глазами. Во взгляде его я почувствовал спокойный изучающий интерес.
И уж совсем было удивительно то, что теперь он первый заговорил, без всякого стеснения, угодливости и напряженности. Голос его звучал тихо и чисто, а глаза, обращенные ко мне, словно растворяли меня в своих водянистых радужках.
"Эге-ге! - пронеслось у меня в голове. - Разыграло меня мое разыгравшееся воображение. Никакого поезда "Урюпинск - Москва" не было. А что же было?.."
Мое тихое смятение прервал его вопрос:
- Вы, вероятно, что-нибудь пишите?
- Пытаюсь. - Я почувствовал, что вздрогнул от неожиданности. - Меня интересует психология восприятия и потому я как-то стараюсь записывать и систематизировать свои наблюдения. А как вы догадались?
- О, это сущий пустяк! - почти вскрикнул он радостно. - Как только я вошел в это заведение, я сразу обратил внимание на вашу наблюдательность. От вас не ускользнуло то, что с моим появлением телевизор на какое-то время перестал работать.
- Так, значит, это было не совпадение?
- В вихре ваших ассоциаций промелькнула жалоба на то, что вас подводила не раз склонность доверять первым впечатлениям и полету фантазии. Претензия, на мой взгляд, нецелесообразная и малообоснованная, ибо именно первое ваше впечатление оказалось в данном случае верным. Да и в остальных случаях, пожалуй, тоже.
- Вы хотите сказать, что первое впечатление никогда не подводит и всегда оказывается верным?
- Обязательно! Но именно первое. К сожалению, мы чаще всего за первое впечатление принимаем второе, третье, десятое. А они, как правило, всегда ошибочны. Все дело в том, что наши впечатления молниеносны, и мы не можем зачастую отличить, где первое, где второе. Однако некоторая тренировка в этом позволяет ориентироваться легко и безошибочно.
- В этом заключается моя ошибка?
- Нет, несколько в ином - вы свое первое впечатление, которое ухватили верно и точно, посчитали, тем не менее, фантастическим домыслом и предпочли путь более простых и доступных вашему уму, умозаключений. Вы способны улавливать первое впечатление, но пока недооцениваете его.
- А официант?
- А что официант? Он сейчас потешает повара, рассказывая тому о моей шляпе, а повар вместо белых грибов нашпиговывает мое блюдо шампиньонами. Но я слишком голоден и потому склонен не придавать значения подобным ухищрениям. Кстати, - сделав небольшую паузу, сказал он, не меняя тона, - позвольте представиться - Имагинатор.
Я побоялся уточнить, что это - фамилия, имя или должность, опасаясь задеть моего собеседника, но он сам пришел на помощь, наблюдая мою нерешительность:
- Если вы боитесь показаться неделикатным, то не терзайте себя слишком сильно. Скоро вы будете произносить это слово столь часто и привычно, что не успеете заметить, как оно лишится всякого оттенка экстравагантности.
Так мы познакомились.
Довольно быстро мы поменялись ролями, и теперь уже я чувствовал себя провинциалом рядом с ним, и, скорее всего, уже мой собеседник мог позволить по отношению ко мне менторски утешительное участие. Впрочем, я не особенно этой перемене удивлялся, так как мое первое впечатление все же оказалось верным, а оно предположило некую таинственную силу, связанную с этим человеком. Правда, я так и остался в неведении относительно рода его занятий, места жительства и настоящего имени, что, однако, меня не особенно взволновало, так как увлеченный нашим общением, я не придал этому большого значения. Я понял, что рядом со мной находится личность крайне загадочная и непростая.
Когда улыбающийся усач принес дымящиеся котлеты из телятины, искусно инкрустированные шпинатом, сыром и грибами шампиньонами, Имагинатор довольно кивнул и принялся за трапезу с видом хорошо поработавшего и нагулявшего аппетит, человека. Официант елейно пожелал:
- Кушайте на здоровьице.
Имагинатор снова кивнул и с набитым ртом уже, несколько витиевато произнес:
- Благодарствуйте, Альберт Филипыч. Кстати, не понимаю, зачем вам понадобилось менять такое хорошее, широкое имя как Федор на искусственное и вовсе не идущее вам - Альберт.
Улыбочка мигом соскочила с лица лжеальберта, как трусики с танцовщицы, исполняющей стриптиз. А владелец шляпы, как ни в чем не бывало, продолжал:
- И скажите, пожалуйста, повару, чтобы не скалился он из-за угла. Я весьма высоко ставлю его кулинарный талант, но даже гению, поверьте, даже гению своего дела не под силу выдать шампиньоны за белые.
Усы то ли Федора, то ли Альберта повисли тяжелой подковой, и лицо вытянулось.
- И будьте добры... нарзанчику бы... а?
Официант исчез.
Через несколько секунд он опять стоял перед нами с маленьким изящным подносом, украшенным таинственно мерцающими мельхиоровыми узорами, на котором покоилась запотевшая бутылка с минеральной водой и рядом стоял кристальный фужер.
- Весьма признателен вам, Федор Филипыч. И кланяйтесь тете своей, Зинаиде Игнатьевне.
Тут уж и мои нервы не выдержали, и я спросил соседа своего прямо, без обиняков:
- Как смогли вы сделать так, чтобы телевизор перестал работать? Откуда вам известно...
Имагинатор плеснул себе в бокал из зеленой, матовой от холода бутылки, и бусинки пузырьков запрыгали в зашипевшей жидкости. Отпив большой глоток, он откинулся на спинку стула, сложив руки на груди и, взглянув куда-то поверх столов, задумчиво проговорил:
- Телевизор - это ерунда, мелочь. Даже и голову над этим ломать не стоит. Вам, вероятно, приходилось слышать мнение, что мысль человеческая есть в конечном счете определенный вид некоего энергетического напряжения. Своего рода электромагнитное поле. Хотя далеко не всякое электромагнитное поле является мыслью - для того, чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть какую-нибудь телепередачу или послушать радиопрограмму. Но дело в другом. Дело в том, что, сконцентрировав какую-то часть своего сознания, даже ничтожно малую часть, но - сконцентрировав в пучок - игрушка наподобие линзы и солнечных лучей - я могу этот пучок послать вовне. Поначалу вещь довольно кропотливая, но постоянная тренировка позволит приобрести известный навык.
Он говорил, щуря глаза, словно защищаясь от яркого света, и улыбался одними уголками губ.
Внезапно я почувствовал тяжесть в затылке и слабость во всем теле. Мне захотелось встать и уйти отсюда, побродить где-нибудь в пустынных, старых переулочках, чтобы успокоиться и собраться с мыслями. Признаться, вся обстановка кафе стала меня раздражать. В этот момент мне никак не хотелось анализировать свое состояние и связывать с чем-либо внезапно овладевшую мною усталость. Может быть, тут и не обошлось без влияния Имагинатора. В его действиях было нечто недоступное обыденному сознанию.
Однако и в этот раз он проник в мои мысли и участливо предложил: "Если вы себя неважно чувствуете, мы можем освежиться вечерним воздухом".
Я кивнул, и мы покинули кафе. Оказавшись на улице, я почувствовал себя лучше, и мы плавно погрузились в лабиринты замоскворецких переулков.
Бронзовые блики предзакатного солнца зажгли купола церквей. Вспыхнули купола огненно-желтым блеском сусального пожара. Антрацитово поблескивающие стекла домов в этот час безжизненны и пусты. А пустырь, заваленный и заросший, словно вобрал в себя тишину наползающего вечера. Я наблюдал, как с каждой секундой мир меняется, следуя своей таинственной, прихотливой цепочке неуловимых переходов из одного состояния в другое. Вот и стекла домов поблекли, стали матовыми и потухли купола. Солнце зашло, и пространство наполнилось зеленоватым оттенком сумерек.
Сразу же повеяло прохладой. Груды бурой земли будто увеличились и выглядели ожившими. Сквозь ветви деревьев уже просачивался мрак. Он, расползаясь, ложился на предметы, поглощая их очертания...
Имагинатор утверждал, что Реальность таинственна. Она многозначна, многопланова и даже многомерна. И каждую секунду в ней происходят какие-то чудеса, но не заметные для нашего глаза и ощущения.
- А что вы подразумеваете под Реальностью?
- Очень просто. Реальность - это то, что нас окружает, включая и нас самих. Это и деревья, и скамейка, и телевизор, и консервные ножи, и трава, и столики в кафе, ну, в общем, все.
- Но в том, что вы сказали, нет ничего нового. Вполне естественно, что все с каждым мгновением меняется. Это ясно также, как то, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку.
Имагинатор тонко улыбнулся и ответил:
- Ну, хорошо. Оставим в покое нас с вами и обратимся к предмету, к жизни вещи. Что может быть статичней, чем вещь? Но предмет лишь на первый взгляд кажется неподвижным. На самом деле он полон своего внутреннего движения, пронизан своей извечной вибрацией. Он - мир. Но мы его как мир не воспринимаем, а потому склонны его рассматривать лишь с одной, ограниченной позиции. Мы докурили сигарету, выбросили окурок и пошли восвояси, а этот окурок уже начинает существовать сам по себе, независимо от нас - он вступает в новые взаимосвязи и сцепления с тем, что его окружает. Через секунду мы о нем уже забываем, а он становится принадлежностью Реальности, Мира и обретает самостоятельный статус существования. Его дальнейшие превращения нам неведомы. Но думаю, его жизнь становится увлекательной и захватывающей. Это просто один из примеров того, что наше сознание ориентируется только в одном измерении, в то время как траектории наших возможных существований гораздо более многочисленны. Это признак того, что наше обыденное сознание пребывает в полудремотном состоянии и еще не открыто. Мы воспринимаем одну сторону жизни, которую считаем существенной, а об остальных бесконечных ассоциативных связях не помним. Но существуют и попытки прорыва за грань. Возьмем японские трехстишия. Разве это не выражение жизни в новом ракурсе?
После этой тирады Имагинатор слегка вскинул правую бровь и раскурил трубочку. Немного помолчал и снова продолжил:
- Вот мы, имагинаторы, и стремимся понять и постичь сущность этих невидимых и неощутимых вибраций, ощутить неощутимое. Кое в чем мы уже преуспели, например, в способности видеть и улавливать жизнь в ее лабиринтности. Полагаю, вы понимаете, что я говорю. Имагинация – это умение создавать и оживлять образы. А тот, кто занимается этим и есть имагинатор.
- Хорошо, то, что вы рассказали, весьма занятно. Но мне, рационалисту и естествоиспытателю, кажется все это несколько…м-м… противоречащим ясной логике здравого смысла.
Имагинатор стремительно взметнул тонкую бровь.
- Да что вы? А не приходило ли вам в голову, что, как и любой человек, вы существо иррациональное, темное и потустороннее?
- Как это понимать? - Обескураженно пробормотал я.
- Вы полагаете, что вы рационалист и логик до мозга костей? Прекрасно. А что вы скажете о своих снах?
- В каком смысле?
- В том смысле, насколько осмысленными и рациональными вам кажутся они. Или ваши сновидения полностью понятны вам, и вы можете объяснить любое из них?
- Нет, но...
- В том то и дело. А вы утверждаете, что вы рационалист. Но ведь сны - часть и, причем довольно значительная, вашего существа. Практически это вы сами и есть. Стало быть, заявление о вашем непреклонном позитивизме - это всего лишь ваше убеждение, из разряда тех, что созданы для собственного самоуспокоения. Да, всего лишь убеждение. А куда вы денете ваше подсознание с его причудливыми фокусами и фантастическими сюжетами, на которые не отважился бы и сам Босх? Так что не тешьте себя иллюзиями по поводу того, что вы являетесь рационалистом. Как и любой человек, вы существо иррациональное, темное и потустороннее.
- Но что значит, потустороннее?
- Это значит то, что вы сами о себе многого не ведаете, хотя вам кажется, что знаете себя как облупленного. Однако, все ваше знание - всего лишь система убеждений. Не более чем.
- Но ведь то, что вы говорите, также является убеждением, всего лишь убеждением?
- Убеждением? Но я никого не убеждаю - ни себя, ни вас. Я всего лишь на всего рассказываю, ничего не отрицая и не утверждая. Когда я говорю о вашей иррациональности, я не заявляю о своей правоте, а всего лишь напоминаю о снах, фантазиях и подсознании.
- И при этом апеллируете к той же самой логике?
- Апелляция к чему-либо хороша в споре, но я не спорю с вами.
- Согласен... И все-таки... что же такое: человек - существо потустороннее?
- Возьмите свои детские фотографии, внимательно вглядитесь в них и задайте вопрос: "Кто это?" Не спешите отвечать, что это вы. Вы - здесь и сейчас. Вы, разумеется, можете сказать: «Да, конечно, это не я. Но ведь это я, которым был когда-то». Вот именно - был! Теперь вас там нет. Вы не живете теперь там. То есть вы мертвы по отношению к тому дню, когда была сделана эта фотография. Наши фотографии - это наши надгробные памятники. Мы каждый день умираем вчера, чтобы возродиться сегодня. Смерть не впереди нас, а позади нас.
- Значит, когда я смотрю на свою детскую фотографию, я созерцаю себя умершего?
- Да.
- Но моя личность осталась прежней!
- Нет, личность тоже другая. Ведь личность - это душевное лицо, то есть то, что повернуто, обращено к другим. Вместе с физическим вы оставляете в прошлом и это душевное лицо. Всякое лицо, в том числе и личность, чрезвычайно непостоянно, недолговременно, оно формируется не вами, а окружающими вас.
- Тогда что же меня связывает с тем существом, которое мною являлось когда-то, энное количество лет?
- С тем существом? Именно ваше существо. Его можно еще назвать и сущностью, то есть чем-то, что существует само по себе, вне каких-либо изменений. Здесь-то мы и подходим к тому определению, следуя которому человек есть явление потустороннее. Все то, что вы знаете о себе, вы знаете как о личности, но остальная часть вашего существа остается для вас столь же загадочной, сколь и таинственный мир привидений и призраков. В этом же заключается иррациональность, скрытая в каждом из нас.
Имагинатор сделал короткую паузу.
- Попробуйте рационально объяснить хоть одно свое действие, свой поступок, и у вас это не получится. К примеру, я съедаю конфету. Почему? Почему я съедаю только одну, а не две и не три, и не десять? С одной стороны я могу сослаться на химизм моего мозга, который именно в данную секунду предопределил мое желание и поведение. Но тогда возникает вполне закономерный вопрос - а почему химизм моего мозга проявил себя именно так? Что, в свою очередь, предопределило данную химическую реакцию? Ведь не сама же по себе она взяла и появилась - вдруг, ни с того ни с сего.
- Да, я знаю, что нейроны мозга управляют нашим поведением.
- Возможно, это и так. Но что тогда управляет самими нейронами? Какой-нибудь главный, верховный нейрон? Допустим. Но кому подчиняется он? И чем он отличается от остальных клеток? Стало быть, существует какая-то сила, которая управляет нейрохимией мозга?
- И эта сила находится за пределами мозга?
- Получается, что так.
- Но это уже метафизика какая-то.
- Но любая наука все равно, рано или поздно заканчивается метафизикой, имя которой вы только что произнесли с некоторым укором. Так или иначе, но в любой области знаний существуют пределы нашего понимания, за которыми лежит пространство чистых ощущений, не поддающихся ни описаниям, ни терминологическим определениям. Их можно или выразить приблизительным понятием или только испытать. Такова, например, такая категория как сила или энергия. Ее невозможно выразить никакой формулой, ее нельзя понять, но можно только почувствовать. Быть может, в этом и заключается одна из величайших человеческих способностей - невозможность понять, но возможность пережить. "Я этого не понимаю, но я это чувствую". Благодаря этому мне дано постигнуть бесконечность, любовь, проявления силы, или ощутить соприкосновение с Тайной, одной из разновидностей которой является и наша с вами душа.
- Но ведь должна же быть какая-то связь с тем Неведомым, которое, так или иначе, оказывает на нас воздействие?
- А то, что сейчас происходит и есть Неведомое.
Я слегка разочарованно оглянулся по сторонам.
- Ну и что же в этом всем – Неведомое? Мы с вами стоим на земле, потому что, как известно на нас влияет закон гравитации, и этот закон досконально изучен, и даже выражен четкой формулой, а, вот…
Имагинатор слегка поморщился.
Ни слова не говоря, он извлек из кармана спичечный коробок и положил его на вытянутую ладонь. Несколько секунд созерцал его чуть изменившимся взглядом, ставшим заостренным, после чего ладонь убрал, но коробок остался в воздухе, словно подвешенный на невидимой ниточке. А Имагинатор, вдоволь насладившись моим видом, взял его обратно двумя пальцами и преспокойно положил на место.
- Как видите, - заметил он, - это противоречит законам физики, но не противоречит законам Реальности.
Чуть помолчал и переменил тему.
- По сути своей все гении - только одни общечеловеческого масштаба, другие - гении для себя. Ведь сам по себе человек - существо гениальное, только он этого, к сожалению, не понимает. Если хотите - гениальный эскиз Великого Имагинатора. У каждого из нас бывают минуты, когда мы по настоящему гениальны. Но только минуты. И минуты эти ускользают незамеченными, и все остается по-прежнему. И только состоявшийся гений способен чувствовать эти минуты и всем своим существом отдаваться им, забывая обо всем остальном, полностью сливаясь с импульсом своей деятельности. Помните у Томаса Манна - "Талант - это способность обрести свою судьбу"? Но главная цель не в этом. Главное в том, чтобы человек, любой человек смог почувствовать в себе возможность приобщения к жизни, к ее таинству, ее подводным течениям и видеть ее все связи и скрытые закономерности. Только такое постижение способно гарантировать наиболее полное самопостижение.
Мрак уже поглощал землю и все, что на ней было. Таяли потихоньку и очертания Имагинатора. Он словно становился принадлежностью надвигающейся тьмы, растворяясь в ней. Со мною происходили, наверно, точно такие же изменения, но я их не чувствовал. Не было у меня еще ощущения слитности с мирозданием, и не был я вхож в потайные дверцы пространства и времени, ведущие в призрачные лабиринты загадочных глубин.
- Имагинатор,- обратился я к нему. Но мой приглушенный голос воткнулся в тишину. Мой собеседник был нем. Более того, он был почти невидим. Но как он исчез?! Не растворился же, в самом деле... Но выходит, что растворился. А, может, просто воспользовался одним из каких-нибудь имагинативных приемов, да и ускользнул в одну из потаенных лазеек пространства. Во всяком случае, рядом со мной его уже не было.
Между тем высыпали крупные яркие звезды. Вокруг - ни души. Я еще некоторое время постоял, докурив сигаретку, потом размашисто бросил окурок, задумчиво проследив его плавную дугообразную траекторию и, не спеша, направился к выходу из парка.

У излучины дороги
притаилась тишина.
    И шагов шуршащий шорох
      ускользает в пустоту.
Сквозь белесый подорожник
открывается пространство.
    Кто являет очертанья?
Старик. 1985 г. Deja-vu.
После четвертого курса я проходил врачебную практику в Орловской губернии. Я тогда еще не полностью определился со своими профессиональными пристрастиями, но интерес мой удерживался на хирургии.
Работая в маленькой районной больничке, я столкнулся со случаем несложным, но экстраординарным. Привезли девочку около восьми лет со рваной раной носогубной перегородки. Мне предстояло ее зашить - манипуляция, доступная почти любому студенту медику. Я подготовил необходимые инструменты и затем вопросительно посмотрел на ассистента - фельдшера из местных, который сразу понял, в чем дело - требовалась местная анестезия.
- Если тебе нужен новокаин, то его нет.
- А дикаин?
- И дикаину нет.
- А что есть? - срывающимся голосом попытался уточнить я.
- Крикаин.
- Не понял.
- Это значит - шьешь под криком. Она кричит, а ты шьешь.
- Ага. Теперь понял. - Руки мои посыпались мелкой дрожью.
- Я буду ее держать.
- Держи крепче.
Я обреченно заглянул в ее медленно расширяющиеся зрачки и пробормотал что-то вроде "придется немного потерпеть", хотя эта моральная поддержка получилась не очень обнадеживающей, так как мой пересохший язык в это время двигался весьма неуклюже.
Наступила внезапная тишина - девочка почему-то перестала всхлипывать и, слегка побледнев, растерянно застыла. Однако тело ее было напряжено. В этот момент я только успел услышать, как в большой операционной звякнуло что-то металлическое. Последовав за этим звуком, я на мгновение выскочил из ситуации. Передо мной буквально с галлюцинаторной четкостью возникла страница из книги Л.Чертока с описанием опытов по гипнотическому обезболиванию. И тут я вернулся в реальность. А что если?.. Эта идея показалась мне почти бредовой. Но вдруг?.. А что, собственно, я теряю?..
- Посмотри мне в глаза, только очень внимательно! - Как бы отдельно от меня прозвучал мой голос.
Что ей бедной оставалось еще делать?
- Смотри в глаза и расслабься. Ты ждешь, что будет больно?
Она чуть кивнула, но вижу, что глаза ее будто "поплыли".
- Боли не будет! Ясно?! - Снова едва заметный кивок.
Я резко вогнал иглу. - Тихо.
- Глаза можешь закрыть.
Быстро и спокойно наложив аккуратный шов, я попросил ее открыть глаза и тихо спросил:
- Больно было?
- Нет.
- А сейчас?
- Не больно.
- Хорошо?
- Хорошо.
Ассистент после того, как она вышла, долго и внимательно смотрел на меня, потом сказал:
- Пойдем выпьем. Угощаю.
По дороге молчали. Только, когда немного разогрелись после ста грамм, он произнес кратко, но многозначительно:
- Гипноз?
- Наверное.
- Владеешь?
- Не знаю.
- Знаешь. Но если не хочешь говорить - твое дело. Я тебя завтра познакомлю со Стариком.
- А что за старик?
- Завтра узнаешь. - Ассистент был важен и таинственен.
Так закончился мой первый случай, благодаря которому у меня возникло подозрение, что хирургией я заниматься не буду, а буду, скорее всего, заниматься чем-то иным.

Когда нам навстречу из дома вышел сухощавый, жилистый человек, подвижный, энергичный с небольшими острыми глазками, вооруженными буравчиками зрачков, я оторопел:
- Имагинатор?!
- Зови меня просто – Старик. - Коротко бросил он. – Здесь меня все так называют.
- А меня зовут...
- Никак.
- В смысле? - мне почему-то показалось, что я начинаю обижаться на самого себя. Ощущение глупое, но сильное.
- В том смысле, что тебя пока никак не зовут, а только называют.
Старик в этот раз явно подавлял меня. Но в какой-то мере это начинало нравиться. Я помялся с ноги на ногу и пробубнил:
- Вот... меня с вами хотели познакомить. А… а, оказывается, мы уже давно… гм… так сказать… А… вы занимаетесь тем же самым?
- Я не занимаюсь.
Я не нашел, что ответить, и Старик захохотал. Мой растерянный вид привел его в восторг. Но, вдруг, внезапно оборвав смех, серьезно спросил:
- А ты уверен, что боли не было?
Я не сразу сообразил, что он имеет в виду, но потом вспомнил свое вчерашнее происшествие с девочкой и браво ответил:
- Конечно. Боли не было никакой.
- Неправда, - мягко возразил Старик, - боль была. Только она ее не чувствовала. Больше никогда этого не делай.
Сказанное им прозвучало настолько неожиданно, что я даже не нашел в себе сил подвергнуть сомнению его слова и уж тем более заспорить.
- Ты поступил правильно и вполне квалифицированно провел гипнотический сеанс, но тебе следовало еще поработать с болью.
- Но я раньше никогда не занимался подобной практикой!
- Начни с себя. Переверни свой ум. Освободи свое сознание и стань Имагинатором.
- Вы думаете, мне следует заняться?..
- Что ты все твердишь - заняться, заняться? Тебе не следует чем-либо заняться. Просто стань Имагинатором.
- А вы думаете, у меня получится?
- Сам увидишь.
- А что мне для этого нужно сделать?
- Стать Имагинатором.
- А вы…
- Что я?
- А вы можете рассказать что-нибудь о себе?
- Конечно, могу. Но могу и не рассказывать. Если хочешь, расскажу. А если не очень хочешь - то когда-нибудь потом. А сейчас мы пока прервем нашу беседу. Мне надо, как ты выражаешься, заняться пчелами. Приходи утром.
- Когда?
- Утром.
- Но в какой день?
- Причем здесь день? Я же сказал - утром. До свидания.
Попрощавшись, я ушел в полном недоумении.
- Огорошил тебя Старик? - не скрывая веселья, спросил ассистент, когда я рассказал ему о нашей встрече.
- Необычный.
- Его многие знают, хотя практически ничего не знают о нем.
- А чем он знаменит?
- Он знахарь. Лечит пчелами, медом, травами, заклинаниями. Вытаскивает с того света. В прошлом военный разведчик. Несколько лет работал в Китае с какой-то миссией. После этого ему предложили с десяток лет пожить в Сибири, на что он не согласился и пустился в бега - удрал в Азию, которую исколесил вдоль и поперек. Большего не могу рассказать об этой светлой личности с темным прошлым.
Я отправился к Старику на следующее утро. Я открыл калитку и прошел несколько шагов, как вдруг Старик ни слова не говоря, указал мне на камень, который расположился неподалеку от забора и быстро спросил вслед за своим жестом:
- На что смотришь?
- На камень.
- Что видишь?
- Как что? Камень, разумеется.
- Смотри на камень до тех пор, пока он не перестанет быть камнем.
- Прямо сейчас?
Ничего не ответив, Старик удалился в дом. Я не знал, как себя вести, но вести себя как-то было надо, и я решил принять игру.
Я принялся рассматривать булыжник, изучая его серые округлости и пятна засохшей грязи на нем. То и дело что-то отвлекало меня, но я твердо решил выдержать своеобразное испытание до конца. Через некоторое время я, однако, почувствовал, что начинаю позевывать, но тут раздался слегка насмешливый голос Старика:
- Тебе не надоело? Заходи в дом. Чаю попьем.
Почувствовав значительное облегчение, я чуть ли не бегом поспешил в дом, где уже во всех углах пахло душистым чаем, и прозрачный, как молодая смола, мед искрился в стеклянной вазочке.
- Скажите, а зачем мне нужно было смотреть на камень? - спросил я, прихлебывая чай.
- Тебе следует научиться работать с камнем.
- Как это?
- Я тебе расскажу, как это делается, а ты попробуй. Не обязательно сразу бросаться очертя голову; как только почувствуешь, что готов - начинай. Ты можешь приступить прямо сейчас, или завтра, или через год. Все зависит от тебя.
После этого краткого введения он подробно рассказал мне о том, что мне предстоит выполнить. Я запомнил его инструкции, но не спешил их воплощать.

Мне кажется - я научился молчанью.
Но как оно далеко от безмолвия
камня.

Старик. 1986 г. Имагинация с камнем. Deja-vu.
Итак, я решился. Пройдя проселочной дорогой, незаметно сдвигающей пространство в сторону оврага, я попал в небольшую ложбину, дно которой было усеяно камнями.
Я подобрал несколько из них, каждый из которых свободно и удобно помещался в кулаке.
Дома я их старательно отмыл и уже ближе к ночи начал действовать. Один камень мне понравился больше всего. И для работы я выбрал именно его. Я принялся внимательно изучать его, всматриваясь в каждую извилину, ощупывая каждый выступ и даже попробовал на вкус. Я пытался, что называется "приручить" камень, ощутить его жизнь, внутреннюю вибрацию.
Как учил меня Имагинатор, я концентрировался на мысли, что имею дело с материалом, в котором спрессована изначальная сила. Я не только смотрел, но и всматривался в него, постоянно вспоминая: "Смотри, вглядывайся, будь терпелив, и он, в конце концов, откроется тебе".
Однако у меня ничего не получалось. Иногда даже возникало ощущение напрасной траты времени. То вдруг выплескивалось раздражение и подозрение, уж не дурачу ли я сам себя.
Камень оставался отчужденным, посторонним предметом, и я не чувствовал с ним никакой связи, никакого взаимодействия.
Микрокосм, сконцентрировавший "Энергию Вселенной", оставался холодным неподвижным куском породы. То ли от эмоционального напряжения, то ли от сознавания своей неудачи, в эту ночь я даже спал отвратительно, раза два просыпался, что для меня совсем нехарактерно.
Перед сном я, следуя данным мне наставлениям, положил камень у изголовья, рядом с подушкой - с тем расчетом, чтобы по пробуждении мой взгляд в первую очередь встретился с ним.
Уже на утро я проснулся с тяжелой головой и ощущением, будто проработал несколько часов. Про камень я совершенно забыл и пол дня прослонялся без дел.
Только после обеда я наткнулся на него и заставил себя продолжить свое "постижение", при этом, преодолевая уже возникшее сопротивление, о котором, впрочем, был предупрежден: "То у тебя зачешется нос, то захочется чаю или в туалет, то вдруг начнут одолевать мухи или скрипеть дверь, или возникнет настроение, что твои действия напрасны, или в какой-то момент, именно тот самый момент, когда тебе показалось, что у тебя что-то начинает получаться, под самым твоим окном залает собака. Все это - твое внутреннее сопротивление. Это важно знать. Зная о том, что это сопротивление, тебе легче будет избавиться от него. Это не сопротивление камня. Это - твое сопротивление".
Я стойко преодолевал свое сопротивление, самоотверженно боролся с наваливающейся периодически сонливостью и отяжелевшими глазами сверлил одну точку, высиживая около часа в полной неподвижности. Затем это занятие просто на просто утомило меня, я встал и закурил сигарету. Голову слегка затуманило, и в теле появилась легкость. Я расслабился и, откинувшись на спинку кресла, с наслаждением потянулся, думая о приятном послеобеденном отдыхе. Взгляд мой рассеянно скользил по комнате, не задерживаясь на предметах. Как вдруг что-то словно подтолкнуло меня изнутри, и я взглянул на камень. И с моим восприятием произошло нечто странное. То ли это была иллюзия, то ли во мне действительно открылось "видение", но я обнаружил, что, не меняя формы, камень преобразился. Уже не булыжник, случайно подобранной на дороге, но таинственный собеседник находился рядом со мной. Во всяком случае, возникло ощущение присутствия, и это ощущение постепенно усиливалось. Сонливость внезапно исчезла, голова стала чистой и ясной, а зрение - четким и острым. Я ощутил легкое и приятное возбуждение. Я не видел, не чувствовал, но знал, что таинственне энергетические нити излучаются камнем и передаются мне. Теперь уже две сущности устремились навстречу друг другу и встретились в точке прорыва. Камень ожил, запульсировал и изменил пространство моего восприятия, которое, благодаря этому, открылось миру, как открывается солнцу утренняя земля. Мое расширенное сознание обнаружило способность улавливать тончайшие соответствия в том, что окружало меня. Камень безмолвно заговорил. Теперь я мог использовать заключенную в нем силу. Я мог спрашивать и получать ответы. Изначальная реликтовая энергия, излучаемая этим спрессованным комочком материи, передавалась мне. Волна экстатического восторга захлестнула меня, однако, чтобы не потопить себя самого в этой опьяненности, я, следуя указаниям Старика, отрешился от своих чувств, как бы созерцая их со стороны. Дело в том, что подобная деятельность, которая соприкасается с миром мистических отношений, требует от того, кто ее осуществляет, известного хладнокровия, иначе возможны непредвиденные обстоятельства, способные причинить вред. Поэтому, слегка поплескавшись в своей экзальтации, я переключился на другую работу и быстро восстановил эмоциональное равновесие.

Имагинатор объяснял, что с помощью определенных приемов можно установить контакт со своим подсознанием, которое в отличие от рационального разума со всеми его ограничителями, открыто миру и недоступным для нашего понимания, измерениям. В данном случае камень является своеобразным ключом, приоткрывающим дверь в ту запредельную область, где нет понятия времени и потому нет разделения на прошлое, настоящее и будущее, где известно все, что произойдет с человеком, так как это уже произошло. Традиционно эта область носит название Бессознательного или Подсознания. Имагинатор называет ее Внесознанием.
После того, как я ощутил взаимосвязь с камнем, я мог использовать его в качестве своеобразного мостика, по которому можно, минуя цензуру, пробраться во внесознание.
Для этого я перед сном некоторое время созерцаю камень, формирую его внутренний образ, включая его в поле воображения, после чего засыпаю. Однако, в самый последний момент - тонкий перешеечек, отделяющий явь от сна, я отпускаю этот образ и мысленно формулирую: "Вхожу". Камню же надлежит находиться в таком месте, чтобы сразу по пробуждении я мог увидеть его. В тот момент, как только мой взгляд упадет на камень, мне следует обратить внимание на все мысли, ощущения, ассоциации, которые только придут в голову, ни в коем случае ничего не критикуя и не оценивая. Именно через это хаотическое обилие наш психический аппарат, расположенный на границе сознания и внесознания, освобождается от блокирующих систем. Подобный процесс может длиться несколько дней или даже недель, но в конечном итоге обязательно наступит утро, когда я, взглянув на камень, смогу понять и ощутить нечто новое. При этом не возникнет ни мыслей, ни чувств. Это состояние определяется как прорыв в Бытие. Оно не имеет описания, но узнается, когда наступает.
Пережив этот опыт, я несколько дней ходил с ощущением внутреннего знания. Окружающий мир пронзительно казался знакомым, и я не мыслил себя вне его. Я ощущал тончайшие нюансы тех ситуаций, которые закручивались вокруг меня и мог предугадать исход любой из них. Я не был способен говорить и думать о своем Эго, осознавать и переживать его, ибо оно исчезло, растворилось. Меня наполняло значение смысла "Я есть То".
Сейчас подобные состояния принято называть трансперсональными переживаниями, при которых наше сжатое Я вырывается из своей капсулы и заполняет пространство. Личность сбрасывает личину, и быт обретает статус Бытия.
"Определи свое Изначальное, и ты поймешь, что ты есть, и - кто ты есть". – Имагинатор порою изъяснялся загадочно и туманно, и иногда мне казалось, что делает он это специально - то ли для создания ореола таинственности, то ли из склонности мистифицировать. Но если ты обладаешь пережитым трансперсональным опытом, то начинаешь догадываться о значении непонятных слов. Ты даже не осознаешь свое понимание. Ты не задумываешься над этим подобно тому, как трава не задумывается над тем, почему и как она растет.
Есть еще один вариант работы с камнем, о котором мне рассказал Старик - он не требует мобилизации мистических энергий в организме и используется в более утилитарных целях, задействуя, однако, все те же ресурсы и возможности внесознания.
К примеру, если я хочу узнать ответ на актуальный для меня вопрос, то я четко формулирую свою проблему, глядя на камень, после чего погружаюсь или в транс или в сон. По пробуждении я беру камень в руку, ощупываю его, смотрю на него и в символической форме получаю информацию. Если же нужный мне ответ не возник, то в течение дня я продолжаю носить камень с собой. О нем можно забыть, но он постоянно рядом. В это время в какой-то момент может возникнуть состояние внезапного озарения, "нисходящего" знания. В данном случае камень является своеобразным проводником между сознанием и внесознанием.
Если я постоянно взаимодействую с камнем, то мне будет достаточно одного молниеносного взгляда на него, чтобы пережить этот момент. Хотя и не следует превращать свою жизнь в одно сплошное озарение, иначе это будет не жизнь, а одно сплошное озарение.

Я показал свое описание Старику. Пробежав глазами по страницам машинописного текста, он заметил: "Есть сентенции и некоторый пафос, но в целом, правильно. Работай дальше".
- С камнем?
- И с камнем тоже. Вообще, камни - очень загадочные существа. Они самодостаточны и насквозь таинственны. Теперь все подвергни аниматрансформации.
- Что это такое?
- Это значит, что, используя свое сознание как рычаг, ты меняешь мир. Ведь мир - это то, чем мы его наполняем. Мир - это пространство, которое мы наполняем определенным значением. Постольку поскольку все мы - частицы этого мира, каждый из нас получает то, что он вложил. Система значимостей, которой ты наполнил пространство, возвращается к тебе по каналу обратной связи и становится твоей судьбой. Большинство людей отрезает себя от мира и таким образом добровольно замуровывает в саркофаг. Ведь одиночество - это не отсутствие соседей, а разорванная связь с тем, что тебя окружает. Когда мы мир делаем мертвым, мы делаем мертвыми себя. Одушеви мир, наполни его сознанием, и ты ощутишь его жизнь и через него ощутишь жизнь в себе. Откажись от мысли, что все делится на живое и мертвое. Мертвого нет, есть Замершее. Ведь общаясь с камнем, ты совершил ничто иное, как аниматрансформацию. Расширь пределы. В каждой вещи таится сила. Каждая вещь пронизана Бытием. Все существующее проявляет участие в том процессе, в том глобальном потоке мышления, которому мы дали имя - Жизнь. Будь это лес, или солнечный луч, или камень, или дверь, или заросли камыша у болота - все наполнено существованием и исполнено существования. Каждая вещь имеет свой трепет. Вот у тебя стопка бумаги лежит на столе. Она есть, она существует, и существование ее не менее таинственно, чем твое. Ты уже знаешь принцип: смотри на бумагу до тех пор, пока она не перестанет быть бумагой. И тогда любой, самый жалкий клочок поведает тебе больше, чем все философии, самая невзрачная вещица в твоей комнате откроет тебе сокровенное.
Вслушивайся в мир, наблюдай за тем, как он наполняется звуками. Ведь как приятно, скажем, лежа в постели, таинственной осенней ночью слушать звуки дождя и шуршание запутавшегося в листьях ветра и медленно растворяться в мыслях, что таким образом мир что-то нашептывает тебе. Не слушай, но вслушивайся. Не смотри, но всматривайся. И делай это с осознаванием того, что мир раскрывается перед тобой. Тогда ты сможешь не только смотреть, но и видеть. А когда научишься видеть, сможешь не только видеть, но и прозревать. Откройся миру, и мир откроется тебе. Твое сознание будет везде - и в кусочке старой газеты, и в обрывке афиши, и в придорожном цветке. Когда твое сознание заполнит каждый уголок пространства, твое внесознание станет доступным тебе. Тогда мир войдет в тебя.
- Это и есть трансперсональное переживание?
- Можешь называть как угодно - трансперсональное, мистическое, иррациональное, экстраординарное. Если захочешь, выбери наиболее звучное слово и любуйся им. Можно никак не называть и просто жить в этом. Но в таком случае необходимо вырваться за уровень клише. Ведь то, что я обозначил как аниматрансформация - я обозначил для тебя. Если бы я просто сказал - Одушеви мир, ты бы спросил - зачем или для чего, когда же я предложил тебе аниматрансформировать его, ты поинтересовался - как. Это говорит о том, что сознание твое пока заштамповано. Ты ориентируешься на схемы, ведь наукообразный термин - это тоже схема, пусть и микросхема.
- Но ведь схемы тоже нужны. Это своего рода - ориентиры, опознавательные знаки, по которым мы следуем заданной траектории.
- Схемы нужны, но они лишают Бытие спонтанности. И, кроме того, почти все споры происходят из-за схем. Любой спор в конечном итоге упирается в термины, в слова.
- Но ведь "Вначале было Слово"...
- Слово, но не слова. И, между прочим, никому не известно, что это было за Слово. Однако не будем спорить, особенно тогда, когда для этого есть повод. Я не люблю такое понятие как упражнение, поэтому я просто расскажу случай из своей жизни, а ты, если угодно, можешь сделать из него какое-нибудь упражнение. Но помни заповедь - начинай с себя.
Однажды в лесу меня сильно поранил кабан. Могло быть и хуже, потому что взбесившийся зверь крушил с последовательной яростью все, что попадало ему на пути. К сожалению, среди всего прочего на его пути попался и я. Рассвирепевший хряк, успев меня задеть, уже готовился окончательно растерзать мое бренное тело, но каким-то непостижимым образом мне удалось забраться на дерево, причем это произошло настолько неожиданно, что ни я, ни боров не сообразили сразу, что произошло. Кабан понял первым и начал копать. Я ничего не мог придумать лучшего, чем удирать по воздуху. И я действительно удирал по воздуху, перебираясь с ветки на ветку - заросли были настолько густыми и плотными, что деревья цеплялись друг друга ветвями. В конце концов, я оказался в безопасном месте, но уже наползал вечер. Мое не совсем обычное бегство и раны дали о себе знать. Я почувствовал, что теряю силы. Причем темнело с каждой минутой, и с каждой минутой я становился все слабее и слабее. Кружилась голова, тошнило, по всему телу пошла ломота и вдобавок я догадался, что заблудился. Перспектива заночевать в лесу в моем состоянии меня явно не прельщала, но ничего иного не оставалось делать, и я принялся раздумывать, как устроить свой ночлег. Поискав вокруг, я невдалеке от себя заметил дерево с очень широкой и густой кроной. Взобравшись кое-как метра на три от земли, я устроился относительно неплохо, лег на спину, раскинул руки и не провалился даже, а рухнул в сон. Когда я открыл глаза, стояла глубокая и черная ночь. А вокруг все двигалось, шелестело, шуршало, ползало, будто лес превратился в одно гигантское мохнатое насекомое. Но это жутковатое ощущение быстро прошло, вытесненное более сильным чувством озноба. Я продрог до костей. Хотел, было, пошевелиться, но одна из веток подо мною прогнулась, и моя охота рисковать быстро пропала. И тут меня охватила такая тоска, такое одиночество и такая жалость к себе, что я тихо заплакал. Прямо над моим лицом нависала листва. И мне показалось, что ее шелест тоже напоминает плач. И вдруг случилось удивительное. На какой-то миг дерево, приютившее меня, показалось мне люлькой, сам же я ощутил себя младенцем в ней. Я такой маленький, совсем крохотный, а дерево такое большое и сильное. И тут моя колыбель постепенно стала расширяться, расти. Теперь меня уже нянчил весь лес. Я буквально ощущал в себе его мощную лучащуюся любовь. По телу, как горячая вода по трубам - прошу извинение за городское сравнение, но это тебе ближе, полилось тепло. Я даже зажмурился и блаженно ощущал приятное покачивание, успокаивающее и убаюкивающее. А колыбель моя продолжала расти - Земля, Вселенная... И вот я уже на руках у самого Бога, который тихо склонился надо мной. Несмотря на мои тогдашние сорок лет, я был грудным дитятей на руках у Бога. И полностью согретый и успокоенный, я мягко заснул, а проснулся уже солнечным утром, почти здоровый, во всяком случае, восстановивший силы. Я сразу узнал местность. Интереснее всего, что я находился в километре примерно от собственного дома. На следующий день я снова уже бродил по лесу.
После этого случая я несколько раз пробовал искусственно вызвать то внезапное и необычайное состояние, но каждый раз что-то мешало. Но я заметил следующее - если я заболевал, оно приходило само. Приходило и убаюкивало, после чего я довольно быстро выздоравливал. Если у меня возникали какие-то неприятности, то и тут я впадал в это состояние, и в скором времени все эти неприятности отваливались от меня, как засохшая листва. Что это? Как ты это назовешь?

Мы брели по зыбкой тверди
наших мыслей потаенных.
На веранде летней Верди
диск крутился монотонный.
А в зрачках завороженных -
отраженье древней смерти.
Перепьешь портвейну - гадко,
и в момент несносной боли
зарекаешься украдкой
от приема алкоголя.
Только бьешься над загадкой -
Жизнь - неволя или воля?
Шопенгауэр суровый
дал ответ почти готовый.
Только буйное застолье
оттеснило сей ответ.
Время, съеденное молью -
не помеха душ раздолью.
"Жизнь есть воля иль неволя,
и когда же будет свет"?
Мы кричали, убеждали,
убивали оппонента
хладной пулей аргумента,
подливали масло спора
в разногласия огонь.
Разум в результате ссоры -
как толчок после засора -
сплошь эклектика да вонь.
Испахав дебатов поле,
и друг друга замусоля,
мы обиженно вопили:
Где же истина, друзья?!"
"Жизнь есть воля!"
"Иль неволя?"
"Нет, все ж воля."
"Все же воля?"
"Ну конечно, жизнь есть воля!"
"Жизнь есть воля... Только чья?"

Фактор М. Deja-vu.
Одно время я довольно интенсивно занимался психоанализом, что дало мне возможность овладеть весьма добротными инструментами в работе, как психотерапевта, так и преподавателя. Но зигзаги жизни вынуждали меня постоянно расширять сферу своих поисков, и я попеременно обращался то к восточным традициям, в основном таким, как йога и дзен, то к изысканиям европейского духа, в произвольной очередности погружаясь в экзистенциализм, биоэнергетику, гештальттерапию, юнгианство, гипнологию, мастерские Вернера Экхарда. Я действовал по принципу: если это существует и приносит определенные результаты, то почему бы мне этим не воспользоваться? Параллельно я совершил путешествие в лабиринты нейролингвистики, пролетел сквозь "кувыркания духа" магии и шаманизма.

Пока не понял, что окончательно заблудился на дремучей территории, название которой - Человек. Было, отчего впасть в уныние, так как исследование именно этой территории составляло мою профессию. В результате той эклектики, которая намешалась в моей голове, я перестал отдавать отчет в том, что происходит, когда осуществляется работа с пациентом. А вскоре и вовсе возник вопрос: "Где же истина?" Фрейд критиковал Юнга. Перлс критиковал Фрейда. Свою порцию критики получил и сам Перлс. Кто прав? Чья модель верна?

"Великих много, а я один!" - Воскликнул некогда мой знакомый, когда я привел ему в качестве убеждающего аргумента пример из жизни некой знаменитости. Моя ситуация была схожей. И не удивительно, что однажды мною овладел соблазн - а из-за чего я, собственно, мучаюсь? Ведь если проблемы эти на самом деле пустячны, то и голову ломать над ними не стоит, а если неразрешимы, то - тем более. И тогда я решил работать по наитию, как Бог на душу положит - не слишком задумываясь о том, из каких глубин выплывает целебный результат. Так, собственно говоря, и поступил.

А через пару недель вообще оставил работу, и отказался даже от заманчивых предложений провести те или иные семинары, не смотря на возможности хороших гонораров.
Передо мною раскинулось пространство неопределенности и безвестности, и внутренние горизонты проваливались в пустоту. Шло лето 1994-го. Мне исполнилось 32 года, и в своем арсенале я имел несколько газетных заметок, две тощие книжки с популяризацией чужих и кое-каких своих идей, подвешенное положение и океан незанятого времени. Я то лениво слонялся по притихшим от навалившегося жара улицам столицы, то раз в неделю перемещал свое тело за город по родниковую воду, то меланхолично потягивал пиво, то собирался с кем-нибудь за бутылочкой "беленькой". Время перетекало изо дня в день, и я перетекал вместе с ним.

Так прошла половина июня. Но, в конце концов, я подумал о том, что пора моей метафизической текучести должна завершиться плавным переходом в путешествия по пространствам более очевидным и вещественным. И на следующий день я уже направлялся в сторону казахских пустынных степей.

Нас было трое, и мы поочередно вели машину, что позволяло не делать в пути длительных стоянок. Без каких-либо приключений мы пересекли Уральский хребет, проехали по Челябинской области и за городком Южноуральском повернули в сторону Кустаная. Дороги закончились, начались направления.
Сквозь раннее утро, что-то между четырьмя и пятью часами просачивалась, зависая над казахстанскими степями, первозданная, изначальная, чуть ли не звенящая тишина (такую я ощущал только в тундре). Я чувствовал ее, не взирая на шум мотора, и узнавал ее больше интуитивно, чем ухом. Хотя, вероятно, мог и слышать - подобно тому, как нам иногда удается сквозь завесу звуков уловить некий сокровенный, едва различимый тон близкого человека. Я остановил машину и вышел. В разные стороны разбегались плоскости, вибрирующие полынным ароматом. И через несколько секунд я вдруг резко ощутил свою включенность в происходящее, свою сопричастность творящемуся таинству. Меня пронзило осознание космизма, проявившегося с такой очевидной силой на безымянном участке трассы, пролегающей сквозь нескончаемые дикие солончаки. Ощущение собственной прозрачности наполнило меня. Во мне не осталось никаких чувств - только мощное переживание от того потрясения, которое я испытывал - мне казалось, что я сливаюсь с пространством и сам становлюсь им. Это был плавный и сильный переход из области обыденных представлений в иное, новое качество сознания. Мои участия в коллективных медитациях или группах голотропного дыхания по сравнению с этим состоянием походили всего лишь на тень мистического переживания, которое я испытал за несколько минут посреди безлюдной степи. Кстати, мне этих минут вполне хватило, чтобы полностью снять ночную усталость и оцепенение.

А через пару недель, перелетев через Атлантику, я окунулся во время, исполненное восторга от осознавания своей телесности, прекрасной бездумности и радостного преклонения перед жизнью. Я часами не вылезал из воды, занимаясь подводной охотой. На суше бродяжничал по джунглям и знакомился с маленькими шаманскими поселениями, где мне великодушно позволялось посвящаться в магические таинства мира призраков и духов. Таким образом, в реликтовых зарослях ямайских возвышенностей я обнаружил возможность соприкосновения с весьма своеобразной трансовой культурой.
Вообще же я много двигался, как пешком, а когда возникала необходимость, то и по воде на плотах, и мало о чем-либо раздумывал. Потому домой вернулся беззаботным и не отягощенным бременем смыслов.

А дома меня ожидало выступление на телевидении. На вопрос моего ассистента, будет ли эта передача рекламной, я ответил отказом - нет, только философской. Сказать по правде, ни о какой философии я тогда и не помышлял, а к самому выступлению даже не готовился. Что, впрочем, не являлось для меня чем-то необычным, так как все мои публичные действия, включая лекции, семинары, другие виды взаимодействия с аудиторией, не зависимо от ее численности и состава, всегда мною проводились импровизированно, не предполагая ни планов, ни сценариев. Для предстоящего выхода в эфир, хотя и первого в моей жизни, исключения делать я не собирался.
Все получилось, как я и полагал - в виде беседы-рассуждения, да и то не о себе, а о тех знаниях, которыми располагал. Правда с легкой руки ассистента тайком от меня телефоны все же были даны, что отнюдь не вызвало моего восторга. Но делать нечего - факт следует или принять, или спрятаться от него, и, поскольку в последнем случае он становится более жестким и неумолимым, то я решил последовать по первому пути и принять его. И тут же попал в ловушку - у меня не было помещения, а лавина звонков нарастала. Я понял, что оказался в double bound, то есть ситуации "двойного зажима", где любое действие все равно оказывается проигрышным. В мои чувства примешивалось нечто паническое, однако, я решил последовать одной мудрой заповеди - если не знаешь, как поступать, просто отпусти ситуацию и дай ей возможность разрешиться самой, и то, что произойдет, будет единственно верным и идеальным для тебя на данный момент. Так я и сделал.
Через день вопрос решился сам собой – один оздоровительный центр предоставил мне часть своего помещения.

И...меня захлестнуло. Я вынужден был принимать до сорока пациентов в день. Люди шли и шли, занимали место в очереди, а мне ничего не оставалось делать, как их принимать. И помогать им, не рефлексируя по поводу "умных методов", школ и направлений, того "как и почему это работает". Дни напролет, включая и воскресные, я выезжал из дома в восемь утра и возвращался к полуночи.
Я закручивался в вихре трансовых ритмов, наполняя пространство волнами непонятных для меня самого излучений.
Между тем, я отказывался давать себе, какие бы то ни было, объяснения. Хотя приоткрывающееся осознание происходящего и выявляло некую парадоксальную закономерность: я перестал искать работу - и она сама нашла меня, я захотел отойти от психотерапии - и поток пациентов буквально обрушился на меня, мое погружение в нудные самокопания были прерваны путешествиями, успешность которых объяснялась лишь предельной открытостью окружающему миру.
В этой, словно бы нарочитой противоречивости проступала четкая упорядоченность. Во внешней бессмысленности угадывался определенный смысл. Я стремился к одиночеству - и вынужден был находиться в ситуации интенсивного общения. Я перестал ломать голову над тем, как помочь людям и оставил всякие старания и обнаружил, что все пациенты, прошедшие через мои "бездумные" сеансы, получили эту самую помощь.
Обыденная логика ничего не могла объяснить в этом хитросплетении странных чередований. Попытки последовательного анализа ситуации ответа не давали, а медитативные усилия, направленные на то, чтобы «разбудить творческий потенциал бессознательного», дабы он смог светом озарения указать на истину, к сожалению, оставались безуспешными.
И мне ничего не оставалось, как снова перейти в качество "нищего духом" и, не мудрствуя лукаво, продолжить свою каждодневную работу.

Шла вторая неделя ноября. Я принял последнего пациента. Сел в машину и сквозь заснеженную пелену легкой метели двинулся на Сретенку, домой, отрешенно прислушиваясь к тихому шуршанию колес об асфальт опустевших дорог.
Я уже пересекал трамвайные пути в районе Больших Каменщиков, когда мне показалось, что происходит нечто выступающее из-за граней обыденного. Тихо, приземисто застывший Спасо-Даниловский монастырь, что оставался по левую руку, вдруг, словно бы покачнулся в мареве затевающейся московской пурги, и в этот миг чистое белое сияние проникло сквозь лобовое стекло.
В середину ночи на мгновенье из какого-то неведомого измерения прорвался дневной свет. И вскоре все затихло, вернулось на прежнее место.
Без дальнейших происшествий я пересек Таганскую площадь, но, спускаясь в направлении Китай Города, вдруг, почувствовал, что погружаюсь в состояние, испытанное мною там, на пустынной трассе, пролегающей через степь - ощущение полного самоосознания, четкого и ясного восприятия происходящего и в то же время - абсолютной внеличностности. И в чистом пространстве прозрачного сознания мне открылся ответ на все недоуменные вопросы, которыми я задавался по поводу моего недавнего туманного бытия.
И какой бы странной ни казалась эта информация, я чувствовал ее значимость.
1. Мои предшествующие действия, во всяком случае, в том виде, в котором я их осознаю, не имеют никакого отношения к настоящему, равно как и настоящее не является их следствием.
2. Происходящее происходит в силу некой предписанности, но последняя не является предопределенностью в том смысле, в котором ее понимает обыденное сознание.
3. Ход и последовательность событий обусловливается неким внеличностным фактором, скрытым от моего обычного разумения. Я его определяю как фактор Мета (гр. meta - после,за, через), или фактор М.
4. В конечном итоге сущность фактора М сводится к тому, что он представляет собой влияние, смысл которого опять-таки недоступен обыденному сознанию.
5. Стало быть, этот фактор М является источником или причиной какого-то неведомого предписания, согласно которому и осуществляется все происходящее с любым из нас.
6. Предписание иными словами обозначается еще как программа.
7. Отсюда следует, что деятельность человека, так же как и общества, его поведение и жизнедеятельность в целом – запрограммированы.

Последняя мысль, признаться, меня смутила, я почувствовал, что психологически мне трудно ее воспринять. Но раз она появилась, значит, на то были свои основания. Мне ничего не оставалось делать, как, не смотря на собственное сопротивление, принять очевидность данного положения. Более того, оно универсально и касается любого существования и процесса вообще - от предписанности вращения Земли вокруг Солнца или падения камня вследствие гравитации до животрепещущей амебы или зарождения в человеке гениальной мысли. Все - едино. Все - программа. И нет ничего такого, что не было бы запрограммировано. Выражение "этого нет" означает - "этому нет предписания".

Но каким же образом вся эта метафизика объясняет мои события? Воспроизведя их последовательность, я обнаружил, что ее вполне можно объяснить с точки зрения вышеизложенного.
Начнем по порядку. Неожиданный успех в сентябре никак не согласуется с моими меланхолическими настроениями начала лета, когда я вообще оставил работу и ровным счетом ничего не предпринимал для того, чтобы найти новую. Между этими двумя периодами отсутствует формальная причинно-следственная связь. Одно никак не следует из другого. Логическая детерминация отсутствует. Такое положение дел вполне согласуется с первым моим предположением о том, что прошлое никак не влияет на настоящее.
Но настоящее все-таки произошло. Оно свершилось и, значит, на то была причина - некое предписание - для того, чтобы оно свершилось. Но, поскольку этой причиной не является прошлое, то таковой предстает условный фактор М – который, безусловно, нуждается в своем прояснении, чему собственно и посвящены мои последующие поиски.
Итак, получается следующее:
1. Мой уход с одной работы и начало бурной деятельности на другой; ситуация подвешенной неопределенности и резкая выраженность конкретной активности - события между собой никак не связанные, но каждое из них одинаково запрограммировано неким предписанием.
2. Так как существует предписание, стало быть, оно наделено своей логикой. Раз есть логика, значит, есть смысл. Следовательно, оно - разумно. То есть, не хаотично - а вернее, неслучайно, ибо хаос есть та же гармония, но такая, структура которой пока остается неясной.
3. Исходя из того, что в происходящем со мной заключается некий смысл, у меня есть возможность разгадать его значение.
Я почувствовал, что если я расшифрую его, то перейду в иное качество жизни.
И я начал размышлять над этим, но для того, чтобы ход рассуждений мог оформиться в, более менее, убедительную модель, необходимо было найти основание, способное стать опорной точкой во всех моих исследованиях. И такой точкой стала идея цели. Действительно: если существует некая предписанность, то ее причина разумна, но коль она разумна, то, безусловно, стремится к реализации определенной цели.
Осознание подобного механизма позволило мне без усилий отыскать значение всех неизвестных в этом своеобразном метафизическом уравнении.
Итак: в том, что я оставил работу, была своя рациональная цель, содержащая неоспоримый смысл, который проявлялся в необходимости такого поступка. Не случись этого, я бы просто увяз в унылой монотонности будничного однообразия, а это означало бы остановку или даже снижение профессионального уровня. Был необходим разрыв стереотипа. Мой организм нуждался во встряске. И как бы независимо от меня, помимо моей воли это произошло.
Но тут закономерно возникает вопрос: какая необходимость вынудила меня заняться столь необычной для меня, нетрадиционной практикой? И в этом, оказывается, заключался свой смысл: подобным образом мой организм действительно получил мощную встряску, что позволило ему перейти на более мощный энергетический уровень, выскочить в иное пространство новых возможностей. Ведь практически я работал в ИСС (измененном состоянии сознания), а это означало трансформацию на глубинном уровне. Я вышел за пределы своей личности, и такой выход может означать одно - взрыв сознания и высвобождение мощного потока интуиции.
Во мне естественным путем произошло то, что, как правило, требует многих лет упорного осознанного труда и тренировок для пробуждения видения и внеличностного состояния.
Таким образом, мне было дано понять, что годы ученичества закончились, и началась эпоха творчества.
Качество жизни моей изменилось, когда меня посетило это внезапное осознание. В ту ночь сон мой отличался четкостью и ясностью. Во сне я разговаривал с имагинатором, и он передал мне текст какой-то рукописи, и я понял, что являюсь его автором, и передо мною - ненаписанная еще книга. Я перевел ее на бумагу в течение последующего месяца, к середине декабря передал в издательство, а в феврале держал в руках сигнальный экземпляр "Мастера самопознания".
Так обозначилась Психономика - начало нового направления в работе с человеком и его возможностями.

ДНЕВНИК НЕДЕЯНИЯ МЕДЛЕННЫХ ДНЕЙ.
(Это лето)

В этот день
я никуда не бегу,
не цепляюсь
за обрывки минут.
Я размерен
в движеньях, и тень
послушно струится за мной.
В этот день -
ничего особенного...
Гибкое время плавно меня обтекает.
В этот день
я никуда
не бегу.

1. Дневник недеяния. Что мешает быть свободным?

Я поднял свое тело с постели, пожмурился минуту-другую на утреннее солнце, потом вспомнил, что меня ждет деловая встреча, и ощутил легкое омрачение чувств, ибо ехать мне никуда не хотелось. Я желал жмуриться на утреннее солнце, быть медленным, неторопливым, ленивым и никому ничем не обязанным.
На пол пути к своему строгому костюму я присел в кресло и прислушался к тишине. И я не ведаю, что со мной произошло в тот момент, но внезапно и просто я понял, что никуда не поеду. С нежностью оглядев свое жилище, я ощутил, как оно беззвучно откликается и в этом отклике уловил таинственное соучастие. Мне стало уютно и спокойно.
Я взглянул на костюм и пробормотал:
- Сегодня я тебя не надену. И не надейся.
Не успел я закончить реплику, как заявил о себе телефон. Я поднял трубку и нараспев ответил:
- Алло.
- Привет. – Напористо устремился в ухо звонкий и уверенный голос моего делового партнера. – Ты не забыл про встречу?
- Не забыл.
- Звоню, чтобы просто напомнить. Встреча ровно в десять. Подготовься к долгим переговорам. Они обещают быть жаркими.
- Я не люблю жары.
- Мало ли что не любишь. Я тоже не люблю. А кто нас будет спрашивать?
- Я и не прошу никого меня спрашивать.
- Ну и отлично. До встречи.
- Встречайтесь без меня.
Жизнерадостный напор партнера обвалился обрушившейся стеной. Он поперхнулся и чуть треснувшим голосом выговорил:
- Н-не понял.
- А ничего понимать и не надо. Понимание – приз для дураков.
- Как это так – встречайтесь без меня?! А ты что?
- А я не хочу встречаться.
- Что-нибудь произошло?
- С нами каждую секунду что-то происходит. И, ежели мы каждую секунду будем интересоваться, что с нами происходит, мы никогда не уловим происходящего.
- Но ты обязан быть на встрече! – Возбужденно прокричал партнер. Было слышно, как он начинает злиться.
- Я не обвязан. – Легкомысленно отозвался я.
- Ты понимаешь, что в таком случае ты отстраняешься от дальнейшего участия в делах фирмы? – Продолжал давить партнер.
- Я же сказал, понимание – приз для дураков. Не хочу никаких призов.
Партнер опешил – это было слышно по его шумному взглатыванию, заполнившему паузу.
Что-то было истерическое в том, как громко он швырнул трубку.
Если в первые минуты разговора я еще и испытывал какие-то колебания между долгом и желанием, то по окончании нашей беседы успокоился совсем.
Положив телефонную трубку на рычажки, я отправился заваривать себе чай. В тот миг я испытал переживание сопричастности потоку жизни.
Я никому ничего не должен.
Мне никто ничего не должен.
Нет притязаний и нет претензий.
Есть лишь только добрая воля.
Что мешает быть свободным?

Окно. В перспективе -
заросли сада, аллеи
которого теряются
во мгле теней.
Дачная веранда. Все
так просто и так чудно.
Чайник со свистком
наливается трелью.
Полуденная тишина.
Назойливый звон осы.
Вдалеке железнодорожная насыпь
вонзается в панораму.
Оконная рама
подернулась паутинкой.
Мир застыл и, лениво свернувшись,
дремлет у ног.

2. Дневник недеяния. Чтобы жизнь преобразить, достаточно мелочи.

Мой загородный дом западными окнами выходит в лес.
Я решил про себя, что в этот день все свои телодвижения буду делать медленнее, чем обычно.
Я медленно выпил два стакана чая, заваренного с мятой. Я насладился звуком позвякивания серебряной ложечки о тонкие края покрывшегося испариной стекла. И насладился видом кружащихся, а затем оседающих на дно чаинок.
Потом я, как в замедленной съемке, вышел на лужайку перед домом, неторопливо ее пересек и, отворив калитку, вошел в лес.
Я ощутил, что когда делаю что-то медленно, время уходит в сторону. А вместе со временем отстраняются все заботы и хлопоты. Вот она – вечность.
Всегда – это то, что сейчас.
Все остальное – это никогда.
Я медленно петляю по тропинкам. Лабиринты пространства сами собой расслаиваются. Поют птицы. Они не обязаны петь. Они просто поют. В радость себе и мне.
Я запрокидываю голову и смотрю в небо. Расстояние между нами незаметно сокращается. Я в двадцати метрах от моего дома. И я в открытом космосе. Меня посещает потрясающее чувство, что где бы и ни находился, я всегда в открытом космосе.
И если я в открытом космосе, а вокруг меня вечность, то тем паче, мне некуда и не за чем спешить.
И куда бы я ни шел, я всегда в середине пути.
Я располагаюсь на крохотной полянке, нагретой солнцем. Жужжат шмели, и шуршит душистая трава.
Как хорошо! Я не обвязан обязанностями и никому ничего не должен. Никому. Даже себе.
Партнеру, наверное, жарко сейчас в жерле переговоров. Да что партнер? Нет партнера. Есть лесная полянка в открытом космосе. И мое свободное парение.
Оказывается, для того, чтобы жизнь преобразилась, достаточно мелочи.
Следует только замедлить свои движения.

Твой ум ревет,
твой ум рвет
и мечет.
Когда-нибудь он умрет
от собственного меча.

3. Дневник недеяния. Разве можно ехать куда-то?

Светило предвечернее солнышко. Пели птички. По-прежнему, ощущая себя в середине вечности, я собрался, чтобы поехать в Клуб – послушать игру на флейте.
Однако, вырулив на трассу, обнаружил, что дорога изрядно запружена машинами и понял, что придется не столько до места добираться, сколько к месту пробираться.
В пробках поневоле становишься недоброжелательным.
Взмыленные закипающие автолюбители выбрасывают в атмосферу свой пар наравне с выхлопными газами.
Мое парение сменяется таким же паром.
Во мне появляется соревновательность, а движения делаются жесткими и порывистыми. Я начинаю яростно сигналить, прижимать, подрезать и при этом ощущаю, как неприятное напряжение завладевает мной. В ту же минуту ко мне возвращается время. Оно заваливается в салон и вдавливает меня в сиденье.
Я начинаю сожалеть о том, что не поехал на встречу и о том, что поехал в Клуб.
Ну ладно, раз уж решил объявить этот день днем безделья, то и валялся бы себе на траве, слушал птичек, распивал чаи и ни в какие клубы не ездил…
Кто-то резко передо мной затормозил. Я молниеносно топнул на педаль тормоза. Стоп.
Стоп!
Как часто мир своими жестами оказывает добрые услуги.
Стоп!
Я давлю на педаль тормоза. Машина останавливается. И в этот миг останавливается мир. Останавливаются мысли. Движение муравейника прекращается. Пауза. Остановка. Покой. Мой пар взвивается вверх, увлекая меня опять в парение. Как важно бывает порой внезапно затормозить.
Стоп!
А кто сказал, что я еду в Клуб?
Кто сказал, что я вообще куда-то еду?
Разве можно ехать куда-то?
Можно просто ехать.

Я попал в ловушку только потому, что нарушил правило грамматики. Я подумал: «Я еду в Клуб». И тем самым, допустил оплошность. Выражение «я еду в клуб» – на самом деле, полная бессмыслица. В нем уже содержится ложь. Ложь и порождает внутри меня волнение, раздробленность, конфликт. Откуда я знаю, что я еду в клуб? Я могу лишь надеяться, что я еду в клуб. На самом деле я просто еду.
И сегодня утром – я не входил в лес. Я спустился по лестнице, после чего погулял по лужайке, а затем чудесным образом оказался в лесу. Вот и все.
И сейчас я не еду куда-то. Я просто еду. Потому что мне захотелось покататься. Ну и что с того, что мне захотелось покататься в час пик? Если мне это доставляет удовольствие, то почему бы и нет? Это ничем не хуже, чем забраться на гору высотой в восемь тысяч метров.
Машина впереди тронулась. Я и не заметил, как рассосалась пробка.
Я набираю скорость на свободной дороге.
Я не знаю, куда еду.
Я просто еду.
Что мешает быть простым и свободным?

Вечер исчерпан -
исчерченный судьбами.
Вечер истлел,
              а мы -
              дым,
          уползающий
                                      в завтра.
4. Дневник недеяния. Какая ароматная трубка!

Чудесным образом я оказываюсь в Клубе.
Я слушаю флейту.
В перерыве я иду в бар. Заказываю кофе с лимоном. Устраиваюсь за столиком в углу. Достаю трубку и пачку любимого табаку Dunhill My mixture 965. Закуриваю.
Вскоре к моему столику подходит мужчина пожилых лет с лицом, приправленным худосочной бородкой, и представляется:
- Я гуру Ишвар Сатари Трам. Я вас видел по телевизору. Я не знал, что вы курите. Почему вы курите? Вы знаете, что этим свои курением вы в мировую прану вносите утяжеляющие элементы?
Я наблюдаю, как колышется его бородка в такт его фразам, и с удовольствием пускаю колечки дыма. Он очень серьезен. И это меня забавляет.
Обиженный гуру, бантиком поджав губки, отходит от столика. И правильно. Нечего ему утяжелять свою мировую прану.
Вместо него возникает деловой партнер. Он любитель иной раз наведаться в Клуб. Вид его слегка задирист, чубчик сбит в воинственный хохолок, движения мелкие и суетливые.
- Что, флейту пришел послушать? – Натянуто спрашивает он.
-   Ага, пришел послушать. – Киваю и попыхиваю трубкой.
- Ты больше не у дел.
- Значит, таков мой удел – быть не у дел.
- Зря иронизируешь.
Я медленно вытряхиваю пепел из трубки. Допиваю кофе. Встаю из-за столика и иду в зал. Скоро начнется продолжение концерта. Затылком отражаю скороговорку с чуть повизгивающими интонациями:
- Мы тебя отстраняем от дел!
Какая ароматная трубка!

...И балкон, открытый настежь,
в теплом воздухе парил.
Ночь лизала черной пастью
пальцы прутьев и перил.
Млечный Путь летел эскортом,
освещая линий ряд -
четкой графики офорта -
черный форточки квадрат.

5. Дневник недеяния. Прошлое есть только в настоящем.

Тихие звезды сопровождают мой обратный путь, и наплывающая ночь беззвучным приливом накрывает кромку отшумевшего дня.
Музыка шуршащих по гравию шин, шорохом тайного эха, подхватывая и продолжая все еще звучащее внутри меня сияние флейты, умиротворяет напоминанием о близости дома.
Медленно разъезжаются в стороны створки ворот. Пахнуло знакомым садом. И обдало знакомым шелестом.
Я неспешно пью чай, а потом поднимаюсь в библиотеку, чтобы начать ночное странствие среди притаившихся до поры до времени, притихших бумаг, полузабытых свитков, картонных папок с истершимися ярлычками и истлевшими тесемками.
Вскоре я натыкаюсь на тетрадки с пожелтевшими страницами. В них шелестят записи моих бесед с Имагинатором.
Я открываю одну из них и ускользаю в прошлое.
Я ускользаю из настоящего. Хотя, почему я говорю, что ускользаю из настоящего? Ведь прошлого в прошлом нет. Прошлое существует только в настоящем. Иначе, разве смог бы я тогда говорить о нем сейчас? Мои воспоминания всегда пребывают в текущем моменте и, значит, они столь же актуальны, сколь и этот самый момент.

Не твердь, а зыбь под нашими ногами.
Но время скорость набирает,
и в камень превращается песок.
Однако молот побеждает глыбу.
Резец ликует, монумент лаская.
И время снова скорость набирает.
И вновь песок под нашими ногами.

6. Имагинация. Игральный кубик.

Мы сидим друг напротив друга. Имагинатор узловатыми пальцами перебирает грани игрального кубика и объясняет Систему:
- По школьной физике ты наверняка помнишь, что в пространстве существует шесть степеней свободы: вверх – вниз – вперед – назад - вправо – влево.
И куда бы ты ни направлялся, сколь хаотичный рисунок твои перемещения не образовали бы, твоя траектория так или иначе может быть определена посредством указанных обозначений.
Вот я держу в руке игральный кубик. У него шесть сторон. На каждой стороне нанесено определенное количество точек – от одной до шести.
Игральный кубик своими шестью сторонами выражает идею шести степеней свободы, и в то же время, он моделирует универсальный Закон Семи, которому подчиняется любое развитие –ход нашей жизни, история брачных отношений, реализация всевозможных проектов любой человеческой деятельности.
Остается только определить, какое количество очков, какому направлению соответствует. Сделать это не так уж и сложно.
Возьмем для рассмотрения обычный повседневный день.
1. Ты просыпаешься. Поднимаешься. Начинаешь свой день. Твое первое проявление и заявление о себе миру. В момент пробуждения ты один и индивидуален. Ты пока весь в себе. Первое твое движение – вверх, из сна в явь, из ночи в день, из лежачего, горизонтального положения в вертикальное. Подъем. Единица. Ось позвоночника.
Стало быть, единица – это начало, первые шаги, создание и проявление активности. Если провести аналогию с музыкальной гаммой, то она соответствует ноте ДО. ДО – первые буквы латинского слова Dominus, что в переводе означает – хозяин.
Возьмем пример из личных отношений. Ты познакомился с девушкой, и вы начинаете встречаться, вступая в первый этап – зарождения и роста ваших отношений.
2. Ты уже встал. Поднялся. Ты стоишь. И теперь ты выступаешь - идешь вперед - вступаешь во взаимодействие с окружающими тебя реалиями. Как бы соединяешься с ними, сочетаешься что ли. В том и проявляется принцип парности – диалог с миром. Это и есть двойка. Лоб.
Что касается тебя и девушки, то после определенного количества встреч вы приходите к необходимости выбора (в вас есть что-то общее, но в то же время вы такие разные. Или наоборот, вы такие разные, но в вас есть и что-то объединяющее) – продолжить отношения дальше, или расстаться.
Подобная позиция естественным образом предполагает некоторое изменение твоего поведения в силу его неизбежного соприкосновения с другими индивидуальными траекториями. И, поскольку они влияют на тебя, ты совершаешь ряд определенных действий, исходя из необходимости переработки новой ситуации. Ты избавляешься, устраняешь, уточняешь. Избавляешься от прежних стереотипов, устраняешь лишнее, уточняешь свою роль.
Двойка – позиция нестабильная.
Нота РЕ. REcessus – удаление. Реорганизация.
3. Далее - управляя – вправо, продолжая и развивая траекторию самопроявления, формируя новые стратегии и, внося изменения в опыт прошлого. Строительство и устроительство дня. Тройка. Правое полушарие.
Если вы с подругой достигаете соглашения, вы переходите на данный этап – согласованности и стабильности. Вы решаетесь на то, чтобы жить вместе.
Таким образом, третий этап можно обозначить как период стабилизации, фиксации, укрепления.
Нота МИ. Mixtura – сочетание, соединение.
4. Строение укреплено и обжито. Следы следствий ведут назад в тыл - затылок. Постигнутое пространство освоено. Мысль оформилась в кристалл структуры и опыта. Четверка. Затылок.
Но, с другой стороны, нам хорошо известно, что у любой структуры, как только она достигает предела своей устойчивости, появляется тенденция к распаду. Таковой на внешнем уровне может проявиться, прорваться в виде «случая» или «роковых обстоятельств».
Вы долго живете вместе и кажетесь прекрасной парой. Но вот кто-то из вас влюбляется в другого или оказывается вовлеченным в вихрь экстраординарных событий. И ваше будущее оказывается под угрозой. Четверка – это нарушение, угроза, испытание.
Нота ФА. FAtum.
5. Переформировавшаяся структура, получает способность к осуществлению новой акции. Акция формы и есть информация. Количество, доведенное до предела, переходит в качество, статика - в динамику. Таким образом, осуществляется прорыв, переход на новый виток. Активность перемен. Переформирование формы – трансформация. Движение влево, вспять. Пять. Левое полушарие – кладовая информации.
Если вы выдерживаете испытание, то переходите на этот этап, знаменующий собой процесс исцеления, обновления, адаптации. Все проблемы разрешаются, а раны заживляются.
Нота СОЛЬ. SOL – СОЛнце.
6. Круг завершен. Солнце склоняется. Творение дня совершилось. Свершение свершено. Из вертикали верха ты погружаешься в горизонт ложа, вниз, из яви в сон, из дня – в ночь. Окончено шествие. Шесть. Ось позвоночника.
Что касается ваших отношений, то они либо тихо, мирно, философски заканчиваются, либо переходят на более высокий уровень – виток и развиваются дальше.
Нота ЛЯ. Labor – завершение. Labente dei – на склоне дня.
7. Нейтральность. Место отдыха, анализа всего происшедшего и готовности к чему-то новому.
Нота СИ. Silens – покой, тишина.

Прощай, полустанок ночи,
огонек свечи на кухонном столе,
через несколько часов
ляжет между нами Вечность -
пропасть, через которую
нет мостов.

7. Дневник недеяния. Небо не надо мной, а во мне.

Я снова перемещаюсь в свою библиотеку. Я за столом, в мерцающем озерке света под зеленым абажуром.
Я четко формулирую вопрос: «Какую позицию в данной системе занимает мое положение дел»? И подбрасываю кубик.
Покувыркавшись в воздухе, он с костяным стуком ударяется о поверхность стола. Выпадает шестерка. Дела завершены. Дальнейшие действия пользы не принесут. Активность неуместна.
Можно потолочь воду в ступе. Однако если этого делать не хочется, стоит ли?
Я оставляю прошлое прошлому. И отдыхаю.
Я делаю глубокий вдох.
Насколько возможно задерживаю дыхание.
И отдаю свой вдох – выдыхаю – погружаюсь в отдых.
Веки мои смежаются и тем самым глаза открываются вовнутрь. Передо мной – пространство, усеянное светящимися точками. Оно похоже на небо.
Значит, когда я смыкаю веки, я начинаю видеть свое внутреннее небо.
Небо не надо мной, а во мне.
Погружаясь в себя, поднимаюсь над собой.
Внутрь - Вверх.

Давным-давно известно нам,
что жизнь - игра, мы в ней - актеры,
и наши поиски и споры -
лишь дополнения к ролям.
Но если я перестаю
искать опоры у суфлера -
есть шанс пробиться в режиссеры,
переписавши роль свою.

8. Дневник недеяния. И ничего не делаю.

Мне звонит О. Просто так. Чтобы засвидетельствовать свое почтение. Между делом, она сообщает, что результат переговоров партнера оказался пустым и, что он, как девочка, обижен на меня. И еще, что он дружит теперь с гуру Ишваром Сатари Трамом. Гуру очищает прану, а партнер очищенную прану старается продать. Однако торговля праной идет вяло.
А я покуриваю трубочку и ничего не делаю.
Я относительно дел успокоился полностью. Шестерка. Дела сами отдалились.
Наверно, партнеру тоже выпала шестерка. Но, судя по всему, он этого не знает.

Мир - зашифрованная книга
с количеством страниц бесчисленным.
Мы - буквы тайнописи вечной.
А кто читатель?

9. Имагинация. Мозг ведает, что творит.

Я продолжаю листать тетрадки с пожелтевшими страницами. В них шелестят записи моих бесед с Имагинатором.
Нахожу пометки о том, насколько точно сообразуется модель игрального кубика с закономерностями естественного хода событий.
…Я в некотором смущении выслушиваю его и, ощущая легкое сомнение, спрашиваю:
- Значит ли это, что, практикуя данную систему, я жизнь мою поставлю в зависимость от какого-то игрального кубика?
- Отнюдь нет.
- Но ведь я же теперь свои действия буду поверять его показаниями.
- Кубик – это всего лишь на всего модель, этакое микрокосмическое микрозеркало. Или… своеобразный зонд, ощупывающий реальность. – Старик помолчал, внимательно глядя на меня. – Знаешь что? Возьми в руку карандаш.
- Взял.
- Теперь закрой глаза.
- Закрыл. Дальше что?
- Теперь ощупай им какую-нибудь поверхность.
- Какую?
- Любую. Хотя бы подлокотника кресла.
- Ощупываю.
- Где локализованы твои ощущения?
- М-м…
- На границе руки и карандаша, или на границе карандаша и подлокотника?
- На границе карандаша и подлокотника.
- Тот и оно. Карандаш есть как бы продолжение твоей руки, словно часть твоего тела, его собственный орган. Хотя при этом он и остается только карандашом, отчужденным от тебя предметом. Такая же ситуация и с кубиком. Не он управляет тобою, а твой мозг управляет им. Это твой мозг выбирает то или иное количество очков, после чего он дает команду руке и задает ей все необходимые параметры для осуществления такого движения, которое с абсолютной гарантией сообщает кубику соответствующий импульс. При этом мозг, конечно же, учитывает все особенности поверхности, на которую упадет кубик и прочие окружающие условия, вплоть до возможных так называемых помех. Мозг рассчитывает с абсолютной точностью и никогда не просчитывается. Он ведает, что творит.

Пока не разумеешь – не разумен,
и ум полон мук.
Разуй ум, и станешь разумен.
Откричи свои кризисы.
Окунись в бездумную веселость мудрости.
Постигни бездомность себя.
Достигни бездонности дома.
Отмолчись в безмолвии.
Вселенский бомж прыгает по облакам.

10. Имагинация. Актуальная сфера.

- Ага, понимаю.– Заинтересованно откликаюсь я. – А как насчет направлений иных, скажем под углом? Ведь я, например, могу начать движение одновременно вперед и вверх, да еще при этом, смещаясь вправо, не так ли?
- Так. Но все эти комбинации являются уже производными. И они базируются на трехмерном ядре шести степеней пространственной свободы. В конце концов, ты можешь подбросить кубик три раза и таким образом получить исчерпывающее, сферическое представление о тех тенденциях, которые для тебя актуальны на данный момент. И в полученных результатах ты сможешь проследить всю динамику твоего текущего состояния.
- Каким образом?
- Изволь. – Охотно отозвался Имагинатор. – Смотри. Показываю на примере. Я подбрасываю кубик три раза. Первый раз выпадает единица, второй – двойка, третий – тройка. Получается цифровой ряд: 123. Его значение: «Вверх - Вперед – Вправо». Или - «Индивидуальность – Партнерство - Самовыражение », а также – «Начало – Соединение – Продвижение». Действуй, не раздумывая, и ни о чем не пожалеешь.
- Ну а если три тройки?
- Стало быть, три раза вправо. – Усмехнулся Старик. – Вправо, вправо, вправо… и перейдешь влево.
- Гм… гм… а если у меня выпадет 315? Чем это будет отличаться от 135?
- Проще простого. 315 – «через самовыражение (3) обретешь индивидуальность (1) и начнешь проявляться в активности перемен (5)». 135 – «через проявление индивидуальности (1) сумеешь эффективно проявить себя в самовыражении (3) и получишь признание в проявлении активности (5)».
- Действительно, просто. Ну, а как быть на счет семерки? Ведь, у кубика всего шесть сторон.
- Вполне разрешимый вопрос. Поскольку шестерка – это завершение, а семерка отдохновение, то в данном случае можем считать, что они выражают одно и то же.

Я притих.
И.
Вонзился.
В.
Происходящее.

11. Имагинация. «Вот ты и готов, почти, к игре».

Имагинатор пружинисто приподнялся и направился к самодельному стеллажу, наполненному книгами, какими-то бурыми свитками и кипами всяческих бумаг. Сосредоточенно порывшись на одной из полок, он извлек из-под насыпи архивного вороха, обветшалый листок и со словами «теперь ты можешь быть дешифровщиком кодов судеб» протянул его мне.
На его изрядно полинявшем фоне бледно высвечивала вычерченная чернильным карандашом, таблица.

№ цифры   Направ-
ление в прост-
ранстве   Динамика   Психи-ческая характе-ристика   Нота   Психи-ческая
функция   Стратегическая модель
1   Вверх   Начало
Рост   Индивидуальность   До   Чувство   Наме-рение
2   Вперед   Устранение   Партнерство   Ре   Размы-шление   Взаимо-действие
3   Вправо   Стабилизация   Самовыражение   Ми   Интуиция
   Правление
4   Назад   Нарушение   Угроза   Фа   Память   Конфликт
5.   Влево   Исцеле-ние   Трансформация   Соль   Видение   Торжество
6   Вниз   Завер-шение   Свер-шение   Ля   Ощуще-ние   Уединение
7.   Нулевое   Переход   Интеграция   Си   Покой   Подготовка

- Вот ты и готов почти к игре. – Загадочно прибавил Имагинатор и тихонечко рассмеялся.

Звук падал вместе с тишиной.
Завороженный мир безмолствовал.
    Застывшее пространство раскрывало
      возможности иных перспектив.
Ландшафт летел сквозь пустоту,
отодвигая вечность.
    И там и тут мерцали знаки,
      напоминающие о Неведомом.
Поля, холмы, деревья, перелески
внезапно наполнялись новым смыслом.

12. Из пожелтевшей тетрадки с грифом №. Имагинация.
«Трансгрессия. Вот, собственно, и все, что произошло».

- Выйдем-ка во двор. – Безучастным тоном произнес Имагинатор.
Мы покинули сторожку, пересекли огород, поросший загадочными травами, и выскользнули сквозь калитку в открытое пространство, иссеченное холмиками и неглубокими овражками, метров через двести упирающееся в лесные заросли.
- Теперь перейдем через все поле. – Сказал Старик, скашивая глаза. Он смотрел вперед, не поворачиваясь ко мне, но у меня возникло ощущение, будто взгляд его чуть смещен в мою сторону. – Начнем двигаться с одинаковой скоростью, делая шаги одновременно. Готов?
- Готов. – Кивнул я, ощущая таинственность происходящего.
- Тогда пошли.
Мы двинулись. Я был сосредоточен на шагах и старался соразмерять их с поступью Старика, весьма довольный тем, что у меня получается это легко и слаженно.
Я даже невольно восхитился своей способностью подстраиваться под созданный ритм, и на пол пути мне захотелось узнать реакцию Имагинатора по поводу моих действий, наверняка одобрительную.
Я оторвал свой взгляд от ступней и приподнял голову, чтобы уловить выражение его лица. Но в тот же момент ощутил, будто внутри меня что-то прыгнуло вниз и замерло, придавив ноги к земле, а само тело внезапно потеряло вес. Я не только никакого лица не обнаружил. Рядом со мной вообще никого не было.
Фигура Имагинатора медленно приближалась к лесу, между тем, как я сам находился еще посреди поля.
Я ускорил темп, потому что подстраиваться было уже не под кого. Имагинатор ждал меня, устроившись на мшистой кочке, и невинно улыбался, видя мое замешательство. Я же, чувствуя себя крайне нелепо, только и смог пробурчать:
- А что… собственно… произошло?
Старик оживился до чрезвычайности и, расхохотавшись, проговорил, явно передразнивая мои интонации:
- Трансгрессия. Вот, собственно, и все, что произошло.
Я ничего умнее не придумал, как понимающе кивнуть, что привело Старика в неописуемый восторг.

Метанья метели в пустой темноте,
Сугробов горбатое нагроможденье.
Кружатся в буране останки страстей
и воспоминанья былых наваждений.
Растерянно тени в пространстве скользят,
как будто взметнувшийся рой насекомых.
И чей-то таинственный призрачный взгляд
сочится из контуров полузнакомых.
Как будто на нас кто-то смотрит извне
в завьюженный час разгулявшейся бури.
Чуть теплится свет в одиноком окне,
уютно затерянном в снежном сумбуре.

13. Из пожелтевшей тетрадки с грифом №
Имагинация. Вроде бы ничего не меняется, а все изменилось.

- Но как же так? Мы двигались с одинаковой скоростью, шаг в шаг, не отставая и не опережая друг друга. – Разгоряченно недоумевал я.
- Двигались… одинаково. – Поддакивал Старик.
- Так в чем же дело?! Как так получилось, что ты обставил меня, а я даже и глазом моргнуть не успел?
- Доводилось ли тебе замечать, - внезапно меняя тему, перебил мои дознания Имагинатор, - что мир в какие-то моменты словно становится другим? Вроде бы ничего не меняется, все остается на месте, но в то же время ты осознаешь, что произошли какие-то изменения. Может быть, краски сделались более яркими и четче прояснились контуры очертаний, или случилось какое-то едва уловимое движение, этакий всплеск пространства, будто на краткий миг общая панорама куда-то сместилась и снова заняла прежнее место.
- Да, мне это знакомо.
- Задумывался ли ты над тем, почему такое происходит?
- Быть может, мое восприятие каким-то образом меняется…
- Это моменты твоей трансгрессии. – Перебил Старик. – Проще говоря, ты смещался в одно из параллельных пространств со своим восприятием.
- Однако… - Обескураженно пролепетал я. – Уж больно необычным мне показалось то, о чем говорил Старик.
- И если бы ты только знал, что перемещаешься в параллельный мир, и что тебе тем самым открываются такие возможности, то, конечно, не преминул бы ими воспользоваться.
- М-да. – Кроме как междометия я ничем иным не был способен озвучить свое состояние. Имагинатор же невозмутимо продолжал.
- Это были твои мгновенные смещения, после которых ты немедленно возвращался обратно. Но даже на эти краткие миги ты в реальности обыденной, повседневной отсутствовал, исчезал из нее. Просто тогда ты не знал, куда ты попадаешь. Здесь важно заметить, что поначалу параллельный мир вовсе не представляется какой-то экзотической, фантастической реальностью. Он почти такой же, как и тот, к которому ты привык. Я говорю почти – потому, что отличия в нем все же существуют, но они столь микроскопичны, что ты их практически не улавливаешь. Знаешь, в детских журналах иногда печатают такие картинки, где вроде бы все одинаково и при этом дают задачку обнаружить в них разницу. И, когда ты присматриваешься внимательнее, то разницу, в конце концов, находишь, в виде зайчика там какого-нибудь или еще чего-то в этом роде. Также и в нашей ситуации – когда ты начинаешь продвигаться в глубину параллельного мира, к тебе является отчетливое понимание, что он совершенно иной. Однако его инаковость заключается вовсе не в том, что вместо берез там произрастают пальмы, а обитатели его говорят на странном языке, хотя, конечно, и такой вариант вполне возможен. Главная инаковость заключается в том, что там иной ход событий, иначе говоря, иная структура судьбы.
- Это как? – Споткнулось мое понимание.
- А так, что, например, если в твоей привычной реальности, назовем ее условно реальностью №1, на твоем пути находится какое-то препятствие, предположим, стена или груда камней, то в иной реальности - №2, в этом же самом месте дорога продолжает идти совершенно ровно, не осложненная никакими помехами. То есть, если в мире №1 твоей судьбой, или ходом событий, становится непременное взаимодействие с преградой, причем не важно, будешь ли ты ее преодолевать, или отступишь назад, или попытаешься обойти стороной, ибо все равно все твои действия так или иначе окажутся обусловленными ее наличием, то в мире №2 ход событий предполагает свободное и беспрепятственное передвижение.
Имагинатор окунулся в паузу, после чего продолжил.
- Я помню, как мы осуществили групповую трансгрессию. Это было еще в те годы. Мы совершали переход через горы. Внезапно поднялась пурга. Все пространство окрест заволокло густой снежной пеленой. И мало того, что мы потеряли ориентиры, мы каждую секунду рисковали свалиться в пропасть постольку, поскольку ниточка тропы скользила по самому краю скалистого обрыва. Дальнейшее передвижение сулило только один исход – исчезнуть навсегда в холодной мгле. Оставаться на месте и переживать бурю означало быть смятенным или ветром, или зарождающейся лавиной. Путь назад был заказан по той же причине, что и вперед. И, чтобы выжить, нам пришлось сместиться в параллельный мир, где в ту минуту стояла ясная спокойная погода, и возвратиться в базовую реальность, оставив позади себя непреодолимый хребет.
- Но почему вы не последовали дальше, оставаясь в реальности параллельной?
- Во-первых, потому что место, к которому мы направлялись, там располагалось в совершенно другой стороне. И, во-вторых, там были свои перевалы и испытания. Весь смысл как раз и состоит в том, чтобы не застревать в какой-либо одной реальности, а умело скользить, перетекая из одной в другую, свободно ориентируясь в реальности единой.
- И… то, что произошло на поле…
- Совершенно верно. – Опередил мою догадку Старик. – Я пересек невидимую границу миров и сместился в параллельное пространство. При этом я ни на йоту не ускорил свое движение. Я шел с той же самой скоростью, что и ты. Просто я оказался там, где сам по себе ход событий пребывает в ином режиме. Представь себе такую ситуацию. Мы начинаем с тобой двигаться по выключенному эскалатору с одинаковой скоростью. Но в какой-то момент кто-то из нас, вовсе на нарушая заданного ритма, просто перепрыгивает на эскалатор, который движется рядом, и продолжает следовать дальше соразмерно оставшемуся. И что же происходит? А происходит то, что он неизменно оказывается впереди. Вот тебе пример самой элементарной параллельной реальности с иным режимом протекания процессов.
- Ну а если бы я в тот момент, когда ты сместился, побежал, то догнал бы тебя?
Имагинатор простодушно улыбнулся и сказал:
- Если ты не знаешь, куда идешь, стоит ли тебе бежать?
Я склонился к стакану, чтобы отхлебнуть чайку и одновременно собраться с мыслями.
- А… - приготовился я к новому вопросу, но тут обнаружил, что кресло, в котором только что сидел Имагинатор, пустовало и только бесшумно покачивалось.

Остановился,
застыл -
чтобы прислушаться к камню.

14. Из пожелтевшей тетрадки под грифом №.
Имагинация. «Все, чем тебе придется овладеть –
это всего лишь умением быть пристальным».

Между тем, кто-то сзади похлопал меня по плечу. Резко обернувшись, я обнаружил улыбающегося во весь рот Старика. Он прищурил веки и полоснул пространство отточенным взором. И, хотя мне был знаком этот взгляд, я все же внутренне поежился. Сквозь добродушный нрав Старика я каким-то иррациональным чутьем улавливал в нем эту нездешнюю силу, к его характеру не имевшую никакого отношения.
Стараясь казаться свободным и раскованным, я с напускной веселостью спросил:
- А что, и сейчас произошла трансгрессия?
- Угадал. – Весело отозвался Старик.
- Как ты это делаешь?
- Все гораздо проще, чем ты думаешь. Знаешь, ведь древние знания и умения на удивление просты. Это потом, чтобы заморочить голову профанам и утаить от них суть, напридумывали всякую всячину и объявили ее Тайным Знанием. Как и следовало ожидать, профан клюнул на эту уловку, и прельщенный, объявил себя Посвященным. Как бы там ни было, но цель оказалась достигнутой – доступ к истинной тайне профан утерял. С тех пор он грезит мифами и трубит на весь мир о своей избранности. – Старик коротко всхохотнул и продолжил:
- Ты, наверное, думаешь, что для совершения трансгрессии тебе придется освоить какую-то умопомрачительную технику и совершить невероятно героическое усилие, но поспешу тебя разочаровать. Еще раз повторяю, все гораздо проще. Через полчаса ты будешь разгуливать среди параллельных миров так же легко, как и среди грядок моего огорода. Все, чем тебе придется овладеть – это всего лишь умением быть пристальным.
- Пристальным?!
- Именно. Пристальным. Ты ведь обратил внимание, что перед тем, как начать нашу прогулку, я неотрывно смотрел перед собой и в то же время несколько скашивал глаза в твою сторону?
- Обратил.
- Таким образом, я просто создал двойной фокус. Здесь все дело заключается в двойном фокусе. Я выбрал перед собой объект как конечную точку, цель моего пути. В то же время я начал внимательно наблюдать за боковым движущимся объектом, то есть за тобой. И я с одинаковым вниманием следил за обоими объектами. Я был пристальным по отношению к вам обоим – один объект фиксирован в определенной точке, другой пребывает в движении. Вскоре пространство передо мною расслоилось, и я получил возможность войти в иной временной поток, не меняя скорости собственного движения.
Старик подошел к кону и смахнул паутинку.
- Твое основное ограничение заключается в том, что ты сосредотачиваешь свою личность только на одной реальности, тогда как сущность твоя знакома с огромным количеством других реальностей.
Каждый раз, когда ты принимаешь для себя какое-то важное решение, тебе приходится выбирать среди большого числа вариантов. В конце концов, ты останавливаешься на одном, отвергая все остальные.
Однако, в действительности, отвергнутые тобой возможности, не исчезают.
Подобный процесс можно сравнить с забыванием. Что происходит с нежелательной для тебя информацией? Когда тебе кажется, что ты ее напрочь забываешь и освобождаешься от нее навсегда, она всего лишь удаляется из твоего сознания – вытесняется. И ты прекрасно знаешь, что «забытое» не значит – исчезнувшее. Более того, оно может оказывать на тебя воздействие даже более выраженное, нежели какое-нибудь явное событие. То, что вытеснено в подсознание, продолжает жить и активно влиять на тебя, хотя ты можешь даже и не подозревать о его наличии.
Таким образом, когда тебе кажется, что ты отвергаешь тот или иной вариант дальнейшего хода событий, ты его, на самом деле, не уничтожаешь, а вытесняешь, и он начинает существовать параллельно.
Стало быть, параллельных миров образуется столько, сколько у тебя было вариантов выбора.
Однако не думай, что параллельные миры образуются всякий раз, когда ты раздумываешь над тем, чего тебе выпить – чаю или какао. Речь идет о поворотных решениях, таких, которые воспринимаются тобой как насущные, судьбинные, касающиеся выбора профессии или обустроения личной жизни.
Однажды великий физик Илья Пригожин открыл и описал точку бифуркации – некий узловой момент, в котором предзаданность причинно-следственных связей распадается, сводится к нулю, система взаимообусловленностей становится неустойчивой, и весь ход процесса может перескочить на совершенно иную траекторию. На какой-то краткий промежуток нормальное время заканчивается, и наступает режим парадоксального времени, где устоявшиеся конструкции размываются, привычные пропорции деформируются, а любое событие непредсказуемо и немотивировано. Это своего рода промежуточное, пограничное состояние между строгой структурой и полным ее отсутствием, заданностью и спонтанностью. В социальной истории такой период именуется эпохой безвременья.
Но именно данный промежуток и являет собой канал, связующий миры – здешний и параллельный.
В схеме же семеричного цикла подобные бифуркационные поля образуются в точках нестабильности, то есть – двойке и четверке, где логическая поступательность твоего движения прерывается различного рода прорывами парадоксальных зигзагов, взрывами устоявшихся ситуативных структур…
Именно в эти моменты зарождаются параллельные реальности. И ты выбираешь, в которую из них поместить свою личность. Но, повторяю, ты сам, как существо и сущность, присутствуешь в каждой из них.
Итак, первым и главным признаком, предзнаменованием образования новой реальности является ситуация, вынуждающая тебя совершать выборы, принимать жизненно важные решения. Одновременно в параллельном мире ты принимаешь другое решение и живешь дальше, но уже несколько иначе, чем в мире этом.
В начале новый мир как две капли воды похож на тот, от которого он отделился. Но со временем миры расходятся, как железнодорожные пути в месте, обозначенном стрелкой, и между ними общего становится все меньше и меньше.
Вместе с тем, нельзя утверждать, будто отдаляясь друг от друга, они совсем отделяются и разделяются. Между ними продолжают существовать тонкие каналы связи. И они периодически проявляются посредством таких явлений как сны, дежа-вю – эффект уже виденного, различного рода предчувствия, предощущения, предвидения. То, что мы называем навязчивыми, или повторяющимися мыслями, вполне может оказаться сигналами, поступающими из параллельных миров.
Иногда мы перенимаем навыки из параллельного мира. Приходилось ли тебе замечать, что бьешься над какой-нибудь проблемой, и все безуспешно? В конце концов, это занятие тебе порядком надоедает, и ты оставляешь его. И вдруг… совершенно внезапно к тебе приходит готовое решение. Это значит, что в параллельном мире ты успешно справился с задачей. Или возьмем другой случай. В детстве ты занимался музыкой, потом забросил ее совершенно. И вот по прошествии многих лет ты, неожиданно для себя, берешь в руки инструмент и обнаруживаешь, что навыки не только не утрачены, но, напротив, ты стал играть еще лучше, будто и не переставал заниматься музыкой. Оказывается, в параллельном мире ты стал музыкантом и развил свою способность.
Имагинатор не без некоторого озорства во взгляде посмотрел на меня, и как мне показалось, даже подмигнул.
- Предположим, на каком-то этапе своей жизни ты собирался сделать выбор между писательством и медициной. Ты взвешиваешь все за и против и решаешься стать врачом. Но в параллельном мире ты сделался писателем. А твои мысли об этом занятии – отзвук того мира.
Имагинатор откинулся на спинку кресла, рассеял взор и домиком сложил кончики пальцев. Через пару минут он вернулся к прежнему облику и произнес.
- И знаешь, что интересно?
- Что? – Несколько напряженно отозвался я.
- То, что в том мире ты уже издал несколько книг, хотя, как я понимаю, в этом не написал еще ни одной.
- Гм… Занятно. Но увижу ли я когда-нибудь собственную продукцию?
Старик раскатисто расхохотался. Видимо, ему стало до того весело, что он даже прослезился от смеха. Отсмеявшись в волю, он высоко вскинул брови и похлопал меня по плечу.
- Через пару лет эти две реальности соприкоснутся, и книги, написанные тобой в параллельном мире, ты заберешь в это мир. Так у тебя и получится – что-то будешь создавать здесь, что-то - там и переносить оттуда сюда.
- А это не вредно? – Насторожился я.
- А что здесь вредного? – Беззаботно откликнулся Имагинатор.
- Ну… не знаю… может, я потревожу естественный ход вещей…
- Уж на счет естественного хода вещей не беспокойся. – Бесстрастным тоном сказал Старик. – В данном случае ты берешь свое у себя и никакого равновесия не нарушаешь. Что выбираешь, то и берешь. М-да. Что создаешь, то и даешь, что даешь, то и берешь.
Старик раскурил одну из своих трубок и, насладившись пряным букетом смеси «африканских» табаков, «вирджинии» и «черного кавендиша», продолжил.
- О чем бы ты ни мечтал, существует параллельный мир, в котором твои мечты стали реальностью. И есть довольно простой способ, который позволит тебе осознанно взаимодействовать с параллельными мирами. Хочешь узнать?
Я кивнул. Имагинатор тонко улыбнулся и пустил колечко дыма.
- Что ж, изволь. Для начала подумай о том, чтобы ты хотел иметь в этом мире.
Затем либо с помощью уже известной тебе трансгрессии, либо посредством медитативной практики отправляйся в тот мир, в котором у тебя уже есть это.
Хорошо изучи тот мир. Отметь про себя все отличия. Не спеши действовать, только присматривайся. Обращай внимание прежде всего, на детали и всякие мелочи – одежду, украшения, прическу и так далее.
Выбери какую-нибудь небольшую деталь, которую ты легко сможешь найти или воспроизвести в твоей базовой, обыденной реальности.
Далее найди в этом мире данный предмет и постоянно держи его при себе. Он будет посредником, своеобразным якорем между двумя мирами.
Результаты могут оказаться ошеломляющими.
- С чего же мне начать? - Я нетерпеливо заерзал на стуле.
- Начни с того, чтобы приучить себя быть пристальным.
- То есть, речь идет о внимательном наблюдении?
- Именно так.
Наблюдай за двумя объектами.
Один в движении. Другой неподвижен.
Более внимателен будь к объекту движущемуся.
Следи за ним неотрывно.
Весь акцент внимания смести на боковое зрение.
Но не прекращай наблюдения и за фиксированной точкой.
Вскоре ты обнаружишь, как реальность начнет расслаиваться.
Ты увидишь сплетение ее каналов и туннелей.
И можешь тогда скользнуть в любой из них.
Однако ни на секунду не покидай состояния пристального внимания.
А теперь иди в поле и попрактикуйся.

Я просачиваюсь сквозь оболочку, которая
разделяет Видимое и Таинственное и, погружаюсь в смутные и
текучие сущности вещей.
...и границы мироздания расступаются, и шифры становятся явными,
и перестают быть шифрами. Декорации спадают, обнажая Лик
Непроявленного.

15. Имагинация. «Только не залезай в зону зияния».

Я расположился на краю поля и принялся усердно таращить глаза в поисках подходящих объектов. В качестве фиксированной точки я выбрал крохотный холмик, примыкающий к лесу, но никак не мог отыскать что-либо двигающееся. И, как нарочно, вокруг воцарилось полное затишье, а мир замер в неподвижности так, что даже ни один листочек не пошевелился.
Я в растерянности топтался, переминаясь с ноги на ногу, пока не услышал насмешливый оклик Старика:
- Что, заминочка вышла?
- Нет, просто разминочка.- Огрызнулся я, чувствуя злость на самого себя.
- Неужели же ничто в этом мире не движется?
- Представь себе, ничто не движется.
- Ну, так начни двигаться сам. Вот тебе и движущийся объект.
- Откуда же я знал, что в качестве движущегося объекта я могу задействовать себя самого?
- Не задействуешь сам, задействуют другие. Ладно, иди. – Скомандовал Старик и исчез в буйной поросли своего огорода. На секунду вынырнул оттуда и загадочно прибавил. – Только не залезай в зону зияния. – И растворился среди трав.
Я осторожно, словно на ощупь, двинулся, пристально наблюдая за ритмичными раскачиваниями своей левой руки и в то же время, удерживая вниманием пограничный холмик.
Поначалу подобное двойное наведение фокуса сбивало меня с толку, и я несколько раз споткнулся. Однако, пройдя некоторое расстояние, я почувствовал себя увереннее, и понял, что приемом овладел. Теперь мое внимание свободно распределялось между выбранными ориентирами, хотя еще и приходилось при этом прилагать легкие усилия, чтобы удержать его в заданной позиции.
И вдруг, на каком-то этапе картина мира начала меняться. Где раньше виделась линейная перспектива, очертания стали более выпуклыми, а сферически закругленные поверхности поигрывали радужными оттенками, как мыльные пузыри на свету. Вместе с тем, я посчитал подобное превращение оптической иллюзией, возникшей вследствие изменения угла зрения и потому особым трепетом не преисполнился.
Между тем, переплетение форм сделалось более причудливым, и вскоре в стороне от себя я заметил черное пятно, похожее на вход в туннель. Оно явно выделялось среди переливающихся красок преображенного ландшафта, и я решил, что это как раз и есть тот канал, который уводит в параллельное измерение.
Стараясь не терять из виду холмик, я, не долго раздумывая, вошел в дыру. Тут впервые в жизни я увидел мерцающую тьму. Густые и клочковатые слои мрака медленно кружились возле меня, и мне показалось, будто я стал одним из этих пятен.
- Где… я-а? – Жалобно пискнул мой голос, и тут я понял, что чувствую страх вперемежку с тоской и растерянностью. А вопрошающий писк потонул, увяз в смутно шевелящемся, бесплотном болоте.
И меня куда-то потянуло.
Опустевшая голова наполнилась тихим гулом. Тело легонько завибрировало и отделилось от опоры.
Я вспомнил инструкцию Старика относительно того, что в любой ситуации мне надлежит сохранять состояние пристальности, и невольно рассмеялся. Какая уж там пристальность, когда я ни рук, ни ног уже не чуял своих и вообще, невесть где оказался.
Вскоре стали появляться беззвучные вспышки, то белесые, то зеленоватые, словно зарницы в ночи, сжавшейся до размеров погреба. Они позволили моему взгляду выхватить какие-то нагромождения беспорядочно переплетенных нитей, свитых в свободно подвешенные клубки – именно их я и назвал про себя комьями мрака.
Между тем, одна вспышка, блеснув так, что я вынужден был зажмуриться, зеленоватым всполохом, не угасла, а словно застыла в пространстве, распространяя вокруг себя равномерное и, в общем-то, нежное марево. Сквозь прикрытые веки на него было смотреть приятно, и оно даже немного успокаивало.
Я осторожно приоткрыл глаза и обнаружил, что уютное свечение исходит от настольной лампы, покрытой широким зеленым абажуром, и осознал себя самого, сидящего в удобном кресле и склонившегося над одной из тетрадок с пожелтевшими листами, которые были заполнены моим собственным почерком.
Моя рука потянулась за игральным кубиком, но он куда-то исчез. Впрочем, я не стал расстраиваться из-за такой мелочи, к тому же взгляд мой отвлекся на край стола, где среди вороха бумаг обнаружил изрядно потрепанную картонную папку, на коей значилась совсем непонятная надпись vitriol. Я таковой совершенно не помнил, но ее присутствие показалось мне странным. Однако я не долго задерживаюсь на ней, намереваясь это сделать поутру.
Я отрываюсь от чтения и смотрю в большое распахнутое окно, за которым простирается теплая летняя ночь. Мне хочется выйти наружу, и я медленно спускаюсь по лестнице на первый этаж. Отпираю входную дверь и проникаю в садик, располагающийся прямо под окнами библиотеки. В тишине раздается плеск водоема.

Сквозь Вечность слышу всплеск Пустоты. Всплеск Небытия.
Но ведь Небытие не есть Не бытие...
Всякий океан, как бы глубок и неисчерпаем он не был, завершается
дном. Но значит ли это, что череп - граница мыслей?
Каждый из нас уходит в свой водоворот. Мы - всего лишь неясные
следы на зыбучем песке Времени. Но кто-то переворачивает песочные
часы? И тогда время бежит вспять?
Перелистываю старинные страницы и вижу, как пожелтевшие
плоскости оборачиваются четырехмерными пространствами. И камни
напрочь врастают в землю и становятся соседями корней.

16. Из пожелтевшей тетрадки под грифом №.
Имагинация. «Ищи в настоящем следы будущего».

В тишине раздается плеск водоема.
Я лежу у кромки воды и наблюдаю за суетливыми передвижениями крохотных головастиков. Возле лица, посреди травинок, матово мерцает, кем-то оброненный игральный кубик. Г-м.. интересно, кто его потерял…
Тело и голова, набухшие тяжестью, монотонно гудят. Ощущение такое, будто я не поле пересек, а, по меньшей мере, отмахал полсотни километров. Хотя… - медленно ко мне возвращается осознание происходящего – насколько я помню, я должен был оказаться возле холмика, но каким образом я попал на берег лесного озерца, расположенного в совершенно иной стороне?
В таком случае, где же я блуждал, и что со мной произошло?
Кое-как, с покряхтываниями и натужными усилиями я приподнялся и, волоча ноги, поплелся к дому Старика, но, к радости моей, встретил его гораздо раньше – он вышел навстречу мне из зарослей орешника по одной из едва различимых тропок.
- Браво. – Прищурившись оглядел он меня с ног до головы. – Ну и занесло же тебя. Впрочем, одолеть четыреста метров за пол минуты неспешного шага, тоже неплохой результат.
Я взглянул на часы. Их стрелки остановились.
- Неужели… - с трудом провернул я свой отяжелевший язык… - э-э… я отсутствовал? А где же я был?
- Сейчас ничего не говори. – Строго предупредил Старик.
Едва переступив порог сторожки, я тут же обвалился на плетеный диван и проспал до вечера. По пробуждении я первым делом выпил чашку какого-то терпкого отвара, специально приготовленного Стариком и ощутил возвращение сил. Голова прояснилась, тело окрепло, и ко мне вернулась способность говорить, которой я тут же и воспользовался, поведав Старику о приключившемся со мной происшествии.
- И что же с тобой было после того, как ты увидел зеленое свечение во мраке?
- А дальше я ничего не помню. Я словно провалился в черную трубу, а вылетел из нее уже на берегу озера. Но… но почему у озера, а не у холмика?
- Ага. – Задумчиво кивнул Имагинатор, не обращая внимания на мой вопрос. – Ясно.
- Что ясно? – Заволновался я.
- Та самая труба, через которую ты так лихо пролетел, есть ничто иное, как туннель времени. Проще говоря, ты попал в собственное будущее, побыл там, а затем вернулся. Вместо пространственной трансгрессии с тобой произошла временная прогрессия. – Да-а, - поглаживая лоб, протянул Старик, - тебя действительно занесло. Я же говорил тебе – не залезай в зону зияния.
- Но почему я ничего не помню?
Имагинатор помолчал, постукивая костяшками пальцев по столу. Затем, не спеша, раскурил трубку, выпустил тонкую струйку дыма и сказал:
- Ищи в настоящем следы будущего. Должна остаться какая-то отметка, некий знак, свидетельствующий о твоем пребывании там. Бесследно такие посещения не проходят.

Камни и корни. Окаменевшие корни пробивают разрыхленные камни
и тянутся вверх.
А робкие кочки, обросшие махровым, мохнатым мохом, убегают в
сырые заросли лесов, перескакивая суетливо друг через дружку.
На листе времени просачиваются контуры судеб. А нить продолжает
тянуться к безвестному клубку, давно позабыв начало свое и не
ведая где конец.
Так сворачиваются и запутываются судьбы. И чужие дороги, сплетаясь
с чужими дорогами, быть может, завидуют чистым, еще не проторенным
тропам... И подобно галактикам - разлетаются судьбы.

Когда-нибудь – это когда-то,
вывернутое
наизнанку.

17. Из пожелтевшей тетрадки под грифом №.
Имагинация. Прошлое воображаем, будущее помним.

- А могу ли я вспомнить то, что со мною произошло, вернее, произойдет?
Имагинатор откинулся на спинку стула, поглядел поверх моей головы и выразился довольно странным образом:
- Знание Психотемпорального парадокса прояснит для тебя существо вопроса.
- Как это понимать?
- Понимать? А понимать ничего и не надо. Делай, и понимание придет само.
- Так что же мне делать?
- Делать? А делать ничего и не нужно. Просто будь, и делание свершится само.
- Однако что за загадки?
Имагинатор, проигнорировав мое недоумение, самым невозмутимым образом продолжил:
- Мы привыкли к тому, что наши обращения к прошлому называем воспоминанием. Но, думая подобным образом, мы сами себя начинаем водить за нос. Ведь, что такое память? Память – это точное воспроизведение события. Обрати внимание на слова – точное и воспроизведение. А теперь ответь мне, можешь ли ты быть совершенно точным хотя бы в отношении вчерашнего дня?
- Ну… минуту за минутой я не смогу его припомнить.
- Речь не о минутах. – Отмахнулся Старик. – Дело в том, что если ты собираешься вспомнить вчерашний день, тебе его придется в точности повторить. Иными словами, прожить еще раз так, чтобы все воспроизводимые тобою события находились в абсолютном соответствии с событиями вчерашними.
-   Но ведь для этого мне придется прожить еще точно такой же день!
- Вот именно. О чем и сказано только что.
- Да, но, с другой стороны, я могу в точности повторить какой-нибудь краткий фрагмент и, тем самым, его вспомнить.
- Тем самым, ты его не повторяешь, а имитируешь, а, если угодно, тиражируешь. Но можешь ли ты воспроизвести то же самое переживание, что и при первичном совершении действия? Вот в чем вопрос. Уяснил?
- Кажется, да. Но, что же получается – когда мы говорим о своих детских впечатлениях, то…
- Занимаемся самым обычным сочинительством. – Закончил за меня Имагинатор. – Проще говоря, врем. Ведь прошлое представляет собою самую благодатную почву для наших фантазий.
- Х-м… Но как же тогда опыт прошлого, который влияет на настоящее и обусловливает его? И, разве для того, чтобы решить проблему настоящего, не следует искать ее зарождения в прошлом?
- Тебе просто когда-то сказали: прошлое влияет на настоящее. И ты в это поверил. С тех пор ты следуешь программе, которая утверждает, что прошлое предопределяет настоящее. Вот и все. – Старик какое-то время помолчал, наблюдая за моим замешательством, после чего как ни в чем, ни бывало, продолжил. – Что касается зарождения проблемы в прошлом, то когда же произошло ее зачатие? – И насмешливо подмигнул. – А знаешь, почему мы не «вспоминаем» все подряд, но делаем это избирательно?
Я про себя подумал, действительно, когда мы собираемся и что-то рассказываем друг другу о своей жизни, то вовсе не претендуем на создание всеохватывающей эпопеи, а отбираем какие-то ситуации…
- Потому, что мы выбираем свое прошлое. – Проник в мою мысль голос Старика. – Мы выбираем свое прошлое и делаем это именно сейчас, в настоящем. И, стало быть, функция прошлого – чисто компенсаторная. Мы выбираем из всей мозаики переживаний именно те, в которых нуждаемся сейчас. И за неимением возможности их пережить во всей полноте, воображаем, будто они действительно случились в прошлом, тем самым, получая хотя бы тень удовольствия от чувства сопричастности, возникающего во время такого фантазирования. То есть, когда нам представляется, что мы делимся нашими воспоминаниями, мы на самом деле обмениваемся собственными фантазиями.
- Вот это номер! – Тихо изумился я. – И что же из этого следует?
- А из этого следует очевидный вывод. То, что мы называем памятью, есть ничто иное, как фантазия. И все наши «воспоминания» – это наши фантазии по поводу прошлого. Однако это только первая часть парадокса. Не будем забывать и том, что мы именуем будущим. Что же такое будущее? Самое очевидное определение: будущее – это то, что сбывается. Ведь, оно нас интересует не само по себе, а в той мере, в какой оно способно предстать реальностью. И если помыслить строго, то наши сегодняшние действия определяется днем не вчерашним, а именно завтрашним. Пример. Я завожу будильник не потому, что якобы делал это вчера, но для того, чтобы вовремя проснуться в тот день, который еще не наступил. Я сегодня программирую, то есть предписываю свое завтра действиями, которые с точки зрения наличного момента являются абсолютно бессмысленными и совершенно никчемными. Мне ведь сегодня будильник не нужен, но я завожу его именно сегодня, хотя мое данное действие вовсе и не удовлетворяет потребностям сегодняшним. С другой стороны, я все же его выполняю, исходя из уверенности, что завтра мне понадобится его следствие. И я совершаю лишнее действие только потому, что заручаю себя гарантией того, что ожидаемое событие не только будет, но и сбудется. Значит, будущее для меня имеет смысл и значение только тогда, когда оно не просто будет, но, прежде всего, сбудется. Несбывшееся будущее – это прошлое. И, если повнимательнее присмотреться к нашим отношениям с будущим, то основное свойство их характера может быть определено понятием – память.
- Воспоминание о будущем? – Шутливым тоном заметил я.
- Точно мыслишь. – В тон отозвался Старик. – Обрати внимание на то, как мозг выстраивает алгоритм наших поступков, все на том же примере с будильником. Я сегодня помню, что завтра мне надлежит встать в такой-то час. Получается – я сегодня помню о том, что будет завтра?
- Как ни странно звучит, но так и получается.
- Вот тебе и весь психотемпоральный парадокс. – Сухо и спокойно подытожил Имагинатор. – Прошлое воображаем, будущее помним. И все твои так называемые фантазии и мечты суть ничто иное, как воспоминания о собственном будущем. И они не свершились только потому, что некогда твои родители и педагоги запретили тебе предаваться «пустопорожним глупостям», может быть, даже под страхом наказания. И отрезали тебя от твоего будущего, вложив в твою голову свои фантазии о том, каким тебе следует быть.

Нет черты.
Есть
очертания.

18. Из пожелтевшей тетрадки под грифом №.
Имагинация. «Как же мне научиться вспоминать будущее»?

- Как же мне научиться вспоминать будущее?
- Во-первых, признай и осознай, что любая твоя фантазия – это уже своего рода припоминание, иногда явное, иногда выраженное символически. Наши мечты – метки будущего.
Напомню: будущее – не то, что будет, а то, что сбудется. И оно уже есть.
Просто ты воспитан в недоверии к своей памяти и, таким образом, она, оставаясь невостребованной, утекает вспять, оставляя тебя наедине со своими грезами о прошлом.
Однако ты заново можешь приучить себя к мысли о том, что интуиция твоя, которая есть ничто иное, как память, по-прежнему твой проводник.
Откажись от привычки осуществлять настоящее, исходя из опыта прошлого. Этим самым ты освободишься от одной из самых разрушительных иллюзий.
Сегодня происходит Х не потому, что вчера произошло У, а потому, что завтра произойдет Z.
Эта формула выражает то, что с будущим мы связаны в гораздо большей мере, чем с прошлым, с которым мы, вообще-то, и вовсе не связаны.
Вернее так – не связаны от природы, по естественному ходу вещей, нативному потоку бытия, току событий. Но сами связываем себя с ним. Связываем с тем, что ускользает. И потому ускользаем сами, связанные и повязанные, повергаемые и низвергаемые в пыль. Окутанные путами, теряют путь. Опутанные закутками зыбких миражей, лишаются мира.
Если стремиться к большей точности, то формула прозвучит следующим образом:
«Сегодня произошло Х
не потому, что вчера произошло У,
а потому, что завтра произошло Z».
Начни постепенно приучать себя к реальной грамматике, используя конструкцию «это произошло завтра». Завтра ничего не произойдет. Завтра уже произошло. Или так: нечто произойдет потому, что это нечто уже произошло.

Время - заблудившееся сознание.
Сознание - пространство, подумавшее,
что оно временно.

19. Из пожелтевшей тетрадки под грифом №.
Имагинация. «Посмотри на свое сегодня из своего вчера».

- Есть еще способ, который поможет тебе оживить память будущего. Прибегая к нему, ты за короткий срок возвратишь себе то, что утерял.
Предположим, ты полностью прожил сегодняшний день и потому к вечеру уже знаешь все его события.
Теперь тебе предлагается мысленно переместиться в день вчерашний. Воспроизводи его так ярко, как только можешь – будто все это ты переживаешь непосредственно сейчас.
И по достижении подобного состояния обратись к тому дню, который ты только что прожил, с той лишь разницей, что теперь ты его вспоминаешь, мысленно находясь в своем вчера.
Применяя подобную практику, ты постепенно сформируешь рефлекс памяти будущего. И в один прекрасный вечер ты, вдруг, вспомнишь не о том, что с тобою произошло сегодняшним утром, а о том, что случилось утром завтрашним.
Так однажды ты вспомнишь всю свою жизнь, до самого момента ее перехода в иные миры, включая и последний. И тебя ждет сюрприз.
- Что за сюрприз? – Всколыхнулся я.
- Когда вспомнишь, узнаешь. – Пожал плечами Имагинатор и предложил сыграть в шахматы.

Не жди меня.
Я все равно не вернусь.
Вместо меня
кто-то другой придет,
сославшись на мой облик.
Да и то придет не к тебе.
Невозможно два раза проникнуть
в одни и те же глаза.

20. Из пожелтевшей тетрадки под грифом №.
Синхронепержи.

- Почему нас с такой силой притягивает к себе прошлое, что мы иной раз готовы с головой окунуться в сладостные наплывы увлекающих нас в бездну, томных грез? Отчего мы с такой самоотверженной охотой погружаемся в карнавал пленительных видений, заведомо зная, что их кружение не более чем игра призраков, забава масок смерти, за которыми вместо лиц скрываются оскалы сумеречных зияний? Что побуждает нас возвращаться к давно минувшим событиям и с любовной тоской бродить среди туманных миров приведений, тщетно призывая их к жизни? Неужели же влечение к смерти столь властно правит нашими душами, что ради нее мы легко оставляем жизнь и, привороженные мерцанием тлена, устремляемся навстречу собственному исчезновению?
- Эк, тебя на риторику разобрало. – Прищурился Старик. – Но, в общем-то, твои вопросы вполне ясны и уместны. Ты довольно точно подметил, что многие люди действительно испытывают ностальгию по прошлому и предпочитают жить воспоминаниями, чем жить. Ведь ты и за собой замечал подобную склонность, не так ли? – Озорно взглянул на меня Старик и, видя мое смущение, громко расхохотался. Вволю посмеявшись, он тоном спокойным и серьезным продолжил. – Все дело здесь не во влечении к смерти, а в недостаточности жизни.
- В недостаточности? Но разве той жизни, которая нам дана, недостаточно для того, чтобы жить?
- Ее вполне достаточно. Вопрос не в этом. Вопрос в том, что мы недостаточно ее переживаем. Вот в чем вопрос. Не используем собственные потенции жизнеспособности.
Старик с минуту помолчал, раскуривая трубочку.
- Ситуации и события сами по себе не имеют никакого значения. Они, собственно говоря, и не реальны.
Я не без артистизма в проявлении легкого скепсиса улыбнулся и, любуясь небрежным изяществом своего жеста, указал пальцем в сторону яств, которыми потчевал меня Старик.
- А, что, булочка и чай тоже не реальны?
Старик посмотрел на меня коротко, но так, что мне перестало хотеться выглядеть чванливо-умничающим двоечником, и с видом равнодушным кивнул.
- И булочка, и чай тоже не реальны. Пока ты не пьешь чай и не ешь булочку, они для тебя – абстракция, то есть – фикция. И это то же самое, что для тебя их и не существует. Некогда один осел стоял среди двух пышных стогов сена и никак не мог сообразить, с какого из них начать, а в результате он умер с голода. Хотя это и чисто ослиная участь – помереть с голоду среди обилия еды, но как хорошо в ней узнается характер многих наших двуногих собратьев, которые среди множества возможностей умудряются не использовать ни одну из них. Но, собственно говоря, для того, чтобы ослу скончаться голодной смертью, ему вовсе и не обязательно было быть среди сена. Потому, что то сено, которое у него было, равнозначно тому, если бы его не было вовсе. То есть, оно у него было, но оно было для него нереально.
Чай, который ты не пьешь, не есть реальный чай. Ты можешь на него посмотреть, указать пальцем, даже назвать его именем, но жажду при этом не утолишь. И он станет для тебя реальностью только тогда, когда ты сподобишься сделать хотя бы первый глоток. Но и в таком случае, тот чай, который оказывается у тебя во рту, существенно отличается от того, что был в стакане. И ты наслаждаешься не водой, напитанной вытяжкой засушенных листочков с чайного куста, а тем удовольствием, которое переживаешь в данный момент. Значит, реален не чай, а твое переживание чая.
Реальна не ситуация, а переживание.
Пойдем дальше. Из приведенного примера явно следует, что жизнь для тебя ценна в той мере, в какой ты можешь ее пережить, а, стало быть, и прожить.
Не пережитая и, тем самым, не прожитая жизнь подобна наспех проглоченной и не переваренной пище. Последняя, вместо насыщения, вызывает лишь досадную тяжесть в желудке и, в конце концов, приводит к полному расстройству его функций. Таким же образом наспех ухваченная и не прожитая жизнь, увесистым комом набухшего сырья шлепается на дно души и, тягуче разлагаясь, медленно отравляет ее существование. Картина вполне знакома, и наиболее подходящее название для нее – Синдром Хронической Непережитости Жизни, сокращенно – синхронепержи.
Значит, потребность возвращаться в прошлое вызвана именно стремлением приблизиться к непрожитому фрагменту жизни с тем, чтобы, наконец-то, его прожить. Здесь срабатывает просто инстинкт. Ошибка заключается в той подмене, которая позволяет думать, что событие может заменить собой переживание. Кое-кому, впрочем, удается реанимировать прошедшую ситуацию и формально ее затащить в настоящее, но кроме разочарования и драмы подобная затея ничего не приносит.
Люди нуждаются в переживаниях, но думают, что им нужны события. И за подобное трагическое заблуждение они расплачиваются собой. Такова цена невежества.

Пространство - дыра,
через которую
сообщаются две пустоты.

21. Из пожелтевшей тетрадки под грифом №.
Три правила неуязвимости.

Имагинатор взял моего слона на f 3 и задумчиво сказал:
- Если хочешь быть неуязвимым, пользуйся тремя правилами:
Не фантазируй о прошлом.
Помни будущее.
Вовремя перемещайся в параллельные пространства.
И ты – неуязвим.

22. Из пожелтевшей тетрадки под грифом №.
Имагинация.

«1.
Расположись, не стесняя себя.
Дыши свободно.
Дыхание легкое и непрерывное, не разделенное паузами. Вдох и выдох перетекают свободно друг в друга. Поток не имеет препятствий.
Сомкни веки.
Начни всматриваться в то, что тебе открывается.
Помни, что, когда ты смыкаешь веки, то не закрываешь глаза. Они все равно остаются открытыми – глаза невозможно закрыть – просто они обращаются внутрь.
Что ты видишь внутри себя? – Созерцай.
Но не принуждай себя к брожению образов – воображению.
Просто наблюдай за их игрой – появлением, перемещениями, исчезновением.
Созерцай и не вовлекайся.
Даже, если тебе покажется, что ты ничего не видишь, это не так. Пусть это будет только тьма – тем не менее ты и ее видишь.
Твое созерцание и есть твое погружение.
Созерцай и погружайся.
Погружайся и постигай.

2.
Созерцай. Погружайся. Постигай -
до тех пор,
пока не услышишь внутренний звук.
Он с постепенным нарастанием явится тебе –
Гул из глубины –
Гул глубин.

3.
Впусти его в себя.
Он наполнит тело.
Когда гул глубины
Наполнит все тело,
Оно потеряет вес.
Тело оставит вес
И станет звуком.

4.
В тот же момент нечто подхватит тебя невесомого
И понесет.
Возможно при этом, что ты испытаешь испуг,
Но не прогоняй его и не борись.
Будешь его прогонять, он сам нагонит тебя и накроет.
В борьбе не заметишь, как обратишься в то,
Против чего воюешь.
У наслажденья и страха природа одна.

5.
У наслажденья и страха природа одна.
Насладившись испугом,
Следуй за тем, что уносит тебя.
И радость твоя возрастет.
Нет ни границ, ни пределов.
Везде – середина.
Как только себя ощутишь в середине,
Значит ты сердца достиг.
Сердце и есть Середина.

6.
Ты поднимаешь веки –
Взгляд перемещается вовне.
Замечаешь, будто пространство слегка сдвинулось.
Едва приметная тень сквозь него пронеслась.
Мир на миг замер – момент, когда твое внутреннее перешло во внешнее.
Нет границ. Повсюду – Середина.
Теперь ты можешь идти – Путь свободен».

23. Из пожелтевшей тетрадки под грифом №.
Имагинация. Кружение.

«1.
Веки сомкнуты.
Взгляд обращен внутрь.
Вдох и выдох едины –
поток не имеет препятствий.

2.
Мягко и беззвучно подумай
о том, что тебя окружает:
первое окружение – тело,
следующее окружение – стены комнаты, где ты сейчас расположен,
следующее окружение – дом, в котором находится комната, в которой расположено твое тело,
следующее окружение – улица, на которой находится дом, в котором находится комната, в которой сейчас расположено твое тело,
следующее окружение – место, в котором расположена улица, на которой расположен дом, в котором расположена комната, в которой сейчас расположено твое тело,
следующее окружение – страна, в которой расположено место, в котором расположена улица, на которой расположен дом, в котором расположена комната, в которой расположено сейчас твое тело,
следующее окружение – материк, на котором расположена страна, в которой расположено место, в котором расположена улица, на которой расположен дом, в котором расположена комната, в которой расположено сейчас твое тело,
следующее окружение – планета, на которой расположен материк, на котором расположена страна, в которой расположено место, в котором расположена улица, на которой расположен дом, в котором расположена комната, в которой сейчас расположено твое тело,
следующее окружение – солнечная система, в которой расположена планета, на которой расположен материк, на котором расположена страна, в которой расположено место, в котором расположена улица, на которой расположен дом, в котором расположена комната, в которой сейчас расположено твое тело,
следующее окружение – галактика, в которой расположена солнечная система, в которой расположена планета, на которой расположен материк, на котором расположена страна, в которой расположено место, в котором расположена улица, на которой расположен дом, в котором расположена комната, в которой сейчас расположено твое тело,
следующее окружение – метагалактика, в которой расположена галактика, в которой расположена солнечная система, в которой расположена планета, на которой расположен материк, на котором расположена страна, в которой расположено место, в котором расположена улица, на которой расположен дом, в котором расположена комната, в которой сейчас расположено твое тело,
следующее окружение – вселенная, в которой расположена метагалактика, в которой расположена галактика, в которой расположена солнечная система, в которой расположена планета, на которой расположен материк, на котором расположена страна, в которой расположено место, в котором расположена улица, на которой расположен дом, в котором расположена комната, в которой сейчас расположено твое тело,

3.
Созерцай внутреннее небо
и осознавай все эти кружения окружений,
что окутываю тебя, пока

4.
тебе не явится отчетливое и яркое переживание того, что ты пребываешь в центре.
Мягко и беззвучно скажи себе: «Я есть Центр».
Только ничего не сочиняй – не внушай и не настраивайся.
Следует логически то, что ты оказался в центре.
Просто напомни себе «Я в центре».

5.
Теперь вспомни урок механики –
с какой бы скоростью колесо не вращалось,
его центр всегда пребывает в неподвижности.
Центр всегда пребывает в неподвижности.
И постольку, поскольку ты в центре,
ты утвердился в точке неподвижности.
Это твоя незыблемая опора.
Всякое движение зыбко и переменчиво.
Опора незыблема и неизменна.

6.
Ты достиг точки покоя, своего центра неподвижности.
Покой сильней любого беспокойства.
Потому, что любое беспокойство исчезает в покое.
Всякое движение растворяется в неподвижности.
Каждое делание поглощается неделанием.

7.
Вокруг тебя бешено вращается колесо,
«чертово колесо» суеты, возни, толкотни, гвалта, гама, трений, прений, сомнений, мнений, смятений, смущений, мук, смут, мути, омутов, мучений, разлук, забот, попечений…
там нет встречи – только свидания…
с лотков продают пирожки…
газеты торгуют собой…
на каждого продавца свой вор…
на каждого вора свой покупатель…
крутится, крутится, крутится бешеное колесо.
прожженные жены кидают мужей…
замшелые мужья покидают жен…
танца там нет – лишь пляски…
ярмарочный балаганчик мира –
ликующих марионеток…
кружится колесо, колесующее души…

8.
Но ты в тишине.
твоя тишина – твой дом.
Суета не коснется тебя.
Беспокойство не потревожит тебя.
Будучи в центре, ты неуязвим.
Теперь, подняв веки,
сохрани себя в точке неподвижности.
И ты сможешь наблюдать за колесом,
не вовлекаясь в его круговерть».

Кто деликатен, тот и груб.
Прекрасное нам вкус калечит.
Дурак умен, а умный глуп,
Дано немому красноречье.
Порочен праведник святой,
Невинное дитя порочно.
Лишь хрупкое изделье прочно
И здоровее всех больной.

24. Из пожелтевшей тетрадки под грифом №.
Техника Терцины, или Удар Кистью.

«Нас подводит наша вера в прошлое.
С непререкаемой уверенностью мы полагаем, что случившееся некогда, произошло на самом деле.
Так ли это?
Если вдуматься добросовестно, то можно сообразить, что это вовсе не очевидно.
Наше отношение к прошлому принято называть воспоминаниями.
Однако имеет ли к тому отношение наша память, еще не факт.
И действительно: почему мы не рассказываем себе или другим все подряд из того, что по нашему мнению, «было», но обращаемся к неким фрагментам, эпизодам и их своим вниманием выделяем?
Потому что мы их выбираем.
Мы выбираем свое прошлое!
И тем самым сочиняем свое настоящее.
Следовательно, то, что мы называем воспоминанием, представляет собой не более чем фантазии.
Мы не вспоминаем, а фантазируем – в то время как думаем, что вспоминаем.
Чтобы выбраться из этой ловушки, применим прием – «техника терцины, или удар кистью».
Суть его заключается в следующем.
Выбираем эпизод из так называемого нашего «прошлого». (Теперь то мы понимаем, что его на самом деле не было, что мы его только придумали и приняли за правду).
Затем выражаем его короткой фразой, обозначая себя в третьем лице.
Например, я «помню», как меня некогда выпорол отец. Данную ситуацию я подсознательно воспринял как травмирующую мою психику и позволил ей записаться в качестве смутного страха перед «властью грозного авторитета». Тем самым, в жизнь мою просочилась отравляющая капля неуверенности.
Я записываю фразу следующим образом:
«Мальчику всыпал отец ремешком».
Это – тезис. И, хотя он описывает мой вымысел, его наличие для меня реально. Для того чтобы его уравновесить, мне следует придумать антитезис.
«Мальчика папа отнюдь не лупил».
В данной истории мы имеем дело с «небитым», не потревоженным ребенком, не несущим на себе бремя детской психотравмы.
Постольку поскольку фраза записана, и утверждение произнесено, то и указанная ситуация становится фактом.
Теперь, когда мы столкнулись с присутствием двух формально противоречивых высказываний, правило диалектики побуждает нас найти синтез.
Таковой представляет собой совершенно неожиданный тематический зигзаг, не обязательно связанный с предыдущими предложениями – некий парадоксальный прорыв к новому измерению смыслов. В сущности, он и есть Удар Кистью. Мощным обобщающим мазком автор (все мы – авторы, ибо все мы сочиняем свои жизни) утверждает новую текст-реальность.
«Мальчику ангел поднес земляники стакан».

Итак, перед нами три версии судьбы.
Первая – официальная – соответствует первому тезису: «Мальчику всыпал отец ремешком». Перед нами раскрывается драма мужчины, быть может, внешне сильного, уверенного, благополучного, но такого, который, став взрослым, все-таки продолжает в себе носить битого, беспомощного мальчика.
Вторая – преобразованная – второй тезис, он же антитезис. «Мальчика папа отнюдь не лупил». Мальчик и мужчина вполне друг с другом уживаются. Между ними нет разногласий и конфликтов. Мужчина может на самом деле считать себя сильным и уверенным, ибо ему ничто не мешает быть и таким, и таковым.
Третья – завершающая – третий тезис – синтез. «Мальчику ангел поднес земляники стакан». Это – самая пленительная история. Мало быть небитым. Важно еще быть любимым. Мальчик на всю жизнь запомнит ангела, преподнесшего ему стакан земляники, даже если никогда и не будет его вспоминать. Мужчина, носящий внутри себя мальчика, который дружен с ангелом, поистине счастлив.

Внешний ум (внем) - тот, который рассуждает - может запротестовать – как же так, ведь два последних высказывания ложные, они не соответствуют действительности!
Но внутренний ум (внум) – тот, который управляет - знает, что никакому высказыванию вовсе нет никакой нужды в том, чтобы соответствовать действительности, так как оно само по себе и есть действительность.
Потому для внума с точки зрения правды все три высказывания истинны. А реальным – то есть действенным – то есть действительно воздействующим становится третье, ибо именно оно занимает сильную позицию – за счет того, что является в данном ряду синтезом, итогом, окончательным выводом, вердиктом, обжалованию не подлежащим. -
Имагинатор с минуту о чем-то раздумчиво помолчал и невозмутимо продолжил. -
Очевидно, что каждая человеческая индивидуальность (в нашей системе – автор) в своей жизни проживает целых 3 (три) жизни.
Одна – фактическая, биографическая, официальная.
Вторая – психическая, виртуальная, составленная из фантазий, мечтаний, ментальных картинок – имагинативная.
Третья – скрытая, потаенная, недоступная обыденному восприятию самого автора – спиритуальная – энигматическая.
В течение всей нашей жизни мы проживаем все три жизни. Но идентифицируемся только с одной – официальной.
Следовательно, в нашем витальном запасе имеется три судьбы. (Случайно ли то, что и в творчестве коллективного бессознательного мы встречаемся с тремя персонажами, ответственными за управление судьбами героев – три Парки древнегреческого пантеона, три Норы в скандинавской мифологии?).
Но, как правило, большинство из нас осознанно проживает всего лишь одну судьбу.
Представим себе следующую, почти что сказочную, картинку, метафорически моделирующую сказанное.
Живет себе некий человечек. На самом деле: его – трое – в одном. Но он думает, что он один. Можно интерпретировать и так: он один, но параллельно обитает в трех жизнях. Хотя мыслит себя только в одной – официальной.
В одной жизни он есть изысканные яства из золотой посуды.
В другой хлебает лаптем прокисшие щи.
В третьей вообще голодает.
В какой из этих жизней он окажется?
В той, в которой сам себя актуализирует, с какой себя идентифицирует, в какой сам себя как автор утвердит.
Это не значит, что две другие жизни перестанут существовать. Они останутся – но в форме, не доступной насущному переживанию. Что-то наподобие кислорода, который мы поглощаем, но при этом не замечаем.
Техника Терцины (трехстишия) позволяет выявить индивидуальную жизненность во всех трех ее модусах (или планах бытия, ракурсах, инвариантах, судьбах), высветить ее объемную многомерность на фоне привычно-привитой плоскостной действительности, прозреть и узреть хитросплетение ее корней».

Наищедрейший кто? - скупой,
Глубокомыслен пустомеля.
Где свадьба - там за упокой,
Где похороны - там веселье.
Где целомудрие - разврат.
Нет ничего светлее ночи.
И говорящий невпопад,
оказывается, пророчит.
Серьезен шут, красив урод.
То, что действительно, то странно…

25. Из пожелтевшей тетрадки под грифом №.
Комбинаторика судеб.

«Все три представленных варианта можно рассмотреть как двоякую систему, в которой один вариант явственно присутствует (официальная версия), а два других являются потенциальными.
Выбор остается за автором.
Исследуем жизнь нашего человечка, живущего в трех версиях.
№1. Перед нами гостеприимный, жизнерадостный гурман, радушный хозяин, весельчак, чей богатый дом изобилует яствами и смехом.
№2. Он угрюмый голодарь, мрачный анахорет, помоечный бродяга.
№3. Он брюзжащий обыватель, злобный неудачник, завистливо влачащий полуголодное существование.
И все это – одновременно!
Просто мы (вместе с ним) знакомы с его официальной версией, которая в любой момент может стать потенциальной, а место официальной судьбы займет любой из оставшихся вариантов.
Теперь мы легко можем объяснить феномен внезапных перемен, столь кардинально меняющих жизнь человека. Он просто трансгрессировал – «перепрыгнул» в иной вариант, и таким образом одна из потенциальных версий его судьбы сделалась официальной. Вот и все. Действительно, все очень просто.

Закон Терцины универсален и представляет собой не метафизическую фантазию, очередную вариацию на тему рока, но вполне реальную диалектику бытия.
Причем речь здесь идет не о смене состояний, но об их одновременном сосуществовании.
Союз «или» – вежливая учтивость школьной грамматики. Синтаксис жизни – связка «И».

Мальчику всыпал отец ремешкои
Мальчика папа отнюдь не лупил
Мальчику ангел вручил земляники стакан».

Как эти споры надоели
о назначенье бытия!..
Пройдемся по лесной аллее -
где тихнет эхо наших "я".

26. Из пожелтевшей тетрадки под грифом №.
Жизненный формат.

«В нашем восприятии жизнь имеет свои обозначения. Нашему восприятию жизнь открывается как система знаков. И именно поэтому мы ее познаем, узнаем, осознаем и… обозначаем.
Знание возможно лишь потому, что есть знак.
Формат – это система знаков, представленная на территории определенного временного интервала.
С другой стороны, понятие формата включает в себя и пространственную зону, на которой размещаются некие ситуации.
Стало быть, в своем полном определении формат мыслится как совпадение конкретных – времени, пространства и обстоятельств.
Например, фраза «за прожитый час со мной случилось тот-то и то-то» выражает содержание определенного формата.

Мы неосознанно мыслим форматами. Все наши планы, предписания, прогнозы, все расписание нашей жизни представляют собой ее своеобразное форматирование.
Одним из наиболее распространенных в обиходной практике является формат дня. Мы привычно оперируем такими категориями как «вчера», «сегодня», «завтра». Они – актуальные контуры нашего бытия. Такова уж особенность ума человеческого – ставить метки и устанавливать границы, в общем, метить территорию. Подобные действия создают иллюзию способности к ориентации и управлению.
Из подобной данности и будем исходить.

Но прежде отметим еще одну ловушку. Наш ум питает слабость к исключительно глобальным категориям и широкомасштабным обобщениям. К величинам же невеликим он относится с надменным пренебрежением и всякого рода мелочи попросту игнорирует. Если уж раздумывать, то непременно о «смысле жизни», «таинственном предначертании», «кармических откровениях» и никак не менее.
Однако, подобная гигантомания, увлекающая в прелестные обольщения внеземных неистовств рано или поздно оборачивается падением на все ту же землю, брякнувшись о которую все эти тайновидящие лазутчики в лучшем случае потирают свои ушибленные космические зады, благо, если не расшибают лбы.
Прежде чем устремить в небо взыскующий правды взор, посмотри под ноги – не лежит ли там то, что ты так старательно и тщетно искал вдалеке от себя. -
Имагинатор начертил квадрат и заполнил его множеством точек. -

Условимся, что площадь квадрата представляет собой некий формат. Пусть это будет вполне определенный и конкретно прожитый тобою день. Каждая точка обозначает отдельную ситуацию.
Поскольку точки-ситуации располагаются в одном формате, логично предположить, что все они связаны единой траекторией твоего личного перемещения.
Ты начинаешь день с пробуждения и, открывая глаза во внешний мир, наносишь как бы первую точку на карте осваиваемой тобой жизненной территории. Вторая точка – подъем с постели. Точка третья – туалет. И так далее. Четвертая, пятая… десятая… сотая… наконец, н-ная – завершающая прожитый день отходом ко сну. Смотри». – Возле каждой точки он поставил соответствующий номер, а все точки соединил одной линией.

Имагинатор отложил карандаш и внимательно посмотрел в мою сторону:
- Какие мысли тебе приходят в голову?
- Хм… - Смущенно замялся я. – Признаться, если какие-то мысли и приходят ко мне в голову, то они столь тихие и незаметные, что голова никак не реагирует на них.
- Что ж, - довольно хмыкнул Имагинатор, - это лучше, если бы твоя голова реагировала на то, чего нет. Впрочем, дело здесь даже и не мыслях, а во внимании. – Он взял ластик и стер один из отрезков, соединявших точки.

- Что ты видишь?
- Линия разорвана.
- Верно. Выпало какое-то звено. И если бы это была электрическая цепь, ток по ней бы не пошел. Да и ты никак не сможешь нарушить эту предзаданную последовательность. У тебя никогда не получится, как бы ты ни старался, сделать десять приседаний, минуя девятое. Догадываешься, к чему я клоню? – Старик хитровато прищурился.
- Кажется, да. Я понял. Все ситуации связаны…
- Не просто связаны. – Перебил Старик, а настолько связаны, что одно без другого не может обойтись. И такая взаимозависимость присутствует на протяжении всей линии. Если ты возьмешь первую и последнюю точки на своей траектории, то моментально это поймешь. Первая точка – пробуждение, последняя – отход ко сну. Ясно, что бессмысленно говорить о засыпании, если ты еще и не думал просыпаться.
- Действительно, ясно. – Озадаченно пробурчал я, сбитый с толку столь элементарными и очевидными рассуждениями Имагинатора. – Ну и что с того?
Тот посмотрел на меня вдумчиво.
- Я лучше расскажу тебе историю. Как-то раз зашла ко мне на огонек одна барышня, весьма симпатичная моложавая особа, озабоченная тем, что, не смотря на всю ее привлекательность, ее личная жизнь оставляла желать лучшего. Будучи натурой благоразумной и знающей, чего хочет, она всячески разнообразила свое поведение, проявляя себя то роковой красавицей, то неприступной скромницей. Ничего не помогало. Никто не сватался. Какой-то колдунок остроумней ничего не придумал, как определить у ней «венец безбрачия». Вконец опечаленная, она оказалась у меня. Я внимательно выслушал все ее роптания, после чего решил изучить распорядок ее дней, вплоть до самых микроскопических житейских мелочей. Информированная о своеобразии моих методов, она не удивилась и легко согласилась на мое предложение. Я прожил у нее примерно с неделю, самым тщательным образом наблюдая за ее повседневной ритмикой. Милая дама поначалу смущалась, но быстро привыкла. Впрочем, - Имагинатор туманно посмотрел на меня, - ты уже убедился, что, когда нужно, я могу быть и невидимым.
- И… и что же вы выяснили?
- Выяснил? – Пародируя мой тон, отозвался Старик. – А выяснил я то, что ее домашние тапочки всякий раз находились в одном и том же положении, а именно, мысами к кровати. После того, как я обратил ее внимание на эту деталь и порекомендовал перед тем, как лечь в постель, разворачивать тапочки в прямо противоположную сторону, ее жизнь изменилась, естественно, также самым противоположным образом. Вскоре она вышла замуж. Вспомни, что я тебе говорил по поводу форматов. Все ситуации в них не только взаимосвязаны, но и взаимозависимы, и все вместе они составляют единую цель, непрерывную траекторию потока вещей. Изменишь одно звено, изменится вся цепь. Просто барышня не хотела замечать очевидной логики своего жизненного течения, а все порывалась осмыслить происходящее не менее как с позиций «астральных», «планетарных», в общем, исключительно экстраординарных.

- С другой стороны, важно уразуметь следующее. Ни в коем разе нельзя делать вывод, будто ее семейная жизнь не складывалась потому, что ее тапочки стояли мысами вовнутрь. Но мы вполне обоснованно можем заметить – в том формате (или, если угодно, в той версии судьбы), где не складывалась ее семейная жизнь, ее тапочки располагались мысами вовнутрь.
Замахиваясь на великое, мы мало имеем и шансов, и возможностей что-либо изменить. Но при обращении к малому, наши даже самые скромные возможности автоматически становятся великими способностями. Ты ничтожен, когда пытаешься сдвинуть скалу, но могущественен, когда перемещаешь песчинку.
Если бы я ей сказал – устрой свою личную жизнь, то тем самым, предложил бы сместить гору. Но я предложил ей изменить положение тапочек, что она с легкостью и проделала. Она поменяла одно, вроде бы незначительное звено, и поменялась вся цепь. Логика здесь проста – если в том формате, где тапочки ее стоят в определенном положении, ее семейное положение печально неопределенное, то формат, в котором тапочки занимают позицию совершенно иную, она благополучно устраивает свою личную жизнь – потому что меняется вся смысловая цепь ситуаций, преображается формат в целом. На смену прежней является новая версия судьбы.
- Значит, я могу теперь всем рекомендовать менять положение своих тапочек перед сном и таким вот действием гарантировать чудо личного преображения?
- Пора бы тебе научиться делать обобщения. – Пожал плечами Имагинатор. – Я же сказал – дело не в тапочках, а в том, что в ее жизни они стали стойким стереотипом, «событийным узлом», хотя ею и неосознаваемым. Ищи в своих форматах такие «узлы», и ты обязательно найдешь уязвимое звено, которое ослабляет всю нить твоей траектории. Свойства же этих узлов тебе уже известны. Их основной признак – стереотипия – ежедневное, монотонное повторение, как правило, тобою не замечаемое. Но, как только ты опознаешь и разрушишь стереотип, то тут же и освободишься от его тяготеющей над тобой гравитации.
Действительно, как все просто!
Я поменял положение тапочек.
И жизнь моя изменилась.

Окно
око
влюбленное в улицу.

27. Дневник недеяния. (Эта осень). Столик у окна.

Ноябрьский ветер поглощает пространства, заглатывая удавом скучившиеся дома и горстями пожирая суетливо ссутулившихся прохожих.
Время – тот же удав. Неустанный хронос, беспрестанно устраивающий похороны наших иллюзий. Нет, время не убивает, оно только хоронит. Хронос – Харон.
Сквозь ноябрьский ветровой, кружащийся метельными куражами, пробираюсь по улице Пятницкой, той самой, невдалеке от которой я начинал свое студенчество. Продувным вселенским сквознячком пронесло меня через двадцать лет скитаний и странствий по миру и мирам с продолжительными стоянками у разных побережий различных океанов, задувая в иноязычные сутолоки запада и востока, и вот опять вынесло – выдуло на старую добрую Пятницкую. Я и по ней проезжал не один десяток раз. Который раз – теперешний?
А вот и угол дома, где двадцать лет назад в полуподвальчике ютилось кафе с телевизором, оживленными посетителями, пиццею и телячьими котлетками. Видимо, его съело время – вместе с телевизором, посетителями и фирменными блюдами. Съело, испражнило и предало погребению. Ну а сейчас?
Я поворачиваю за угол и паркую машину. Сейчас там маленький ресторанчик с домашней обстановкой и деликатным с европейскими манерами сервисом.
- Добро пожаловать. Рады вас видеть. Проходите, пожалуйста. Где бы вам хотелось расположиться?
Не заказать ли мне тихий поминальный обед в изысканной компании самого себя? А что, разве это не мысль? Разлетаются судьбы, словно галактики. Отлетели обветшавшей штукатуркой от жизни моей, дал-то Бог, деловые партнеры, совместные с пранирующими гуру… А я? приблизился ли я к себе? А, вот, я сейчас отобедаю с собой и выясню.
- Столик у окна.
- Извольте.
За спиной моей жил телевизор. Я сосредоточился на меню. Внезапно телевизор замолчал. И я почему-то вздрогнул. Хотя, впрочем, понятно, почему. И на всякий случай посмотрел в сторону входной двери, но кроме ресторанного работника никого не обнаружил.
Вместе с тем, ко мне уже поспешал официант, исполненный готовности быть приветливым и предупредительным.
- Что-нибудь выбрали?
- Да.
- А мне, пожалуйста, для начальных раздумий нарзанчику. – Услышал я слева от себя. Интересно, кто так своеобразно изъясняется? На мгновенье переметнув взгляд в сторону столика, который еще минуту назад пустовал, я увидел посетителя – сухощавого, жилистого человечка неопределенного возраста. Он медленно повернулся ко мне, и я немедленно узнал знакомые зрачки.
- Имагинатор!

Повесть о злобных детках
(VITRIOL)

Предисловие публикатора.

Однажды на конференции, посвященной вопросам синхронии, во время короткого перерыва ко мне приблизился некий господин. Он легким щелчком сбросил невесть как залетевшую на его отутюженный костюм, пылинку, изящно подправил золотую оправу очков и заговорил.
- Я давно испытывал желание с вами познакомиться, ибо прочитанное в ваших книгах, для меня оказалось столь близким и интересным, что невольно зародилось желание встретиться с автором.
Я вежливо кивнул. Он обозначил свою признательность ответным кивком и продолжил.
- Вместе с тем, мотивы моего стремления обусловлены не только праздным любопытством. – Незнакомец чуть понизил голос и слегка наклонился к моему уху. – Позвольте перейти прямо к делу?
Я опять кивнул, ощущая некоторую растерянность и, находя манеры причудливого господина несколько странными.
- Так вот, - перешел тот, чуть ли не на шепот, - книги книгами… - в короткой паузе он задержал дыхание… - а бывают вещи и потаинственней книг. Да-с.
Я неприметно заглянул в его глаза. – Спокоен ли он душой? – Но мой жест мгновенно был перехвачен, а намерение, как будто прочитано.
- Вы напрасно проявляете беспокойство по поводу моего состояния. Не буду отрицать его определенной волнительности, но в моей адекватности можете не сомневаться.
На секунду, смутившись, я, поправляя мое неловкое положение, с чуть преувеличенной быстротой задал вопрос.
- Что же бывает потаинственней книг?
- Рукописи. – Коротко и скоро ответил он.
- Рукописи?!
- Именно! – Не без торжественности и, увеличивая интонацию, провозгласил респектабельный незнакомец, стряхивая с лацкана пиджака, на сей раз несуществующую пылинку.
- И что же в них таинственного?
- Как что? Сам факт их существования. Как, по-вашему, откуда они берутся?
- Полагаю, из-под пера автора.
- М-да… -с. – Задумчиво откликнулся визави и качнулся на сияющих мысах лакированных ботинок. – Вы сами прекрасно понимаете, что отделались дежурной фразой. – И, признаться, попал в точку. Я ответил, скорее формально, поддерживая разговор, нежели, проявляя заинтересованность в его вопросе. С другой стороны, позвольте, а где же еще берутся, как производятся эти самые рукописи? Вкладываешь в руку пишущий инструмент и слева направо начинаешь водить им по бумаге, сочетая буквы одну с другой. И упорствуешь так, пока, вдруг не обнаружишь перед собой груду исписанных листов.
Он снова уловил мои мысли.
- Так-то оно так. – Спружинил на мысочках. – С позволения сказать, вы и водите. – Ладонью чиркнул по седой волне. – Ну, а кто же водит вами? – Ноготком подправил платочек, элегантным клинышком пробившийся из нагрудного кармана. – Точнее сказать, кто верхо-водит, пока вы водите?
- Эк, вы куда замахнули. – Имитируя старомодную интонацию, в тон собеседнику парировал я.
- Гм… - Чуть нахмурился он. – Может быть, и замахнул. – Затем брови ослабил, подушечками большого и указательного пальцев погладил щеголеватую бородку. – Впрочем, это я так, философически. Причина же моего интереса, равно как и удивления обусловлена событием следующего характера. – В упор открытым взором глянул на меня. – Что вы скажете на то, если, вдруг, совершенно случайно, разбираясь в своих бумагах, вы обнаруживаете совершенно незнакомую рукопись? Полинялую, выцветшую, в такой вот одряхлевшей картонной папочке с потрепанными тесемочками? Открываете первый лист. Почерк явно не ваш, и вам совершенно не знаком. Вы силитесь припомнить, откуда взялась эта папка и начинаете понимать, что вам никто ее не приносил, не оставлял у вас, не забывал ее. И уж, тем более, не подкидывал. Некому, да и не зачем.
Я пожал плечами.
- Мало ли случайностей на свете? Что-то теряем, что-то находим…
- И, - продолжал он, не обращая внимания на мою реплику, - в числе действующих лиц вы узнаете себя самого, вплоть до совпадения имени. Вы продолжаете читать, увлекаясь, все больше и больше и к концу повествования подходите со странным ощущением – бред какой-то. Сплошная фантасмагория, не имеющая к вашей действительной жизни никакого отношения. Все написанное, кроме вашего имени и портрета – один вымысел. Начинаете вести расследование среди друзей и знакомых, не подшутил ли кто, но вскоре убеждаетесь в нелепости собственной затеи. И, в конце концов, вовсе оставляете свое предприятие, и рукопись забывается как-то сама собой, заваленная ворохом более важных и насущных дел. А потом с вами начинает все это, вдруг, происходить. Точь-в-точь, как написано. Точно по написанному. Вот здесь-то диву и даешься. М-да.
С этими словами мой собеседник звонко щелкнул замочком кожаного портфеля Cartier, выпростал оттуда папку и протянул ее мне.
- Почитайте на досуге. Полагаю, вас данный случай заинтересует. – Глубоко вздохнул и откланялся, направляясь в сторону буфета, тихо приговаривая под нос: «и откуда только рукописи берутся»?
Вскоре ко мне подошел мой недавний знакомый по конференции и коллега, Иван Перелетный, автор любопытной монографии «Психотерапевтический И-цзин», которого я не приметил, будучи вниманием сосредоточен на своеобразном господине, и выказал бурное удивление:
- Вот это да! Ты знаком с самим…
Однако в тот же миг его окликнул один профессор. Иван быстро перебил себя:
- Извини. Это – мой научный руководитель. Я вскоре вернусь.
И молниеносно исчез из моего поля зрения.
Вскоре он, между тем, не возвратился. Заинтригованный желанием узнать, с кем же я, по его мнению, знаком, я сам отправился на его поиски, но, к сожалению, безрезультатные. Впрочем, одна дама, из тех, кто знает все и про всех, сообщила, что Иван вместе с профессором срочно отбыли в лабораторию. Тогда мне пришла в голову мысль разыскать своего загадочного собеседника, к тому же я вспомнил, что даже не узнал его имени. Но его, словно и след простыл. А всеведущая дама на мое описание ответила:
- Да мало ли здесь таких, которые с бородками, лакированными башмаками, при элегантных костюмах и кожаных портфелях?
Перерыв же подходил к концу. Некий бравый голос объявил о продолжении заседания. Участники, продолжая между собой оживленно обсуждать животрепещущие темы, поспешили в зал. Через несколько минут я остался в холле один, сжимая под мышкой изрядно потрепанную канцелярскую папку, среди внушительного натиска сияющего модерна выглядевшую жалким и неприкаянным анахронизмом.
Я начал испытывать похожее чувство и решил отправиться домой, в тишину уютных стен, где вдали от внезапно ставшего таким отчужденным, общества, можно вслушаться в шепот неведомых страниц.
Я заварил доброго чаю с мятой, устроился в глубоком кресле, набил трубку любимым вечерним табаком Dunhill My mixture и извлек на свет ночника безымянную рукопись, в заголовке которой чернильным карандашом было выведено: «Повесть о злобных детишках. Комментарий к изощренной игре».
Тяжелым куском ваты об окно ударился ветер, и мне показалось, что листы, исписанные бегущими буковками, слегка зашевелились. Впрочем, это могло быть случайным совпадением.

Весь остальной текст был написан также от руки и, по всей видимости, все тем же карандашом. Я отважно продирался сквозь частокол колючих каракулей, к своему удовольствию отмечая, что мне удается без особого труда разобраться в капризах замысловатого почерка. Однако в некоторых местах бумага вытерлась настолько, что кроме сизых разводов на сетке целлюлозных капилляров обнаружить ничего не удалось, не смотря на все мои добросовестные усилия.
Поэтому при последующем перепечатывании я эти невнятные фрагменты, с растворившимися во времени буквами, традиционно заменил многоточием, забранным в скобки, таким вот манером – (…).
Что же касается правописания и стилистики, то, само собой, я оставил их без изменений, проявляя уважение к воле повествователя.

Слово повествователя.

ПОВЕСТЬ О ЗЛОБНЫХ ДЕТКАХ.
(Комментарий к изощренной игре).

Вести берутся невесть откуда.
Вести приходят невесть откуда.
Вести являются из Неведомого.
Собрание же вестей есть повесть.
И автор всякой повести – Неведомый. Он может быть даже известен, и весьма известен, но всегда – Неведом.
Неведомый – это все равно, что невидимый. А потому и никем не ведомый.
Значит, один лишь только текст – автор повествующий, то бишь излагающий (или слагающий?) повесть. И он вовсе не складывается, ибо давно уже сложился – во всяком случае, задолго до того, как приобрел форму написанную или сказанную. Просто до поры до времени он витает невидимый и неведомый, пока не поселяется в чьей-то голове, вернее – вселяется в чью-то голову и не начинает этой самой голове диктовать.
Значит, повесть и есть единственный повествователь.
Он диктует сам себя.
И его диктат не закончится до тех пор, пока принявшая его голова не выпустит его в материализованной форме наружу, до последней точки. Тогда он какое-то время отлеживается, придирчиво поверяя свое существование в новых условиях, после чего начинает воздействовать на другие головы, меняя их судьбы.
А воздействует он именно потому, что уже никак не действует. Одним лишь только присутствием своим воздействует.
Это мною давно замечено – чем меньше действуешь, тем больше воздействуешь. А я уж повидал на своем веку всякого.
В пространстве нас разгуливает великое множество. Естественно, мы все не видимы. Как микробы. Мы вселяемся в те головы, которые готовы нас принять. Почти никто из тех, кто нас принимает, нас не понимает. Но нам и не нужно понимание. Внимание – вот что насущно. Поэтому внимание гораздо важнее, чем понимание.
Впрочем, мы и не особенно торопимся. Мы гуляем сами по себе, получая наслаждение от самих же себя.
Между тем, некоторые нетерпеливые головы втягивают нас внутрь себя каким-то таинственным образом и делают достоянием публики – публикуют. Публика охает или плюется. Но всегда достается голове. А мы неуязвимы. Публика и не подозревает, что авторы – мы, а не головы.
Однажды меня уловил один отрок. Он подумал тогда, что сочинил рассказ. И отослал свой продукт в редакцию школьного журнала «Юный следопыт». Меня напечатали, а отрока похвалили. Но я сам тогда был маленьким и еще не созревшим. Поэтому, не смотря на свою известность, я посчитал ее несколько преждевременной. Быть может, я еще и не был в полной мере готов тогда к проникновению в меня стольких взглядов. Одни щекотно скользили по мне, другие нахраписто ввинчивались, иные тяжело обрушивались… но я выдержал натиск этой тьмы глаз.
Постольку поскольку я не полностью тогда влетел в мальца, и какая-то часть меня осталась в пространстве, то эта часть и стала расти и развиваться.
А, когда я вырос, то невольно задался вопросом – в какую голову вселиться? Тот малец тоже изрядно подрос. И стал известным охотником за нами. Книжки с его именем стали пользоваться спросом. Что ж, можно и напомнить о первой дружбе.
Я полетел к нему. Но его голова была уже занята другим текстом. Я его узнал. Мы как-то вместе гуляли. Он тоже меня узнал и поприветствовал – заходи, мол. Я сказал, что подумаю. А пока повею где-нибудь свободно, в свое удовольствие – развеюсь. Он напомнил – ты не человек, тебе надлежит веять, а не развеиваться. Я сказал – как ты думаешь, он примет меня сейчас? небось, и забыл про меня. Мой собрат ответил – тексты никогда не забываются, если хочешь – залетай, куда он денется? свернешься до поры до времени клубочком где-нибудь у четверохолмия, а потом объявишься – вот и я, дескать. Я сказал, что непременно хочу быть материализованным. Он ответил – разве ты не помнишь положение Великого Текстора – пока твое время не пришло, твоя материализация невозможна. Я вздохнул – да, невозможна.
(…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………..).
Я с высоты головы наблюдаю, как некая стремительная рука с узловатыми пальцами летит по шероховатой бумаге, оставляя меня на ее поверхности.
Поначалу, быть может, меня и задело слегка, что моим передатчиком служит какой-то огрызок чернильного карандаша, а не монблановское перо, но, вспомнив одно из положений Великого Текстора – способ материализации не важен – успокоился.
(………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………..).
У меня такое ощущение, что тот, кто встретится со мной глазами, изменит свою судьбу.
Кто проникнет в меня, в того проникну и я. И он (она) в какой-то степени станут мной.
Но можно ли изменить судьбу? Можно поменять жизнь. Одна и та же судьба состоит из нескольких ее вариантов.
Поэтому, если высказываться точнее, то следует это сделать так: У меня такое ощущение, что тот, кто меня прочтет, тот переменит свою жизнь. Или – жизнь того, кто меня прочтет, поменяется.
Ведь одна и та же судьба предполагает наличие нескольких жизней. Просто их невозможно прожить в одно и то же время. Необходим выбор. Но, постольку, поскольку жизнь итак меняется каждую секунду, выразимся еще точнее:
КТО МЕНЯ ПРОЧТЕТ, ЖИЗНЬ ТОГО ИЗМЕНИТСЯ ОБРАЗОМ УДИВИТЕЛЬНЫМ.
(……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………….) сюрприз: я – о моем первом читателе. Он узнает себя, и он узнает о том, что с ним произойдет. Вернее, уже произошло, только в другом варианте судьбы. Вся проделка заключается в том, чтобы перевести некую стрелку, как поступают с поездом, когда тот направляют на другой путь. Вот и метафора судьбы. У поезда есть возможность следовать различными путями, но дорога у него всегда одна и та же – железная.
Для того, кто меня прочтет, я и окажусь этой самой неприметной, тайной стрелкой.
(……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………..), а мне доподлинно известно, что, как только я изольюсь на бумагу полностью, меня затворят в темной душной папке, а потом забудут в читальном зале библиотеки на втором от входа столике у окна. Через двадцать семь минут за этот столик сядет другой посетитель. Он разложит ворох своих бумаг и папок. И прозанимается сосредоточенно три часа пятнадцать минут, еще даже и, не подозревая о том, что неуклонно приближается к (……………………), после чего он удовлетворенно хмыкнет и соберет все свои бумаги, прихватив заодно и меня, и сложит их в свой просторный кейс.
Через (…)лю, разбираясь в своих бумагах, он откроет меня и прочитает. А че(………………………….) с ним все это случится.

РАССКАЗ МАЛЬЦА.
(Собственно повесть).
Однажды в школе, на большой перемене Иван повздорил с Иваном из-за пирожка. В результате схватки, которая, впрочем, не успела дойти до рукопашного боя, а проявилась лишь поединком слов и глаз, один Иван рухнул на пол, а другой остался возвышаться над поверженным противником и часто-часто заморгал.
К месту происшествия вскоре подбежали директор, завуч и школьный врач.
Школьный врач с директором решили провести расследование случившегося, в ходе которого оба таинственным образом исчезли. С ними пропал и Иван. Сначала один, потом другой.
Это может подтвердить и сторож Евсеич, который за всеми тайно следил (по старой привычке – когда-то он работал шпионом) и потому все про всех ведал.
Такая вот загадочная история.
Впрочем, благодаря Евсеичу нам известны кое-какие подробности. Подробности же следующие.
Директор заглянул в глаза Ивана и вздрогнул.
Врач заглянул в глаза Ивана и оторопел.
Директор и врач договорились встретиться, чтобы обсудить сложившееся положение.
Но по пути в кабинет врача, на лестничной площадке директор замешкался, заговорившись с Евсеичем, и ко времени не успел.
Но в то же самое время в дверь кабинета постучали. Доктор пригласил войти и неожиданно для себя увидел незнакомую даму. После этого визита врач исчез.
А директор так и не объявился.
Дело о пропаже людей поручили известному следователю (…)ву, который за работу взялся ретиво, не смотря на крайнюю скудость информативных источников, предоставленных в его распоряжение: клочок бумаги с непонятной надписью «витриол», хроника происшествия, запечатленная со слов сторожа Евсеича, да сам Евсеич – основной свидетель.
Детектив со всех краев тщательно осмотрел бумажку, даже понюхал ее и попробовал на вкус. Потом бережно припрятал клочок в целлофановый пакетик и приступил к изучению хроники.
Хроника.
10.15. – Иван выходит на перемену, разворачивает кулечек и выпрастывает из него пирожок.
10.17. К Ивану надвигается Иван.
10.20. Взгляды Ивана и Ивана встречаются.
10.20. Иван падает без сознания, как подкошенный.
10.23. К Ивану подбегает завуч.
10.24. К месту происшествия подходит директор и, встречаясь глазами с Иваном, вздрагивает.
10.24. Ивана препровождают в школьный медпункт.
10.26. Марья Тишкина начинает на Ивана поглядывать чаще, чем на других мальчиков и задерживать взгляд на нем дольше обычного.
10. 53. Врач делает запись в амбулаторной карте о состоянии пострадавшего хулигана.
11.00. Врач отправляет пациента домой в удовлетворительном состоянии.
11.04. Врач наливает себе водки и выпивает.
11.04. Директор наливает себе водки и выпивает.
11.10. В кабинете врача раздается телефонный звонок.
11.10. Директор звонит врачу.
11.15. Директор видит в зеркале изображение Ивана.
11.16. Изображение Ивана в зеркале пропадает.
19.24. Евсеич замечает, что директор и врач выходят из школы, изрядно выпивши.
19.25. Евсеич делает заявление о том, что директор не от(…).
Затем для дачи показаний следователь пригласил самого Евсеича и тут же справился о его мнении по поводу всего случившегося, на что Евсеич выдвинул версию, согласно которой кто-то затеял изощренную игру.
Сыщик погрузился в состояние задумчивости, а тем временем исчез и Евсеич.
Когда же сыщик вышел из состояния задумчивости, то все понял.
Продолжение следует.

Однако продолжения не последовало, хотя оно и было. Просто малец изрядно запустил некоторые школьные предметы, в частности, географию и историю, и вынужден был срочно выправлять свое плачевное положение, естественно обо мне позабыв.
Я же, хотя и знал наперед, чем все закончится, и что именно понял следователь, не хотел быть назойливым и отвлекать мальца, а потому тихо отдалился от его головы и отправился веять.
(…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………..).
Собственно говоря, повесть уже написана и опубликована – еще тогда, в «Юном следопыте».
История, которая последует ниже, скорее всего, есть комментарий к повести.

КОММЕНТАРИЙ К ИЗОЩРЕННОЙ ИГРЕ.
Персоны и персонажи.
Иван Перелетный, ученик школы. В дальнейшем иногда – просто И.
Иван Чвакин, ученик школы. В дальнейшем иногда – просто И.
Марья Тишкина, перва(…).
Карл Иваныч, школьный врач. В дальнейшем иногда – просто КИ.
Виктор Умбертович, директор школы. В дальнейшем иногда – просто ВУ.
Nikolaus (…) старший, отец Ивана. В дальнейшем иногда – просто NN.
Мама Чвакина.
Мама Перелетная.
Папа Ивана.
Сторож Евсеич, школьный сторож.
Харита Андреевна, учительница. В дальнейшем иногда – просто ХА.
Разувающий Ум.
Жряки, мозлики, фантики, идики.
Мутненькие.
Придонные.
Мутник.
Бледный рыцарь.
Соколы поднебесные, 315 тушек.
И Ван, Ван Я - Великие воины Поднебесной.
Дама Рья – Великая Княгина Поднебесной.
Загадочный персонаж поднебесной.
Огласитель церемонии.

Основные направления.
Во сточные ворота: вести: 0.
За падо во сточные ворота: вести: 27-28.
За падные ворота: вести: 1-26.
Во стоко за падные ворота: вести: 29-35.
Закоулки Потаенных Помыслов: вести: 36-38.
В(ы)ход: вести: 39-44.

ВЕСТИ.

Во сточные ворота.

0. Визии И.

•
Сюда сволакивали придонных.
Мутненькие шевелились стереотипно, как заведенные куклы. Они дергались в такт звуковоспроизводящей машине. Сквозь полумрак зала прорывались острые лучи, и блуждающие вспышки разноцветных ламп выхватывали из пропотевшей тьмы бледные оскалы мутненьких.
Из общей массы копошащейся плоти отделилась одна мутненькая и, раскачиваясь, взобралась на сцену. Какое-то время она продолжала извиваться телом, а потом пронзительно возопила:
- Вау!
И скопище мутненьких громогласно вторило:
- Вау!
- Делай, как я! – Завизжала девица, подрагивая конечностями, и орава засопела, имитируя ее извивы.
Между столиками услужливо сновали жряки, расторопно разносили аптечный лимонад и заботливо уносили омертвелых мутненьких, после чего сволакивали их в яму, и те становились придонными.
Сюда сволакивали придонных.
Придонных становилось все больше. Придонные постоянно прибывали.
Но пополнялась и масса мутненьких. Вскоре девицу сняли со сцены, ибо с той случились судороги.
Ее место занял крашеный юноша с аккуратно подщипанными бровками. Он тоже кричал «Вау» и кокетливо вихлял попкой. Потом он шепеляво спел песню про свое одиночество, жалобно себе подвывая и томно поглядывая в иссеченную световыми дорожками, мглу. Ему долго аплодировали и предлагали лимонаду:
- Раствори свое одиночество!
Мутненький певчик осклабился и заорал:
- Любви хочу, суки!
- Вау! – Исторгли коллективный вопль собравшиеся.
- Ну, что ж, быдло готово. – Сказал сам себе, притаившийся в углу Мутник, и тонко улыбнувшись, потер ладони.

•
Он оказался на краю выгребной ямы.
Сюда сволакивали придонных. Придонные были мутны. Они икали, рычали и вращали глазами, простирая к нему руки и вопя: «Иди к нам. Повеселимся. Оторвемся на полную катушку».
Он шел по кромке обрыва над стонами мутных. Среди них кишели жряки. Жряки шустро сновали среди блеющих, блюющих, совокупляющихся, испражняющихся мутных и, чавкая, пожирали их. Мутные хохотали, жадно глотали собственную блевотину и кал, облизывались и кричали: «Хотим еще»!
Над зловонным хламом копошащихся фигурок, над человочьим воем возвышался Мутник.

•
Она шла по кромке обрыва ему навстречу, по самому краю выгребной ямы. Ему стало страшно: «А, вдруг, она упадет»?
Он шел по кромке обрыва навстречу ей, по самому краю выгребной ямы. Она испугалась: «Только бы он не свалился»,
Они шли навстречу друг другу. Они приближались.
Они подошли друг к другу.
Они вошли друг в друга.
Они прошли друг сквозь друга.
И пошли навстречу…
… и пошли, каждый, унося с собой другого…

•

Они ничего не изобретали. И не изобрели.
Они ничего не приобретали. И не приобрели.
Они просто брели. Был ли это их совместный бред?

•
Возможно, не было и его самого.
Потому что не было уже ничего.
Не было даже этого самого «не было».
Не было, потому что не находилось в «быть».
Не
За падо во сточные ворота.

27. Из досье на ученика образцово-показательной школы И.

1.
Однажды И сильно озорничал на уроке. За это учительница вывела его из класса, отвела в пустыннй угол, сняла штаны и стала ударять ладонью по оголившимся мягким местам. И заплакал горючими слезами и стал жалобно умолять:
- Харита Андреевна, Харита Андреевна, не лупите меня. Я больше так не буду.
- А ты осознаешь, Иван, - отвечала нахмуренная и сердитая Харита Андреевна - что твоя жизнь есть мистический факт?
- Осознаю. – Сопя и хныкая, согласился И.
- Повтори, что есть твоя жизнь, Ванюша. – Строго приказала учительница.
- Моя жизнь, - поскуливая, произнес Ванюша, - есть мисический акт.
- Не мисический акт, а мистический факт. – Назидательно поправила серьезная учительница и поправила чулок на левой ноге. – Ты осознаешь, что это действительно так?
- Осознаю. – Шмыгнул носом и нараспев признался И - Ладно. – Смягчилась грозная ХА. – Одевай штаны и отправляйся в класс. Но помни, как только ты забудешь, что жизнь твоя есть мистический факт, будешь наказан.
С тех пор у И началась нелегкая жизнь. С одной стороны, он действительно помнил, что жизнь его есть мистический факт, с другой стороны ему понравилась, что ХА его отшлепала.
Он ходил неотшлепанный и печальный.

2.
Не в силах больше справляться со своим душевным надрывом, И однажды подошел к ХА и, обильно потея от робости и волнения, сказал:
- Харита Андреевна, я позабыл, что моя жизнь есть мистический факт.
ХА подняла тонкие брови и грустно ответила:
- Тогда, Иван, тебе трудно придется в жизни. – И ласково погладила ученика по голове.
И забился в пустынный угол и с тихим проникновенным плачем сам себя отшлепал.

3.
Однажды И своровал булочку в школьном буфете. Потом он зашел в пустынный угол, скушал булочку и со слезами на глазах сам себя отшлепал.

4.
Как-то раз на уроке И сильно проказничал в надежде на то, что ХА его отшлепает или выпорет.
Заметив неподобающее поведение ученика, учительница выговорила ему:
- Ты ведешь себя плохо для того, чтобы быть наказанным, Иван. Именно по этой причине все хулиганы – скрытые мазохисты. – Улыбнулась ХА и, подойдя к И, нежно погладила того по голове.
И выбежал из класса, удалился в пустынный угол, тихо заплакал и сам себя отшлепал.

5.
Когда ХА наградили медалью «За педагогические заслуги» и переместили по служебной лестнице вверх, И страдал отчаянно. Потому, что ХА, перемещенная по служебной лестнице вверх, оставила школу и, таким образом, лишила своего присутствия Ваню. Он почувствовал себя покинутым и затерянным. Сердце мальчишки наполнилось горечью утраты. Он отказался от пищи, кроме, разве что булочек с маком, и в эти омраченные дни отшлепывал себя, затаившись в пустынном углу, с особой силой.

6.
Однажды И возвращался из школы домой. Путь его пролегал через одну из аллей парка. Тут он с удивлением и радостным замиранием сердца встретил ХА. Она сидела на скамеечке и тихо плакала. Ласковый мальчик подошел к бывшей учительнице и участливо спросил:
- Харита Андреевна, вы плачете?
ХА оторвала глаза от земли, перевела влажный взгляд на И и проникновенно откликнулась:
- Это ты, Иван? Надеюсь, ты хорошо ведешь себя?
- Хорошо, Харита Андреевна. – Смелея, отрапортовал ученик, после чего честно признался:
- Я мазохист, Харита Андреевна. И я хочу, чтобы вы меня отшлепали.
- Ты не мазохист. – По-доброму возразила ХА. – Ты неофит. Но я тебя отшлепаю. Пошли.
ХА и И направились в подъезд близлежащего жилого дома. Там ХА отшлепала И. И И плакал от радости. И сквозь слезы приговаривал:
- Я люблю вас, Харита Андреевна. Я хочу на вас жениться.
- Когда вырастешь большой, женишься. – В ответ приговаривала ХА.
- А вы будете ждать? – Радостно рыдал И.
- Я давно жду! – Хохотала повеселевшая и раскрасневшаяся ХА.
Отшлепав же мальчика, ХА, сделавшаяся, вдруг, очень серьезной, резким тоном сказала:
- Любовь, Иван, это не шутки. Тебе семь лет, а мне двадцать пять.
- Я знаю. – Меланхолически вздохнул ученик и понурился.
- Готов ли ты быть рыцарем? – Вдохновенно вопросила ХА.
- Готов! – Браво среагировал И.
- А способен ли ты принять витриол?
- ВИТРИОЛ? – Изумился незнакомому, но красивому слову школьник.
- Да, витриол. – Почему-то с грозной ноткой в голосе крикнула обладательница медали «За педагогические заслуги».
- Способен! – Возбужденно выкрикнул ученик.
- Тише, тише. – Заулыбалась ХА и приложила палец к губам. Затем, как бы прислушиваясь к чему-то, оглянулась по сторонам и, понизив голос, наклонилась к зардевшемуся от такого движения, уху ученика:
- Так вот, слушай внимательно. Я и впредь буду тебя ждать. И смею тебя уверить, дождусь. Через одиннадцать лет ты станешь совершеннолетен, и мы сможем с тобой пожениться. Но до этой поры на твоем жизненном пути тебя ждет три испытания. Первое: однажды в твоей школе появится некто Иван, который будет представлять для тебя угрозу. Ты должен его одолеть.
- Как, Харита Андреевна? – Трепеща от таинственности происходящего, пролепетал завороженно И.
- Не спрашивай, сам поймешь. – Быстро прошептала учительница. – Второе: ни под каким видом не сообщайся с Марьей Тишкиной. Даже не дотрагивайся до нее.
- Почему? – Широко раскрывая глаза, поинтересовался обомлевший мальчик.
- Я же сказала, не спрашивай. И не перебивай! – Сердито нахмурила бровки ХА.
- Простите. – Обожающе прошептал мальчик, все еще ощущающий сладостное горение ягодиц.
- Так вот, - очень серьезно продолжила ХА, - наступит время, и тебя неудержимо потянет к Тишкиной, тебе страстно захочется смотреть на нее и до нее дотрагиваться. Однако помни, что через это искушение к тебе явилось испытание. Преодолей его. Мысли обо мне тебе помогут. И третье: сторонись головастиков.
И хотел было тут же переспросить, что означает последнее, уж более странным показалось оно притихшему ученику, но, вспомнив строгий запрет наставницы не перебивать, только шумно проглотил слюну.
- Если ты пройдешь все три испытания, - назидательно провозгласила учительница, - то сможешь на мне жениться и получишь доступ к Игре.
- Ага. – Кивнул послушный и смирный И. Потом с обожанием взглянул на учительницу и замирающими губами прошелестел. – Харита Андреевна, а завтра вы меня отшлепаете?
- Завтра, мой ласковый мальчик, никогда не наступит. – Улыбнулась ХА и нежно погладила мальчика по голове. И с материнской суровостью в голосе добавила. – Хочу тебе дать предостережение чисто стратегического характера – не становись хулиганом.
- Но… почему, почему вы так говорите? – Недоумился (видимо, повествователь данный неологизм произвел от слова «недоумевать» – Э.Ц.) мальчик.
- Потому, что все хулиганы от того и хулиганят, что в тайне хотят быть наказанными. Но отныне наказывать тебя могу только я, и никто другой. Согласен?
- Да.
- Безропотно?
- Да.
ХА очаровательно улыбнулась и с нежной грустью в голосе проговорила:
- А теперь, мой милый мальчик, мы, к сожалению, нашу встречу завершим, так как мне еще нужно успеть на заседание педагогического совета.
ХА поспешно поправила чулок на правой ноге и быстро вышла из подъезда, а следом за ней устремился И. Но учительница оказалась стремительней, и, когда ученик вышел на улицу, той и след уже простыл.
А И еще в долгой задумчивости бродил среди аллей парка, взрыхляя и вороша тупыми мысами ботинок насыпи обильных листьев.
И домой он пробирался уже сквозь глубокие, клочковатые сумерки.

7.
Мать первоклашку не отсчитала. Только внимательно посмотрела на него, покачала головой и сказала, чтобы тот шел ужинать. Постольку поскольку, к И вернулся аппетит, мальчик с удовольствием съел три больших котлеты с добрым ломтем ржаного хлеба и выпил объемную кружку клубничного компоту.
Мать все смотрела на сына и нарадоваться не могла.
Мучения И закончились.
Потом мать нежно гладила сына по голове и ласково приговаривала:
- Какой сыночка у меня растет. Скоро он вырастет и сделается участником игры.
- Да, мама, - отзывался послушный сын, - скоро я вырасту и сделаюсь участником игры.
- Но пока ты еще к игре не готов. – Убаюкивала мать.
- Почеши мне пятки, мама. – Храня верность детской наивности, попросил сынишка.
Мать умиленно всхлипнула и стала сыну чесать пятки.
- А знаешь, мама… - уже отодвигаясь в дремоту, пробормотал мальчик.
- Что, сыночка? – Откликнулась умиленная мать.
- Я никогда не буду хулиганить.
- Конечно, не будешь. – Отозвалось мягким откликом. – Ведь ты же не хочешь быть наказанным. – И мать, почесывая пятки, замурлыкала колыбельную, под сладкие звуки которой сын погрузился в сон.

28. Из досье на ученика образцово-показательной школы И.
1.
В своих снах И получал загадочные сообщения. Вот они:
«Не смотрись в зеркала, в которых твое отражение тебе не нравится».
«Если ты посмотрелся в такое зеркало, никогда больше не подходи к нему».
«Смотрись только в такие зеркала, в которых тебе нравится твое отражение».
«Не держи в доме зеркала, в которых тебе не нравится твое отражение».
«Держи в доме те зеркала, в которых тебе нравится твое отражение».
«Не жалей времени на приобретение таких зеркал».

2.
Чистый, мелодичный голос приносил из далекой тьмы эти сообщения, оставлял их возле подушки мальчика, после чего, взвиваясь грохочущим хохотом, отлетал обратно.
Мальчик сильно пугался, но в тоже время ощущал некое сладостное томление и потому, когда плакал, испытывал наслаждение.
Вскоре он понял, что плач, на самом деле, всегда занятие сладостное и прибегал к нему с великой охотой.
Он услаждал свою душу плачем и делался спокойным, безмятежным и доброжелательным.
То, что его пугало, то и приносило удовольствие. Он понял и это.
Он быстро познал, что страх и наслаждение неотделимы.

3.
«Прекрати посещать те места, где висят зеркала, в которых ты сам себе не нравишься».
«Эти места не могут быть твоими союзниками».
«Зато охотно бывай там, где есть зеркала, в которых ты нравишься сам себе».

4.
«Но зачем, зачем мне знать про то, какие бывают зеркала»?! – Пытался дознаться мальчик, но в ответ всякий раз раздавался лишь смех, в пустоту уходящий.
На утро он забывал все эти сообщения.

5.
Однажды, солнечным и веселым воскресным утром родители повели И в театр юного зрителя.
И чувствовал себя радостно и бодро. Оттого и родители его были радостны и довольны.
Но, придя в театр, они заметили одну странность в поведении их сынишки. В фойе он подходил к каждому зеркалу и какое-то время в задумчивом оцепенении стоял возле него.
Причем, у одних зеркал он задерживался, охотно в них гляделся и даже старательно и по несколько раз причесывался, между тем как, мельком взглянув на другие, стремительно проходил мимо, разве что не отпрыгивал.
- Мальчик просто забавляется. – Быстро захлопала ресницами мама. – Ведь он такой резвун.
- М-да. – Покачался на мысках папа и далее тему изменений поведения И развивать не стал.

6.
Спектакль Ивану очень понравился. Он, вообще, любил истории про хороших мальчиков, которые своими добродетелями радовали близких.
Одна сцена ему запомнилась особенно. Она показалась ему очень даже знакомой. Есть даже версия, что он видел ее в одном из своих снов.
Действие в ней происходит среди зеркал.
Зеркал было четыре. Персонажей тоже было четыре (напоминаю, что особенности стиля повествователя передаются без изменений. – Э.Ц.) – по одному у каждого зеркала. Вот как развивалась сцена.
ХОР. (1-е зеркало).
Худо худу без добра, а добру без духа.
МАТЬМАТЬМАТЬМАТЬМАТЬМАТЬМАТЬМАТЬМАТЬМАТЬМА
МАМАМАМАМАМАМАМАМАМАМАМАМАМАМАМАМАМАМАМ

ПЕРВЫЙ СТОН. (2-е зеркало).
Я маму ем.
Я маму – ам!

2-Й СТОН. (3-е зеркало).
Не хочу умирать на миру!

ХОР.
Замри и умри для мира!

1-Й СТОН.
Чую ароматы миражей.

ХОР.
Это сражения мира.

1-Й СТОН.
Маму ам.
Мама! Ам хочу!!!
Чую маму – ам хочу!!! Ам!

ХОР.
Ом.

1-Й ВОПЛЬ. (4-е зеркало).
Мама, я грудной.
Мама, я рыдающая груда.
Мама, я – каннибал –
я хочу тебя есть.

МАМА. (Над зеркалами).
Я есть.

По окончании представления Иван тихо светился ровным умиротворением и непрестанно что-то жевал.

7.
Однажды, во сне И явился знакомый голос и произнес: «Готовься вступить в Игру». Произнес одну только эту загадочную фразу и обратился в кромешную тишину.
И, как ни силился И прослышать что-нибудь еще, ни звука больше.

8.
А однажды И, забредши в сон, оказался свидетелем ситуации, которая привела его в чувство недоумения и в то же время наполнила странным предощущением того, что имеет к нему отношение.
Он бы невидим, но сам видел. Был бесплотен, но при этом был. Будучи бестелесным, он не ходил. Он не ходил, но при этом находился. Он находился, но никто его не находил. Поэтому события развивались так, словно его и не было.
На обширной лужайке было выставлено множество скамеек. На скамьях располагались присутствующие. Скамьи же располагались так, что общей конфигурацией своей замыкали кольцо, опоясывающее лужайку. Одна скамья на западной стороне отличалась от остальных тем, что была повыше, имела спинку и подлокотники и, вообще, больше напоминала кресло, нежели скамью, но по соображениям демократическим звалась все же скамьей.
На ней уже не располагалась, а возлегала девушка невиданной красоты. Красоты никто не видел, хотя все видели девушку. Потому и определяли ее в народе как девушку невиданной красоты. Официально же она величалась как Дама Рья. И обладая невиданной красотой, она, к тому же, имела завидное положение – Великой Княгини Поднебесной Страны.
Ей принадлежала Книга, в которую никто не мог заглянуть. И, постольку, поскольку Дама Рья являлась единственной обладательницей книги, то, соответственно, являлась и единственной княгиней в Поднебесной Стране. Периодически она появлялась перед своими подданными, и те каждое ее появление воспринимали как явление. А так, как она всякий раз при этом демонстрировала загадочную книгу, то все, перед кем она являлась, признавали в ней княгиню.
Подданные никогда не роптали.
Первые строки их Главной Песни так и звучали: «Наша данность в том, что мы – подданные, для того тебе и даны».
Дама Рья понимающе кивала и одаривала поющих благосклонным взглядом.
Время от времени самые достойные мужи Поднебесной Страны принимали участие в состязании за право снискать особую благосклонность высокопоставленной особы.
(Выдержка из комментария к Кодексу Поднебесной Страны о Высокопоставленности:
Кто высокопоставлен, на того многое возложено. Хотя придворные мыслители и расходятся во мнениях по данному вопросу. Одни считают, что персона много на себя возлагает и вследствие этого становится высокопоставленной. Иные утверждают, что, если на себя много возложишь, то уже никак не сможешь хотя бы просто встать, а не то, что высоко себя поставить, и потому, прежде надлежит сделаться высокопоставленным, а уж затем другие сами не преминут возложить на тебя - видя, что ты высокопоставлен).
Как бы там ни было, пока ни один достойный муж не удостоился чести особого расположения высокопоставленной княгини, дабы самому возлечь на нее. Ни один из их поединков никак не мог выявить единственного претендента на сердце и книгу той, ради которой состязались отважные мужи. Дама Рья всякий раз с некоторой печалью в голосе вынуждена была признать факт отсутствия победителя.
На этот раз приготовились объединиться в поединке два великих воина Поднебесной Страны – И Ван и Ван Я.
И именно по такому случаю на вышеуказанной лужайке, еще известной как Лужайке Испытаний, были установлены скамейки в кольцевидном порядке, и собрались подданные.
Оба воина заняли подобающие места в центре лужайки. Вскоре появилась Дама Рья с книгой и возлегла в кресле. Огласитель Церемонии взобрался на специальный помост и по его знаку голоса присутствующих утихли и, тем самым, глас народа сделался беззвучным. Следующий жест Огласителя обозначил начало самой церемонии – исполнение Главной Песни. Собравшиеся старательно и вдохновенно запели:
Наша данность в том, что мы – подданные.
Для того тебе и даны.
Специально созданные -
Для Княгини Поднебесной Страны.

По окончании Главной Песни Огласитель взмахнул желтым платком и, таким образом, дал понять, что объявляется первый этап турнира. И тогда из числа тех присутствующих, что располагались слева от Дамы Рьи, отделилась фигурка, смутно напоминавшая Карла Иваныча.
- А теперь, - свирепо возгласил Огласитель, - самый загадочный субъект Поднебесной Страны приступит к своему делу!
Всем было известно, что самый загадочный субъект – это тот, кто загадывает загадки участникам турнира.
С видом чрезвычайно серьезным и важным фигурка возвестила:
- Слушайте, великие воины, И Ван и Ван Я. Слушайте, догадывайтесь и разгадывайте. Вот вам загадка:
Не видим, но видит.
Не ходит, но всегда находится.
А, когда находится, никто его не находит, потому, как сам он не находится.
Все. Время пошло, ребята. Действуйте.

И Ван и Ван Я грозно посмотрели друг на друга, цыкнули, каждый своим зубом и принялись думать.
По правилам турнира участники его должны были дать ответ не позже, чем через триста шестьдесят секунд после заданного вопроса. В противном случае обоих ожидала немедленная дисквалификация.
И Ван и Ван Я были опытными воинами, истинными мастерами своего дела, их знала вся Поднебесная Страна, и первая загадка вовсе не застигла их врасплох – не прошло и сорока пяти секунд, как оба в один голос выдали ответ:
- Это – И!
- Правильно. – Несколько озадаченный отозвался самый загадочный подданный Поднебесной. Как правило, именно данной загадкой он загонял бойцов в тупик и категорически лишал их возможности прозвучать в качестве победителя. И беззвучно понурив голову, каждый свою, бойцы уныло покидали луг испытаний. Но И Ван и Ван Я оказались действительно великими воинами. Какими казались, такими и оказались. А Дама Рья не без вызова поглядела на загадочника, проявляя явную симпатию к воинам, хотя, еще не определившись, к кому из них больше.
- Что ж, - важно подытожил Огласитель Церемонии, он же судья турнира, - ничья. Переходим к следующему этапу. На сей раз нашим главным воинам предстоит сразиться в игре. Раздать воинам карты. – Четко скомандовал Огласитель.
В следующую секунду каждый из соискателей получил по пять игральных карт с изображенными на них картинками – раскидистое дерево, пылающий костер, ручей, огородная грядка, железный топор.
Игрокам по сигналу предстояло одновременно выбросить по одной карте картинкой вверх.
- Один!!! – Раздался истошный вопль Огласителя Церемонии.
И в сей же миг воины выбросили карты на специально приготовленный столик.
У И Вана выпал железный топор.
А у Ван Я - дерево.
Огласитель Церемонии торжественно провозгласил:
- Топор рубит дерево. И Ван подрубил Ван Яю.
Публика ахнула и замерла. Дама Рья напряженно подалась вперед.
Но подрубленный Ван Я невозмутимо выбрасывает следующую карту на столик.
- Огонь! Огонь плавит железный топор! – Азартно орет Огласитель. – Перед вашими глазами, уважаемые зрители, разворачивается интереснейшая драма. Подрубленный Ван Я вовсе не промах и дает достойный отпор. Он открывает огонь. И теперь мы видим, как начинает плавиться И Ван. Что же предпримет И Ван, пока он не превратился в плавленый сырок? Три секунды на раздумье и… -
в неподвижной тишине загустевшего воздуха с рассекающим свистом пронеслась карта -
- Ручей! – Грозно рявкнул Огласитель Церемонии. – Вода заливает огонь. Ван Я погашен… -
следующая карта уже лежала на столике – даже свиста никто не услышал.
- Огородная грядка, то есть земля. Земля преграждает движение ручья. – Неожиданно переменивши тон, сухо и деловито констатировал Огласитель Церемонии. Было видно, как на лице его выступили крохотные капельки пота.
Раздался резкий щелчок –
очередная карта легла на поверхность столика –
И Ван сделал ход.
- Дерево. Дерево ослабляет почву. – Выдохнул Огласитель. – У-ух. Первый раунд окончен. Брэйк. Пока славные вояки отдыхают и предаются созерцанию внутренних покоев, неспешно насладимся красотою созданной ими комбинации. – Огласитель вразвалочку подошел к демонстрационной доске и выстроил наглядную композицию.
1 ход: И Ван – Топор : Ван Я – Дерево. Топор рубит дерево.
2 ход: Ван Я – Огонь : И Ван – Ручеек. Огонь плавит топор, но вода заливает огонь.
3 ход: Ван Я – Огородная грядка : И Ван – Дерево. Земля останавливает воду, но дерево истощает землю.
Задумчиво и размеренными шагами походил возле доски, после чего бесстрастно прокомментировал:
- Ван Я держит на руках топор и ручеек, то есть у него в запасе металл и вода. У И Вана – земля и огонь. Гм… гм… огонь против металла и земля против воды. Но в то же время Ван Я своей водой может запросто потушить И Ванов огонь. М-да… схватка обещает быть оч-чень, оч-чень интересной. И результат ее определит, скорее всего, случай, ибо при позиционном равенстве обоих партнеров и их равном мастерстве только благосклонность случая способна предрешить исход сражения.
И углядел, как Дама Рья тайком открыла свою книгу и успел обнаружить строки, прежде чем та захлопнулась: «Случай предоставляется нам лишь раз в день, в месяц, в год, в десять лет, в сто лет. Вот почему нужно быть готовым не упустить его. Случай – это встреча человека с его судьбой, и мгновение, в которое решается, быть ли победе или поражению…»
А на краешке переплета, выполненного из серой холстины, Иван заметил то, что строжайшим образом прикрывалось от взора каждого подданного, а именно, выведенную лиловой тушью странную надпись – vitriol.
Дама Рья вздрогнула и тревожно посмотрела сквозь невидимое, а при этом еще повела носом, словно учуяла в воздухе присутствие чего-то инородного. И тут она пронзила пространство оглушительным звоном своего девичьего вопля:
- Лови И! – Стремительно и шумно пронесся ее клич над головами подданных Поднебесной Страны.
Триста пятнадцать соколов Поднебесной тот час же взвились в воздух и принялись атаковать пустоту. Ивану сделалось жутко, потому что он не мог ни убежать, ни спрятаться, ибо итак был бесплотен и невидим. И он пережил момент глубочайшего кошмара… и в сей же момент проснулся, весь заплаканный.

За падные ворота.

1. Ванечкин плач.
Иван, когда был маленький, часто плакал по ночам. Тихо, так, чтоб взрослые не слышали, уткнувшись в подушку нежным личиком, он, подрагивая субтильными плечиками, выпускал из себя слезы.
Слезы изливались прямо в подушку и пропитывали ее солью Ивановых страстей. При этом сам И и подушка как бы сливались в одно набухшее, разбухшее и сырое целое. И в этот миг И начинал испытывать чувство невыразимого метафизического единства, доходящего до исступленного наслаждения, которое, достигнув своего накала, вдруг, обрывалось и невесомо перетекало в усладу разливающегося блаженства. И тогда носовое хлюпанье прекращалось, мальчик откидывался навзничь и, преисполнившись молчаливой беспредельной радости, погружался в томное забытье.
На утро Ивана, безмятежно посапывающего, будили родители – поочередно, когда мама, когда папа. Отрок широко открывал глаза, и какое-то время часто моргал, рассеянно глядя перед собой, словно пытаясь сообразить, что произошло, кто он и где он.
Будто бы предупреждая, а вместе с тем и прерывая, его немое недоумение, когда мама, когда папа, кратко и нежно поясняли:
- В школу, Ванечка, пора собираться. Доброе утро, Ванечка.
- А-а. – Понимающе протягивал Ванечка, радостно вскидывал свои тонкие бровки и пружинисто выпрыгивал из кровати, напрочь забывая о ночных переживаниях, кроме него никому не ведомых.

2. Схватка.
В достопамятный день Иван Перелетный и Иван Чвакин подрались. Вот как было дело.
Рослый и хулиганистый Иван, гроза малолеток, признанный местечковой шпаной как мастер кулачных боев и неутомимый драчун, в одну из перемен в качестве своей жертвы решил выбрать Ивана, когда тот выпрастывал из аккуратно сработанного кулечка пирожок.
Обнаружив подобную ситуацию, резвившиеся доселе детишки, чуть испуганно и почтительно притихли.
Последующие же действия разворачивались следующим образом, чему свидетелями стали несколько десятков учеников.
Иван медленно и вразвалочку подходит к Ивану. Искривленные губы Ивана демонстрируют ухмылку. Иван сосредоточен на пирожке и Ивана вроде бы не замечает. Весь Иванов вид, кажется, выражает спокойствие и даже некоторую самоуглубленность. Подобное состояние невольно улавливается окружающими и отмечается ими с легким удивлением. Между детскими устами перебегают перекрещивающиеся шепотки и междометия: «ах… что сейчас будет… я умопостигаю так, что Иван вскоре обрушит свою длань на хлюпика… и отнимет у него лакомство… и хлюпик изольется горючими слезами… и Ивану будет ботинки чистить»…
Иван к Ивану придвигается почти вплотную, источая грузный дух немытости и дешевого табаку. Иван самоуглублен и самодостаточен. Взгляд его почти что нежен, движения неторопливы.
- Эй, ты! – Басит Иван.
- Что? – Рассеянно спрашивает Иван, не прерывая занятости своей пирожком.
- Ты че, малявка? – Распаляет себя Иван.
Иван безмолвствует.
- Ты че, не понял, что я к тебе обращаюсь?
- Понял. – Смиренно отвечает Иван.
- А не хочешь мне пирожок отдать?
- Нет.
Притихшие ребятки оторопели. Такого поворота событий никто из них не ожидал. В странном замешательстве оказался и Иван. Иван растерялся. В данную секунду его уверенность была сломлена и подавлена. Однако нагловатая находчивость хулигана со стажем взяла реванш.
- Неет? – Свирепо щурясь, реактивно взвивается Иван и, выдвигая нижнюю челюсть, чтобы лицу своему придать выражение жестокое и устрашающее, показательно и замедленно, не без артистизма, скрючивает пальцы в кулак.
Внезапно
Иван отрывает взор от пирожка и
обращает его на Ивана. Их глаза встречаются, задерживаются коротко друг на друге и…
Иван, как подкошенный, тяжким мешком оседает на пол.
Оторопевшие ребятки входят в ступор.
В следующую минуту
подбегают учителя и старшеклассники.
Завуч наклоняется к неподвижному Ивану. Тот бездыханен, пульс едва прощупывается. Иван возвышается над его распластанным телом и по-доброму хлопает пушистыми ресницами.
- Что тут случилось?! – Строго спрашивает подошедший только что директор. Вопрос его, однако, эхом отдается гулко и риторически – все равно, что в пустоте. Директор педагогическим взглядом заслуженного учителя заглядывает в глаза отрока и
едва заметно вздрагивает.

С тех пор к Ивану (…) и даже, завидев его, (…).
А Иван, после того, как пришел в себя на кушетке школьного медпункта, сделался тихим и меланхолическим мальчиком и (…).
Марья Тишкина, первая красавица среди первых классов, стала на Ивана поглядывать чаще, чем на остальных мальчиков, и задерживала на нем лучики своего взора чуть дольше обычного.
Все поняли, что Иван есть мальчик та(…) и непростой.

3. Головастики ужаса.
Раньше других это понял школьный врач Карл Иваныч, который осматривал Ивана у себя в кабинете, когда остальные во главе с директором еще пребывали в состоянии внезапной задумчивости.
Пострадавший, по началу проявлявший признаки жизни весьма скудные, примерно, через полчаса, благодаря усердным хлопотам доброго доктора, стал подавать намеки, хотя еще и вялые, на то, что возвращается к реальности. Он тонко, по детски, издал несколько постанываний и самостоятельно приподнял веки. В выплывших на свет зрачках мелкими головастиками плескался ужас. Во всяком случае, так про себя решил Карл Иваныч. В амбулаторной карте он соответствующим образом и записал: «На 27 минуте пребывания в кабинете пациент открыл глаза и задумался. Зрачки расширены. В зрачках плещутся крохотные головастики ужаса. Пульс 40 уд./мин. Дыхание слабое, поверхностное».
Сострадательный Карл Иваныч склонился над учеником и участливо прошептал:
- Иван, что с тобой случилось?
Иван только беспомощно подергал сизыми губами.
- Но ведь ты же мне расскажешь, что произошло? – Мягко настаивал Карл Иваныч.
Тот легонько кивал и виновато смотрел на врача. Последний, однако, смекнув, что больше ничего не выудит из претерпевшего хулигана, быстро завершил надлежащие процедуры первой помощи и в сопровождении медсестры и физрука отправил того домой.

4. Прямо из зеркала.
А сам налил себе водки в стакан, стоя выпил, затем присел на краешек кушетки и, обхватив красивую голову ухоженными руками, погрузился в раздумия, в которые, впрочем, скоро вонзился телефонный звонок. Сохраняя вид глубокой сосредоточенности, приятно стимулированной водкой, Карл Иваныч поднял трубку и, голосу сообщая нотку многозначительной утомленности, отправил в ухо абоненту краткое и изящно-небрежное
- Да.
Ухо оказалось принадлежащим директору.
В то же самое время, что и Карл Иваныч, директор, запершись в кабинете, налил водки в стакан, стоя выпил, присел на краешек кресла, подперев кулаком свой волевой подбородок и помолчал сам с собой, после чего набрал номер медпункта.
- Карл Иваныч?
- Да, Виктор Умбертович.
- Как у вас там дела?
- Все хорошо, Виктор Умбертович.
- Гм… гм… а что… пострадавший?
- Пришел в себя, отправлен домой. Серьезных нарушений нет. Только знаете что, Виктор Умбертович, - Карл Иваныч сиротливо оглянулся по сторонам, нервно поежился и, снизивши интонацию до шепота, доверительно проговорил, - мне все это показалось до чрезвычайности странным. Скажу больше, с подобными случаями я никогда не сталкивался.
- Ага. – Понимающе кивнул директор, задержался в краткой паузе и добавил. – А что в том странного, Карл Иваныч? Подумаешь, мальчик упал в обморок.
- Иван…(…) в обморок?! – Бурно изумился Карл Иваныч. – Виктор Умбертович! Это невозможно!
- Гм. А если припадок? Вы же сами знаете, Карл Иваныч, мозг человеческий штука неизученная и в высшей степени загадочная. Кто его разберет, замкнуло что-то и на тебе.
- Так то оно так, Виктор Умбертович, но клиническая картина по всем признакам вовсе не укладывается в диагностические критерии эпилептического приступа.
- Изъясняйтесь проще, Карл Иваныч и… - Вдруг и неожиданно для себя понизив голос, добавил директор – осторожнее.
- В каком смысле осторожнее? – Искренне недопонял врач.
- А в том… - чуть смутился директор и тут же осекся. – Прямо из зеркала на него смотрел Иван своими широкими и наивно моргающими глазами.
- Что?! Что?! Виктор Умбертович! – Учуяв неладное, встревожился доктор, но в ответ лишь доносилось бессловесное шипение, прерываемое не то всхлипываниями, не то шуршанием телефонных аберраций. Впрочем, пауза продлилась недолго. Директор успел зажмуриться и вновь посмотреть на зеркало, после чего ванино изображение в нем исчезло.
«Рассказывать или не рассказывать? – Поколебался Виктор Умбертович и все-таки решился сообщить доктору о только что приключившемся с ним видении. – Врач как-никак, поймет».
И Карл Иваныч понял, хотя и в несколько ином аспекте, чем предполагал Виктор Умбертович. Доктора заинтересовало не директорское самочувствие, а странный феномен И, однако виду он не подал, а деловито и профессионально утешил:
- Это нервическое, Виктор Умбертович. Выпейте водочки, и все как рукой снимет.
- Да я уже выпил.
- Так выпейте еще!
- Что ж, пожалуй. Идея совсем неплохая.

5. В тот день.
В тот день, каждый в своем кабинете, не прерывая телефонного разговора, Виктор Умбертович и Карл Иваныч изрядно выпили.

6. К вечеру ближе.
К вечеру ближе сторож Евсеич видел, как они в обнимку и, распевая куплеты, и также покачиваясь, покинули школьное здание. Но, постольку поскольку, Евсеич сам к тому времени уже пребывал подшофе, его заявление о том, что директор не отбрасывал тени, в своей правдоподобности показалось несколько сомнительным.

7. В ту же ночь.
В туже ночь Иван в первый раз заплакал.

8. Мальчик отказался от ужина.
К восьми часам вечера мальчик почуял себя настолько разбитым и усталым, что отказался от ужина, хотя при этом на стол подавались излюбленные яства этой семьи. Мама изготовила свой знаменитый на всю семью (…), а папа осуществил в духовке сочн(…………) в изобретенном им самим соусе.

9. Внутренний зов семьи.
Подобные празднества устраивались с определенной периодичностью, примерно раз в неделю, и не по случаю каких-либо официальных торжеств, а просто так, по внутреннему и нативному зову всех членов семьи – своего рода искусство ради искусства. Вместе сидели за одним столом, при свечах, с аппетитом кушали искусно изготовленные блюда и делились впечатлениями от прожитого дня. Папа по обыкновению много шутил, мама смеялась, а Ванечка скромно улыбался и игриво просил добавки. Поевши и посмеявшись, довольные и умиротворенные, папа с мамой желали Ванечке спокойной ночи и удалялись в свою спальню, а мальчик еще какое-то время читал книжки или просто сидел у окна у себя в комнате и, болтая ногами, предавался созерцанию. Затем всех вместе накрывала единая ночь, и каждого в отдельности всасывала в свои темные, тяжелые недра, в которых с людьми происходило что-то неясное и томительное, а наутро источала их обратно.

10. Иван не раз задавался вопросом.
Иван не раз задавался вопросом относительно того, что происходит с человеком, когда тот спит, и в каком он мире живет на самом деле, по настоящему что ли – том, который называется сном или - именуемом явью.

11. Иван специально позволял.
Иногда Иван специально позволял сну подхватить его прямо на стульчике у окна, в надежде определить и выявить неуловимую границу между забвением и бдением. Но мальчику никак не удавалось застигнуть этот ускользающий от восприятия краткий переход и погулять в нем. Он всякий раз оказывался по ту или иную сторону от него – либо во сне, либо в реальности, где были папа и мама. Вместе с тем, что-то его останавливало испросить разъяснений у папы или мамы, и настойчивый ребенок продолжал экспериментировать в одиночку. И однажды его упорство оправдалось – когда ему удалось запечатлеть момент перехода.

12. Он тогда придумал вот что.
Он тогда придумал вот что: поставил стул рядом с кроватью. Сам присел на краешек стула – в расчете на то, что как только тело, тронутое дремотой, обмякнет,
оно начнет
                         заваливаться
                                                    на кровать.
Так как кровать мягкая, такое падение не грозит никакими ушибами, и поэтому падать можно свободно, не прерывая зачинающегося сна, и в этот момент вполне возможно углядеть тот путь, по которому перемещаются в реальность иную. Расчет оказался верен.

13. Как только сон подобрался к мальчику…
Как только сон подобрался к мальчику,
и тело ослабло,
оно тут же, утеряв равновесие,
                             устремилось
                                                    в свой краткий полет.
Однако Иван хорошо помнил, что внизу его ожидает спасительный настил постели, и он не ударится и не зашибется, и потому он не встрепенулся и не напрягся, а предоставил телу возможность
                                               свободно
лететь,
а сам при этом сохранил способность к наблюдению.

14. А рядом метнулась тень.
Он с радостью отметил, что в тот миг действительно что-то произошло необычное – случилась яркая вспышка, а рядом метнулась тень. Такая привычная дотоле комната, преобразилась – предметы в ней изогнулись, слегка заколыхались, а пространство расширилось неимоверно. Впрочем, в следующее мгновенье радость сменилась чувством совершенно противоположным – то не испуг был даже, а ощущение жути вперемежку со смертельной тоской, выворачивающей наизнанку. Мальчику почудилось, что он и сам выгнулся и завибрировал, что он вот-вот умрет, и тот час же он потерял сознание.
15. Словно бы этого и не было.
Проснулся, между тем, он как обычно, словно бы с ним вовсе и не приключилось данное происшествие. Единственное, что обратило на себя внимание, так это то, что он сделался как-то безучастен к внешнему миру и склонен к самоуглубленной сосредоточенности. Случилось это за неделю до его столкновения с(...). Папа же и мама интерпретировали перемену в поведении ребенка как естественное волнение детского организма нака(……………………………………………).

16. Доктор приступает к исследованиям.
Карл Иваныч, заручившись одобрением и поддержкой ВУ, сподобился на исследование «феномена И».
Пригласив ученика к себе в кабинет, напоил того лимонадом и накормил мороженым, после чего осторожно, для проформы справившись о его отметках и любимых предметах, приступил к расспросу.
- Скажи, пожалуйста, Ванечка, а доводилось ли тебе раньше… гм… быть свидетелем таких проявлений со стороны собственной натуры? – Карл Иваныч про себя чуть поморщился оттого, что употребил несколько витиеватый оборот речи, но быстро расценил его как вполне приличествующий интеллигентному представителю докторского сословия и остался, в общем-то, доволен.
- Каких именно, Карл Иваныч? – Мальчик с наивностью искреннего непонимания широко и открыто посмотрел на врача.
Тот улыбнулся деликатно и уточнил:
- А таких, свидетелями, которых мы стали при твоем столкновении с Иваном.
- Дак, ведь я с ним не сталкивался. – Розовея щеками, заверил ученик.
- Да-да, конечно, Ванечка, ты с ним не сталкивался. Физически. Но ты на него посмотрел, и он упал. Ванечка, ты посмотрел на него так, что мне потом пришлось полчаса приводить его в чувство.
- Неужели же тому причиной стал мой взгляд?
- А что тебе самому показалось в тот момент?
- Который?
- Тот самый, когда глаза ваши встретились, и ты глядел на него в упор.
- Н… не помню.
- Вспомни, Ванечка, это очень важно. Да и Виктор Умбертович просит тебя.
- Виктор Умбертович? Но Виктор Умбертович меня не просил.
- Я фигурально выражаюсь, Ванечка, фигурально. Ведь я, можно сказать, по поручению Виктора Умбертовичас с тобой разговариваю. – Доверительно и располагающе соврал врач, про себя сославшись на то, что применил профессиональный прием.
- Ага, понимаю. – С видом полной готовности к сотрудничеству кивнул Иван.
- И чудненько. – Довольно резюмировал Карл Иваныч, потирая друг о дружку (…). – И чудненько. Так вот, прошу тебя, голубчик, вспомни, что ты ощущал тогда, когда вы с Иваном стояли друг напротив друга. Не спеши и не волнуйся.
Мальчик простодушно пожал плечами, подобным жестом сообщая, что он ничуть не спешит и не волнуется.
- Я… я… Карл Иваныч… - протянул Ванечка…
- Да-да, продолжай. – Подхватил и ускорил ванечкину интонацию доктор.
- Я… ничего такого не помню, ну, в смысле необычного. Только вот…
- Что, Ванечка, что только вот? – Всколыхнулся разгорячившийся доктор.
- Мне показалось, что (…) который (…) головастики.
Карл Иваныч подпрыгнул на месте, приподнятый силой собственного ликования и волнения. Он, конечно, тут же вспомнил собственноручную запись в амбулаторной карте, в которой обратил внимание на тех же головастиков в зрачках пострадавшего, что и указаны были свидетелем, а в то же время и главным действующим лицом происшествия.

17. Документ исчез!
Карл Иваныч сделался в движениях быстрым
и порывисто переместился к столу,
чтобы взглянуть на ценный документ,
но того на месте не оказалось.
Школьный врач засуетился по ящикам, однако, его действия касательно востребованной бумаги, оказались тщетными. «Как же так?! Я хорошо помню, что положил ее на правый верхний угол стола»! Тем не менее, карты там не было.
В данной школе Карл Иваныч проработал (…) без малого лет, и следует признать, что подобных инцидентов за все время его неукоснительно безупречного и бережного возделывания нивы здравоохранения никогда не случалось. Подобный факт могли без обиняков подтвердить все – от ВУ до сторожа Евсеича – Карл Иваныч отличался отменной аккуратностью и документацию свою всегда содержал в образцовом порядке, за что даже неоднократно удостаивался похвалы со стороны важных и строгих комиссий, в чьи обязанности входило инспектирование деятельности школьного эскулапа.
Между тем, карта бесследно исчезла.
«Может быть, ученик своим свежим и острым взором углядит ее»? – Смекнул Карл Иваныч в надежде и поспешно обернулся к Ивану, но обнаружил лишь пустое кресло. Его подопечный столь же скоропостижно исчез.

18. Сумерки в кабинете.
В кабинете внезапно наступили сумерки. За окном, возле форточки зависла плотная, цвета гнойника, туча.
Карл Иваныч, слегка оторопевший от такого поворота событий и испытавший ощущение легкого головокружения вперемешку с чувством отстраненности и некоторой отодвинутости от реальности собрался, было, поднять телефонную трубку, дабы связаться с ВУ и сообщить директору о случившемся. В данный момент, однако, он явно ощутил, будто некая сила обхватила его руку и мягко, но, вместе с тем, властно отвела ее в сторону и уложила на колено. «И не думай»! – гулко прозвучало при этом в пространстве комнаты, наполнившейся клочковатым сумраком.
Карл Иваныч воскликнул «Ах!», изумившийся еще от того, что голос причудился ему принадлежащим не более как (…) ВУ.
Карл Иваныч еще раз выдахает «Ах!» и лишается чувств.
И в это время в его кабинете раздается телефонный звонок.

19. Якобы КИ.
То Виктор Умбертович, решивший поинтересоваться ходом исследования, набрал номер Карла Иваныча.
В ответ он услышал знакомое, с нотками интеллигентной утомленности «алло» и подумал про себя: «Все-таки голова, этот Карл Иваныч, ай да молодца». Вслух же вымолвил, не прерывая радости, с какой встречают закадычных знакомых, да еще и партнеров по возлиянию:
- Рад слышать, дружище! Как успехи на благородном поприще оздоровления населения?
- Все замечательно, Виктор Умбертович.
- Как продвигаются дела с мальчиком?
- С мальчиком? А что с мальчиком? С мальчиком все хорошо, Виктор Умбертович.
Что-то в последней фразе слегка смутило директора. Озадачило его то, что она показалась ему слишком общей и прозвучала как отговорка. Уж не сам ли врач испросил его одобрения провести исследования с непростым учеником? А теперь что получается? А то, что и утаивает что-то этот хитрец доктор. О своих внутренних размышлениях, однако, директор распространяться не стал, но, вместе с тем, тон и стилистику разговора слегка изменил:
- А поконкретнее, поконкретнее ли нельзя, почтеннейший Карл Иваныч? – Сохраняя интонационную шутливость, Виктор Умбертович легкой модуляцией голоса намекнул, что дружба дружбой, но как-никак величина начальствующая все-таки он, директор. Видимо, «доктор» уловил настроение директора и, исправившись, отрапортовал, как положено:
- Смею доложить, Виктор Умбертович, исследование проходит вполне благополучно, результаты его обнадеживают и, более того, вселяют уверенность в то, что задуманное нами предприятие, окажется вполне успешным. Мальчика удалось разговорить, он охотно идет на контакт и сообщает сведения, представляющие собой несомненную ценность с точки зрения научного дознания.
«Вот так то оно лучше». – Удовлетворенно смягчился Виктор Умбертович, а в трубку одобряюще поддержал:
- Молодца, Карл Иваныч. Так держать. Я знаю, что вы умница.
Затем подмигнул сам себе и с витиеватой игривостью продолжил:
- А не пропустить ли нам по маленькой чарочке в честь успеха мероприятия?
- Отличная мысль, Виктор Умбертович! – Радостно отозвалось в трубке. – Через минуту я отпускаю мальчика, и мы можем насладиться ароматной и пряной можжевеловой настойкой, штофчик которой припасен у меня на случай подобной минуты торжества наших дерзаний.
- Через пять минут спускаюсь! – «Каков чертяка! Как изъясняется»!
- Жду и уже осуществляю необходимые приготовления!
Виктор Умбертович воодушевленно поднялся с кресла, расправил свое могучее тело, несколько раз спружинил на мысочках и, по кошачьи пожмуриваясь, посмотрел в окно, услаждая взор созерцанием сентября. Если бы он смотрел не в окно, а в глубину кабинета, то непременно заметил бы грустно глядящего на него из зеркала Ивана.
Когда же директор обернулся с целью кабинет покинуть и спуститься на цокольный этаж, где располагался медпункт, чтобы ознакомиться с данными исследования и содержимым граненого штофчика, изображение в зеркале уже исчезло.

20. Происшествие на лестничном пролете.
Спускаясь по лестничному пролету, Виктор Умбертович внезапно ощутил легкое волнение, едва заметно встревожившее его. Что-то внутри грудной клетки сжалось, но в следующее мгновенье, впрочем, отпустило. В стороне от себя директор узрел нечто вроде слабого свечения, мелькнувшего темной вспышкой и тут же исчезнувшего. И только в гулкой тишине одиноко отпечатались цокающие директорские шаги.
Неожиданно и резко он остановился, будто к чему-то прислушиваясь. В тот же миг он испытал ощущение, словно пространство тихо покачнулось, а утвердившийся в нем остов реальности, потеряв свою незыблемость, сделался зыбким и вязким.
Не то, чтобы Виктор Умбертович испугался при этом, но почувствовал какую-то неуверенность и на кратчайшее мгновение превратился в маленького ребеночка, затерянного в громаде непостижимой, гигантской махины мира.
«Фу ты, ну ты, что за наваждение»! – Директор ущипнул себя за ус, чтобы вновь утвердиться в привычной заданности здешней действительности и при этом приметил, как со второго этажа сторож Евсеич подает ему какие-то знаки, широко размахивая своими длинными сухощавыми руками.
- Чего тебе надобно, Евсеич? – Совсем неожиданно для себя, с вовсе не свойственными ему писклявыми нотками в голосе воззвал строгий директор.
Евсеич тщился что-то сказать, во всяком случае, было видно, как он раскрывает и закрывает рот, но при этом оставался нем, как рыба.
- Ты, что, Евсеич, нем что ли? – Почему-то обиделся пискляво директор.
Евсеич только отчаянно жестикулировал, тараща на ВУ широченные округлившиеся глаза.
- Да ну тебя, Евсеич! – отмахнулся директор и хотел уже было продолжить свой путь, но тут нутром почуял какой-то подвох, а, присмотревшись пристальней, понял, какой именно – вертлявый сторож совсем не касался ногами пола.
В следующую секунду Евсеич обратился в головастика и уплыл во тьму коридора.
«Тем паче, и как можно скорее, нужно устремиться в медпункт! – Молниеносно утвердился в своем намерении наставник школы. – Там Карл Иваныч и можжевеловая». Он сделал четкий, решительный шаг и почуял, как уперся во что-то плотное, хотя и не уразумел как следует, во что – преграда была совсем невидимой и невещественной – как будто ее и вовсе не было.
«Вот так, так… - Озадачился Виктор Умбертович… - Что еще за фокусы такие»? Он, отчего-то вскинул массивную голову кверху, тоскливо поглядел на витиеватые переплетения лестничных прутьев и перил и неизвестно кому, погрозил пальцем. И тихо заплакал. Так плакал Ванечка по ночам.

21. Странное послание.
Возвратившись в чувства, Карл Иваныч не без драматургии потер веки и только уж после этого жеста оглянулся по сторонам, в одной из которых он обнаружил амбулаторную карту – она мирно покоилась на краешке правого верхнего угла стола.
Доктор немедля устремился к документу – цел, невредим, даже не примят нигде. Только вот записей в нем прибавилось разве что.
«Когда же это я успел сделать? – Недоуменно поумствовал добросовестный Карл Иваныч и, вдруг, осознал, что в всматривается в почерк, совершенно ему незнакомый и чуждый. – Гм, весьма интересно».
Буковки плыли перед его глазами, вырисовывая хитросплетенный текст, стилистикой своей напоминающий зашифрованное послание. Причем, Карлу Иванычу привиделось, что аккуратно и не без претензии на каллиграфию, выведенные значки жили какой-то своей, совершенно самостоятельной жизнью и даже шевелились.
Обнаруженные письмена начинались так:

Свой жертвенник установи среди черных камней.
Очисти с (……………………………………………).
(…) зияние ямы, что зевом (…)
К тебе обратится из недр сияющей мглы.
Отринув сомнения, выйди к стремнинному ветру,
Подставив себя низвергающемуся потоку
(…………………………………..) и увидишь,
Как облик становится твой непрерывным свеченьем.
А тело, лишенное плоти, пылает нездешним мерцаньем.
(………………) в обряде, что спрятано тайной твердыни,
Откинувши веки веков – мостовую надгробий,
Сподобишься быть и (…), а вздыбленных сонмищ
(…………) и воззвавши, восстанешь.
Кем станешь, тем встанешь и ныне и присно пребудешь.

Карл Иваныч на миг оторвался от чтения и смиренно посмотрел в пространство, отдавая отчет в том, что чувствует себя довольно конфузливо и глупо. В глазах у него снова потемнело, потому что помутнело и в кабинете, и расстроившийся доктор подумал, будто близок к забвению себя в предобморочном состоянии. Но ошибся. В обморок Карл Иваныч не пал, а вот отчетливый стук в дверь услышал, от чего в настроении чуточку приподнялся, предположив в возможном визитере Виктора Умбертовича, взалкавшего можжевеловой водки и общения.

22. Раскаянье Ивана.
Иван по прибытии домой, плашмя обвалился на диван, лицом бороздя обветшалое покрывало, вышитое розочками, и забылся.
Медсестра с физруком припугнувшейся матери кратко изложили, как научил врач, что отроку сделалось дурно по причине перехода последнего в иной возраст, а действительные факты происшествия сокрыли.
«Ну да ладно, так тому и быть». – Понимающе вздохнула мать и участливо предложила работникам школы чаю с вареньем. Те вежливо от угощенья отказались и тут же откланялись.
Мать поспешно заперла дверь, после чего вернулась к безмолвному сыну и не без легкой укоризны в голосе вымолвила:
- Ой, Иван, Иван, чего ты опять набедокурил?
Паренек внезапно приподнялся с кровати и выпрямился:
- А что я, маменька? Я вовсе и не ожидал такого поворота событий.
- Ну, зачем ты полез к нему?
- Дак ведь в том самом пирожке камень и был!
- А ты не поспешай, дурень. Сколько раз я тебе говорила – никогда не действуй норовом. Вон твой отец Nikolaus – он сызмальства камни растворяет, а и то не позволяет себе никакой самонадеянности. Подождать надо было. Чай, не знаешь разве, что ожидание – это оборотная сторона нападения?
- Но, маменька! Когда же было ждать то? Ведь он уже вот-вот был готов пожрать пирожок!
- Ну и чего ты добился? – Скептически скосилась мать. – Пирожок оказался пожран, а ты завалился бесславно.
- То, может быть, сказывается испытующее влияние Сатурна. – Ответил сын.
- Ладно тебе, Сатурна. – С едва заметной усмешкой, но по-доброму вымолвила мать. – Иди умойся и выпей чаю с вареньем.
Иван, плетью изгибаясь, поплелся в ванную, а мать, тем временем, подошла к телефону, бегло пробежалась по клавишам своими белыми, выстиранными пальцами и устало застыла у аппарата. Наконец, дождавшись отклика абонента, встрепенулась и сдержанно-сухо произнесла:
- Витриол.
Какое то время в раздумчивости постояла у аппарата и положила трубку.
Между тем, из ванной уже помытый и приглаженный, вышел сын и доверчиво, как бы раскаиваясь в содеянном, посмотрел на мать. Та смягчилась, сделалась ласковой и сказала:
- Ладно, Ванечка, что сделано, то сделано. Пошли чаевничать. Только, сыночка, прошу тебя, не доводи свою бедную мамочку. Я простая прачка. В поте лица своего радею с утра до ночи. Хоть иногда жалей меня.
- Прости, мама. – Чистым голосом вымолвил отрок и навстречу матери раскрыл свой посветлевший, прояснившийся взор.

23. Иван да Марья. Большая перемена.
Однажды на большой перемене, Марья, выбрав уместный момент, приблизилась к Ивану и, вильнув бантиком, словно невзначай, шепнула:
- Ты, Ваня, просто молодец. Но мне кажется, что ты опять сегодня ночью плакал.
- Отчего же тебе так кажется? – Смущенно потупился застенчивый ребенок.
- Не знаю, Ванечка. Просто женская интуиция.
- А, может, я и не плакал вовсе?
- Плакал, Ванечка, плакал.
- Ну а тебе то, в таком случае, что за дело? – С некоторым вызовом насупился мальчик.
- А меня ничего не задело. – Скокетничала Олечка.
Иван не нашелся, что ответить и отвернулся в сторону.
- Ваня… Ванечка. – С нежностью растягивая слова, наполнилась Марья родственными чувствами. – Прости меня, я не хотела тебя обидеть. Я вовсе не желала причинить тебе беспокойство.
Сердце мальчишки дрогнуло при таких словах. Он снова повернулся к ученице и тихо спросил:
- Это правда?
- Правда, Иван. – Взрослым тоном ответила Марья.
Ванечка на миг погрузился в ее серьезные глаза и испытал то же самое чувство, как некогда, слетая со стула. Когда же он выплыл из глубины ее взгляда, зазвонил звонок, и дети поспешили в классную комнату, чтобы не опоздать к уроку.

24. «Я не хулиган, мама».
        - Ну, а что со школой? – Поинтересовалась мать.
- Мне кажется, что в сложившейся ситуации лучше всего перейти в другую. – Ответил Иван, облизывая ложку с яблочным вареньем.
- Почему ты так думаешь?
- Не знаю. Просто чую.
- Ну, а как же Ванявый?
- А Ванявому я еще покажу!
- Не хорохорься. Покажу – ишь, герой какой сыскался. И вообще, с хулиганством пора заканчивать.
- Я не хулиган, мама. Я – мастер уличной атаки.
- Ага. Мастер. А почему же тогда Ванявого не одолел?
- Просто немножко не рассчитал. Надо было побольше силы применить.
- Наоборот. Ты применил слишком много силы. Это тебя и сгубило.
- Как это так? – Искренне и заинтересованно не понял Иван.
- А вот так. – Не без назидательного жеста ответствовала мать, простая прачка, но умудренная опытом, женщина. – Когда великий Миямото Мусаси свершил один из своих блестящих подвигов, победив известного воина, сражавшегося при помощи серпа на цепи, наблюдавший за поединком, мастер сказал ему: «Ты, конечно, неплох, но не более того. Ты слишком силен». Твое воздействие, Иван, станет гораздо мощнее, если станешь осознанно слабым. Вот Ванявый-то как раз это знает и пользуется этим.
Иван понятливо кивнул и зачерпнул себе еще ложку варенья.

25. ВУ и Vitriol.
И тихо заплакал Виктор Умбертович.
Переплетения лестничных прутьев и перил как-то по-новому изогнулись и обратились в причудливые узоры, которые, плавно поколыхавшись какое-то время, вдруг, выстроились буквами иноземного начертания в совсем непонятное, но красивое слово:
VITRIOL.
Остальные вещественные реалии, и без того сделавшегося призрачным мира, совершенно исчезли, а в белесо молочном мареве остранившегося пространства лиловато мерцала лишь новоявленная надпись.
Несказанно удивленный видением, Виктор Умбертович к тому же внезапно ощутил, что стремительно теряет вес и плотность своего существования.
В тот же миг он обнаружил парящим возле себя невесомого Евсеича, яростно жестикулирующего своими длинными сухощавыми конечностями. Тот по-прежнему силился донести до директора какую-то весомую информацию, но опять у него получалось только рыбье беззвучное шлепанье плоских губ. Впрочем, в какой-то момент ему удалось произнести нечто вроде шумного, придыхающего «э-эх», но кроме спиртного духа, изошедшего из отчаянного выдоха, директор ничего более существенного не уловил. А, возможно, ему только пригрезились и это многозначительное «э-эх», и однозначный летучий запах.

26. Неожиданный визит.
С радостной поспешностью отперев дверь, Карл Иваныч обнаружил незнакомую особу средних лет, внешностью ничем не примечательную, с усталым, несколько осунувшимся лицом, отмеченным скорее уловимым, нежели явно видимым отпечатком озабоченности, характерным для того класса представителей женского сословия, который занят нелегкой физической работой, и к тому же, обременен невеселыми семейными буднями, спровоцированными неуправляемым поведением отбившегося от рук отпрыска и мужниными склонностями к неумеренному потреблению алкогольсодержащих напитков.
Резко выраженные носогубные складки в сочетании с мелкими трещинками морщин, скопившихся возле наружных углов глаз и растекающихся по сухощавым щекам до самого подбородка, делали облик посетительницы хищноватым.
Впрочем, сами глаза, не смотря на их усталую опустошенность, выдавали нрав скорее добродушный, чем злобный.
Все это отметил про себя, слегка разочарованный от не оправдавшегося ожидания, но профессионально услужливый Карл Иваныч, прежде чем с воспитанной галантностью поинтересоваться:
- Чем обязан, сударыня?
Женщина какое-то время потопталась у порога, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу и, как бы собираясь с мыслями и, наконец, озвучила причину своего присутствия:
- Здравствуйте… Вы Карл Иваныч, школьный доктор?
- Он самый. – Кивком обозначил себя Карл Иваныч.
- Я мама Ивана.
Карл Иваныч ощутил не бурную, но четкую вегетативную реакцию. Сердце врача словно отпрыгнуло куда-то в сторону и тут же вернулось на место. Вверх по спине молниеносно взметнулась тонкая змейка и мягко ударила в макушку. Карл Иваныч испытал нечто вроде короткого приступа тоскливости. Во-первых, возможность предстоящего разговора отодвигала раскрепощенную беседу с ВУ, который отчего то запаздывал. Во-вторых, Карл Иваныч не любил в жизни сложностей, а в работе осложнений. Судя же по тому, что к нему пришла мать пострадавшего, которого он самолично осматривал, цель ее визита, скорее всего, предполагала причину вескую, и потребует от него как от специалиста сверхурочной затраты сил.
- Чем могу быть полезен? – Сохраняя выдержку, поинтересовался доктор.
- Я хочу поговорить о состоянии моего сына.
- Проходите, пожалуйста, присаживайтесь.
- Благодарю Вас.
- Как он сейчас?
- Все хорошо, доктор, спасибо вам большое.
- Да что вы, это мой долг! Что же вы хотите конкретно узнать?
- В котором часу случилось это… гм… происшествие?
- В десять двадцать пять пострадавшего доставили ко мне.
- Ага, я так и думала. – Тон визитерши показался загадочным, может быть, просто оттого, что прозвучал несколько глуховато. Но сама реплика зацепила чуткое ухо Карла Иваныча, и он осторожно осведомился:
- Прошу прощения, что значит, так и думали?
- А? – Чуточку растерянно, и словно выйдя из глубокой задумчивости, встрепенулась посетительница. – Ах, доктор, простите, это я оговорилась.
Карл Иваныч Фрейда читал и об оговорках понятие имел по роду службы, а потому деловито кивнул и кратко заметил:
- Понимаю.
- А у Вас тут уютно. Настоящий Кабинет Раздумий. – Совсем не по теме, вдруг, высказалась женщина.
- Да уж. – Отозвался с готовностью Карл Иваныч. – Кабинет раздумий. – И уловил на себе насмешливый взгляд посетительницы, и неожиданно для себя сник. Доктора смутило то, что он оказался в проигрышном положении. Сам не зная почему, но он так почувствовал. Карл Иваныч попробовал было убедить себя, что эти его чувства – чепуха полная, чушь, что не может какая-то простая захожая барышня смутить его, известного и маститого школьного врача. Да еще она, не он, а она пришла к нему. Значит, она просительница, гостья, а он здесь хозяин! Это она должна смущаться, а не он!
Тут, словно бы откликаясь на его внутренний монолог, захожая барышня с интонацией исповедальной и даже извиняющейся проговорила:
- Ведь я простая прачка. Я мало чего вижу в жизни, кроме груды грязного белья, которое нужно перестирать. В местах чистых, уютных и тихих мне редко доводится бывать. И с людьми замечательными совсем уж не часто приходится встречаться. А Вы, Карл Иваныч, вы такая знаменитость!
- Ну что вы… - засмущалась знаменитость.
- И такой кабинет у вас уютный! Совсем не похож на те казенно-кафельные камеры, в которых и здоровым делается дурно, а не то, что занедужившим. Вон и кресла, какие глубокие и кушеточка для осмотра занемогших вся такая кожаная, с витыми буковыми ножками. А стол, стол! Одно загляденье!
- Это заслуга Виктора Умбертовича.
- Это Ваша заслуга, достопочтеннейший Карл Иваныч! Да, да, дорогой мой, и не спорьте. Не приму никаких возражений. Ведь это именно Вы заслужили расположение Виктора Умбертовича, стало быть, и заслуга Ваша. Не будь Вы персоной выдающейся, вряд ли бы располагались в таком кабинете, а стукали бы молоточком по коленным чашечкам, сидючи на колченогой табуреточке в каком-нибудь пункте первой медицинской помощи.
Карл Иваныч, относящийся к лестным отзывам благосклонно, смягчился и про свою внутреннюю озабоченность по поводу позиционного неравенства запамятовал. Он даже вознамерился проявить участие к чаяниям простой женщины вполне искреннее и совсем не формальное и, уж было, приготовился стать отзывчивым и вдумчивым собеседником, но был прерван в своих благородных грезах все той же посетительницей.
- Карл Иваныч, я, в общем-то, просто пришла выразить Вам свою благодарность. Ну, еще собственными глазами посмотреть на кудесника. – С этими словами она расстегнула свою дешевенькую и изрядно устаревшую сумочку, с неловкой поспешностью вытащила оттуда тощий конверт и протянула его кудеснику.
- Что вы, что вы! – Подпрыгнул, отмахиваясь, кудесник. – Об этом и речи быть не может! Это… мой долг… помогать страждущим… и…
- Долг, дражайший Карл Иваныч, долг. Но речь об этом идти очень даже может. Поскольку уже идет. Все, чем могу. Ведь я простая прачка… с утра до ночи… хочется дань воздать… понимаете ли… благородству и… высоким устремлениям. – Возбужденной скороговоркой заговорила взволнованная женщина.
- Ну, уж… - не менее смущенный откликался доктор… - можно и без конвертиков… э-э… воздать дань.
- Как же?! Как же без конвертиков-то? – Уже почти в крик сокрушалась благодарная посетительница. – Я даже и ума не приложу, как это так, без конвертиков! Не обессудьте, милый Вы наш кудесник, чем богаты, тем и рады. Но зато… от всей души.
Тут на доктора навалилось странное оцепенение. Он внезапно ощутил страшную усталость и безразличие ко всему. Врач вяло посмотрел в глаза визитерши и обнаружил там прыгающих головастиков, чему даже нисколько не удивился, пребывая в состоянии полной безучастности к происходящему. Уши теперь его будто набухли сырой ватой и едва различали, казавшиеся шепотом, обрывки фраз.
- До-о-о-о-о-ок…то-о-р… вааааам… нужжжно… принятььь… вит… ри… оллл. – Тонкая ниточка шепота иссякла, и уши Карла Иваныча заволокло окончательно.
Лицо визитерши мгновенно отдалилось, словно бы он посмотрел на нее в перевернутый бинокль, а вскоре и совсем исчезло вместе с туловищем, по ту сторону двери. Только пальцы его, сохранившие способность к ощущениям, распознали шероховатую материю субтильного конверта.
«Вот они, скудные сбережения прачки». – Усмехнулся про себя офилософевший доктор и, пользуясь вернувшийся к нему способностью совершать телодвижения, медленно распечатал конверт, содержимым которого оказался рецептурный бланк, на коем значилось:

«И.О. Карл Иваныч.
Rp. VITRIOL”.
Да и только.
Какое-то время Карл Иваныч никак не мог уразуметь, что означает это И.О. – то ли “Имя. Отчество” без обычного указания “Ф” – фамилии, то ли – “Исполняющий Обязанности”, но, в конце концов, эмоционально притомленный, данную затею оставил и отплыл в безмысленность.

Во стоко-за падные ворота.

29. Консультация.
Оказавшись дома, Карл Иваныч первым делом пересмотрел все рецептурные справочники и ощутил свое профессиональное самолюбие ущемленным – снадобья, предписанного в рецепте, он не обнаружил. Будучи по натуре интеллигентом скорее добродушным, нежели злобно-завистливым, он порывисто всплеснул руками и воскликнул: «Ах, по отстал старик, поотстал»!. Впрочем, тут же и одернул себя кратким упреком на счет избытка чувств, не подобающего мужу ученому и философски самовоспитанному. Замечание на доктора подействовало терапевтически, и успокоенный естествоиспытатель решил позвонить одному своему знакомому фармакологу, чтобы взять у того консультацию.
Профессор выслушал с вниманием, коротко посопел в трубку и отозвался:
- Ну, ты и мастак загадывать загадки, Иваныч.
- Да какие там загадки!
- Где ты откопал этот твой витриол?
Карл Иваныч слегка смутился. Рассказать всю предысторию того, как в руках у него оказался таинственный и нелепый бланк, означило бы поставить под угрозу собственную репутацию здравомыслящего и авторитетного специалиста, но и сочинять истории не подобало его серьезному и весомому положению в обществе.
И, в конце концов, как это зачастую и случается, для правды не хватило воображения, а для вымысла – фактов.
Карл Иваныч тоскливо понурился и нехотя проговорил:
- Я и сам понятия не имею.
- Как так? – Изумился коллега. – Но откуда ты вообще такое название выудил?
- Да не выуживал я его! – С легкой досадой на ситуацию пробормотал Карл Иваныч. – Оно само пришло.
- Ну, старик, знаешь ли, тебе бы истории сочинять.
- Фантазии не хватает. – Усмехнулся доктор.
- Фантазия только в бухгалтерии нужна.
- А что нужно для сочинения историй?
- Факты.
Карл Иваныч легонько вздрогнул оттого, что внешний диалог совпал с его монологом внутренним…
телефонная связь неожиданно прервалась…

30. Чернеющая дыра.
а Карл Иваныч оторвался от телефонной трубки, услышав шум, доносившийся из-за окна.
Шум был явно технического происхождения и совмещал в себе скрежет отбойного молотка вперемежку с грохотом дизельной установки.
«Это кто тут ворвался в тишину моих дум»? – Раздраженно вознегодовал Карл Иваныч и подошел к окну.
Перед домом, на пустыре рыли котлован. Вероятно, копать его начали только сегодня, потому что еще вчера здесь, на заросшем поле, из всех шумов самым громким являлся, разве что, гул заплутавших в траве, потоков ветра. Но, вместе с тем, рабочие, по всей видимости, за дело взялись весьма рьяно, ибо открывшаяся доктору, яма зияла внушительностью своих размеров и уходила глубоко в землю чернеющей дырой. По краям ее деловито бегали фигурки, облаченные в униформу, и с места на место переползал маленький экскаватор, урчащий и, словно живущий какой-то своей отдельной жизнью.
На фоне, хотя и досадного, но все же обыденного события – сколько их повсеместно роют, котлованов-то, Карл Иваныч выхватил взглядом то, отчего внутренне поежился и даже чуть-чуть сжался – на спине каждого человечка, равно, как и на правом рукаве, а заодно, и на каске выделялась все одна и та же трафаретная надпись – vitriol.

31. КИ и прораб.
Словно зачарованный, но при этом эмоционально пустой, Карл Иваныч спустился во двор, обогнул угол дома и, домашними тапочками увязая в глине, проковылял к строительной площадке.
Рабочие на него не обращали никакого внимания и продолжали стремительно сновать по своим предначертанным траекториям с озабоченностью муравьев, всецело поглощенных возведением своей житницы.
Однако, поначалу растерявшийся и слегка приглушенный, Карл Иваныч вспомнил, что он, в сущности, во глубине души все еще остается отважным естествоиспытателем и тут же преисполнился решимости. Смелым шагом он выступил вперед и направился в самую гущу грохота и скрежета, туда, где, по его мнению, располагался эпицентр всего здесь происходящего. И в этот момент он услышал за спиной пронзительный свист, и кто-то резко одернул его за плечо. Взвинченно обернувшись, на время постаревший, доктор почти вплотную встретился с рослым телом, увенчанным каской, из-под которой хмуро высвечивало закопченное лицо, составленное из удивительно знакомых черт, но вот конкретно чьих, Карл Иваныч опознать не сумел.
- Вам чего, дядя? – Не угрожающе, но грозно донеслось из-под каски.
- Я… собственно… - лепечуще принялся объясняться, ощутивший себя маленьким и беззащитным, Карл Иваныч… - хотел… - тут взгляд его уперся в широкую бляху на груди сурового пролетария и прочитал: « (…)N.N. Прораб».
- А-а!.. – Совершая зигзаг в теме разговора, воодушевился Карл Иваныч, тут же вспомнивший о своем достоинстве школьного врача. – Вы, случайно, не папа Ивана?
Носитель бляхи сжал губы, чем усилил крутые очертания своего подбородка и, глаза делая пристально-стальными, ответил:
- Папа. И, скорее всего, случайно.
- Х-м… Но почему – «скорее всего, случайно»? – Споткнувшись о последнюю реплику, удивился Карл Иваныч?
- Раз это случилось, значит – случайно. – Пробасил выявившийся папа. – Логично?
- Вполне. – Согласился Карл Иваныч. – Ну а… почему – «скорее всего»?
- Потому что отцом я стал скорее всего остального – женитьбы, получения профессии и даже первой получки.
- Ах, вот оно что! – Облегченно воскликнул Карл Иваныч, который поначалу принял ответ незнакомца за грубоватый каламбур. – А я, понимаете ли, Карл Иваныч, школьный врач. Я помогал вашему мальчику.
- Вы?! – Меняясь в лице, радостно заорал прораб. – Карл Иваныч?! Тот самый?! Ух ты! Отодринь твою мотьку! Живая легенда! Не верю!
- Ну, уж, голубчик… - засмущался интеллигентным кокетством доктор… - вы уж того… на слово поверьте-с. Да-с.
- Верю! Верю, душа вы родная! – Орал восторженно прораб. – Про то, что не верю – это я сказал для усиления выражения своих чувств. Дак что ж мы на ветру-то стоим, на продувном и пронзительном? Пойдемте-ка, пойдемте в теплую, натопленную сторожку. – Тоном добродушным, но не принимающим возражений скомандовал прораб и потянул за рукав расчувствовавшегося доктора.
В тот же миг вновь раздался оглушающий свист, небо затянуло черной мглой и наземь, на то самое место, где секундой раньше стояли Карл Иваныч и NN, обрушилась стая стремительных птиц. Карл Иваныч вздрогнул и резво подпрыгнул, а прораб загадочно и коротко прокомментировал:
- Ого, целых триста пятнадцать.
- Чего триста пятнадцать? – Возвратившись на ноги, взволновался Карл Иваныч.
- А? – Рассеянно спросил NN. – А-а. – Протянул он, открывая под каской гостеприимную улыбку. – Вы про это? – И, как ни в чем ни бывало, пояснил. – Соколов поднебесных.

32. Зрачок.
- А… а… а что они здесь делают?
- Кто?
- Ну… эти… соколы поднебесные.
- А они уже ничего не делают. Они уже свое сделали и теперь пали.
- Неужели разбились? – Суетливо заволновался Карл Иваныч.
- Да ну нет, что вы. – Миролюбиво приободрил его прораб.
- Но что с ними сталось? – Допытывался доктор.
- Да не волнуйтесь вы так, Карл Иваныч. – Участливо успокоил NN. – Все то, что с ними сталось, все осталось. Мы сами с вами соколы. Любо-дорого смотреть. – И взглянул на доктора так, что у того дух перехватило. Зрачок прораба померещился Карлу Иванычу хищным, пристальным и пронзительным. Бездна неисповедимая открылась в том зрачке, отчего Карл Иваныч почувствовал себя неуютно, неспокойно, и ему, вдруг, захотелось домой.
А, между тем, зрачок NN стремительно приблизился к напуганному доктору и медленно запульсировал, постепенно разрастаясь и превращаясь в зияющую яму, наподобие той, что была вырыта на пустыре. И Карла Иваныча будто потянуло в эту жуткую чернеющую воронку, а голова его словно превратилась в сферу, наполненную эфирным газом, где звучали обрывки неких шепотов, мелодий, шорохов, хохотков, заклинаний и тягучих речитативов, один из которых, гнусавый и протяжный оказался назойливей и потому слышней остальных:
Твой череп – черный вигвам.
Твой зрачок – это вход в черный вигвам.
Ты не знаешь тайн черного вигвама,
потому что ты не погружался в свои зрачки.
Когда ты закрываешь веки, то не закрываешь глаза,
они остаются открытыми, только взгляд обращается внутрь.
Так войди же в свой черный вигвам,
и ты увидишь присутствие незримого.
А другой голос, выделившийся из мешанины эфирного гама, взвился визгливым зигзагом и вонзился в самое нутро душевной субстанции Карла Иваныча: «Ведь ты же сам порывался принять витриол. Вот и принимай»!
Внезапно все шумы оборвались и со сверхзвуковой скоростью канули в вакуум. Канул в пустоту и Карл Иваныч.
К нему вернулось ясное и чистое сознание, которым врач и уразумел, что оказался в том самом котловане, что был увиден им из окна собственной квартиры. А теперь вот этот котлован уже засыпали землей, потому что при запрокидывании головы взгляд неизменно упирался в густую, погребальную и непролазную тьму.
«Ну что ж, - на удивление спокойно улыбнулся доктор, - вот я и похоронен».
И тихо рассмеялся.

33. Погружение И.
- Спи сыночек родненький, Иванушка, Ванятко. И-иииии-и. И-иииии-и. Спи головушка светлая, душечка добрейшая. – Гнусавя, но нежно напевала мать колыбельную, баюкая безмятежно посапывающего отрока. - Твой череп – черный вигвам… Твой зрачок – это вход в черный вигвам… Ты не знаешь тайн черного вигвама… потому что ты не погружался в свои зрачки. Когда ты закрываешь веки… то не закрываешь глаза… они остаются открытыми… только взгляд обращается внутрь… Так войди же в свой черный вигвам… и ты увидишь присутствие незримого.
Ивановы ноздри шумно раздувались, и глазные яблоки выпукло перемещались под сомкнутыми веками, вылавливая ускользающие извивы причудливых и чудных видений. Отрок всецело пребывал в сонном царстве.
- Ох, и натерпелось дитятко, ох и натерпелось. – В перерывах между заунывными колыбельными приговаривала мать. – Ну да ничего, шалунишка ты эдакий, - внезапно делаясь властной и жесткой, преобразилась женщина, - я из тебя вытащу всех твоих головастиков.
Сын встрепенулся, дернулся размякшим тельцем, словно пробежал по нему электрический поток, и тихонько простонал.
- Спи, хороший мой, спи. – Распевно растягивая интонацию, отозвалась теперь уже одновременно и властная, и ласковая мать. С этими словами она легко и плавно поднялась, подошла к шкапчику, приютившемуся колченого в западном углу комнаты, взяла оттуда две свечи и вернулась обратно.
Затем зажгла обе свечи и разместила их по бокам от головы спящего, не преминув погасить искусственное освещение. В слоистом сумраке сумерек Ванино чело, выхваченное мерцанием свечных огоньков, приобрело вид нездешний и сделалось как бы слегка отстраненным, абстрагированным от шероховатой поступи мирской повседневности.
Далее женщина склонилась над лицом сына и осторожно подула тому в место между бровей. Лоб И разгладился и стал похож на чистую дощечку. Женщина удовлетворенно кивнула и, отодвинувшись от лица мальчика, медленно и, приглушая голос, заговорила:
- Спи, мой дивный, спи. Очаровательное переплетение таинственных видений плавно уносит тебя в долину пленительных грез. – В такт Ваниному дыханию приговаривала женщина, волнообразно варьируя изливающимися словами, словно бы предназначенными для того, чтобы подхватить невесомого отрока и увлечь его в чарующие пространства гипноса. При этом отпрыск сделался чрезвычайно тихим и почти что неподвижным, а дыхание его превратилось в едва уловимую струйку воздушного ручейка.
- Ты сейчас далеко. – Продолжала женщина, начиная слегка раскачиваться.
– Оч-чень, оч-чень далеко-о. – Короткая пауза, словно подтверждающая, что действительно И забрался невесть куда, и земные реалии теперь ему и вовсе ни почем.
– Но, вместе с тем, ты ощущаешь тонкую ниточку, которая связывает тебя со мной. – Снова пауза, дающая почувствовать сносознанию Ивана наличие вышеуказанной ниточки.
– И этой ниточкой являются равно, как мой голос, так и мое молчание, которое ты будешь воспринимать настолько явно, что даже не уловишь различий в том, говорю я, или безмолвствую… - Пауза.
– Теперь ты помнишь, что, где бы ни оказался, куда бы ни забрел, ты всегда будешь чуять таинственную и прочную связь с той, которую слышишь и воспринимаешь сейчас. – Пауза.
– Слышишь ли ты меня сейчас? – Не прекращая покачиваний, тихо спросила женщина.
– Если да, то сдвинь брови к переносице. – Мальчик повторил предложенный жест. Женщина еще раз удовлетворенно кивнула.
– Ну, вот и чудненько, вот и чудненько. А теперь я отправляю тебя в Закоулки Потаенных Помыслов. Скользи плавно и осторожно, ничему не удивляйся и ничего не страшись. – Пауза.
– Поначалу, чтобы ты не беспокоился по поводу наличия удерживающей тебя ниточки, за которую ты всегда можешь потянуть и, тем самым, приблизиться к безопасной поверхности, твое погружение будет сопровождаться размеренным счетом до девяти, по окончании которого ты окажешься на той самой глубине, где и залегают Закоулки Потаенных Помыслов. – И вильнул бровями и приоткрыл рот. – Представь себя находящимся в просторной, уютной комнате.
- Один – пылает камин. И ты ощущаешь тепло, приятное тепло, разливающееся по всему твоему телу.
- Два – кругом облетает листва. За окном кружит ветер, пронизывающий и хлесткий, и тебе делается еще теплее и спокойнее оттого, что рядом камин, и ты можешь греться у него, быть расслабленным и невозмутимым.
- Три – на время замри. Полная неподвижность тела сделает подвижным твой дух. И теперь уже тело потеряло свое значение, ибо, сделавшись неподвижным, оно лишилось и веса. И сам ты сделался бесплотным, легчайшим, текучим, способным проникнуть в любую щель пространства, просочиться, проскользнуть…
- Четыре – во сне, как в собственной квартире. Все тебе знакомо. Ориентируешься уверенно. До Сириуса добраться, как на собственную кухню сходить, чайку попить.
- Пять – защищает незримая рать. Доверься происходящему и ничего не страшись. Пугайся, но не бойся. Ты защищен.
- Шесть – ты всегда есть. Не забывай себя. Как только забудешь, что ты есть, тот час же потеряешь себя. Если сам себя потеряешь, кто тебя будет искать?
- Семь – открыт не всем. Умей различать, кто союзник тебе, кто соперник. Научись быть открытым, но в тоже время, неуловимым.
- Восемь – здесь якорь бросим. Остановись, оглядись, присмотрись. И скользи дальше.
- Девять – ничего не делать. Дело делается само, а ты просто наблюдай. Если почуешь неладное, потяни за ниточку, и будешь вытянут.
Мать медленно прикрыла веки и голосом, сделавшимся гулким, проговорила:
- Теперь, Иванушка, ты глубоко-глубоко… и совсем рядом с Закоулками Потаенных Помыслов… Устремись в них и, ежели, что найдешь интересного, немедленно сообщай по ниточке. Понял?
Покорное тело И издало легкое движение, и брови чуть вздрогнули, видимо, в знак того, что И назидание уяснил.

34. Откровение И.
Иван подпрыгнул на кровати, изогнулся дугой и исторг из себя вопль. Женщина внимательно наблюдала за его преображением и только тихонько приговаривала: «Так, мальчик мой, так. Вот тебя и начало крутить. Это хорошо. Пусть покрутит, пусть. То, что крутит, то и выходит наружу. Повертит и отпустит. Не стесняйся – говори мамочке обо всем».
- Они лезут со всех сторон! – Заорал Иван рычащим басом.
- Кто лезет? – Быстро и резко спросила мать.
- Маленькие монстры! – Захрипел И.
- На что они похожи?
- На головастиков.
- Ага. – Потирая руки, спокойно произнесла женщина и внимательно посмотрела на сына. Лицо того исказилось и стало похоже на скомканную промокашку. Чистая дощечка лба сморщилась и посыпалась мелкими трещинами. Отверстый рот обнажил ряд острых и неровных зубов. Весь облик отрока сделался безобразным, почти уродливым. – Много их?
- Тьма тьмущая.
- Тебе страшно?
- Очень страшно.
- Вспомни из считалочки «пять, тебя защищает незримая рать». Пугайся, но не бойся. Присмотрись. Видишь слева от себя темнеющую лесенку?
- Вижу-у. – Тоскливо проскулил И.
- Заберись на пятую ступеньку.
- Я не могу двигаться. Меня, будто что-то не пускает. Кто-то в меня вцепился.
- Не забывай себя, ни в коем случае, не забывай себя. – Скомандовала мать. – Скажи себе четко и уверенно – «Я есть»!.
- Я… я… - замямлил Ванечка.
- Ну?! Быстро! – Строго закричала женщина. – Я есть!
- Я есть! – Снова рыкающим басом продекламировал отрок.
- Что происходит сейчас?
- Вроде бы отпустило.
- Скорее лезь на пятую ступеньку!
- Залез.
- Где головастики?
- Отступили.
- Молодец, Ванятко. Оставайся там и наблюдай за происходящим. Сам пока ничего не предпринимай.
И утих, тело его распрямилось и приняло знакомые очертания. В прихожей раздался звонок.

35. Это был кормилец.
Это был кормилец и глава семейства.
- Здорово, мать. – Весело воскликнул он с порога.
- Тс-с. – Женщина приложила палец к губам и прошептала. – Не шуми, Nikolaus, он сейчас тихий.
- Тихий? – Шепотом же вторил пришедший.
- Да, тихий. – Уверенно подтвердила мать.
- И как давно тихий? – Деловито осведомился отец.
- Да уж с минуту-другую.
- В погружении? – Снимая каску и разувая ботфорты, спросил NN. – Не рановато ли?
- По-моему, в срок.
NN призадумался, медленно отстегнул шпагу и только тогда проговорил:
- Ладно, пойдем кукать. – Что на языке данной семьи означало – «пойдем есть».
- Ага. – Радостно кивнула женщина. – Я приготовила твой любимый молошный студень.
Кормилец голодно взглотнул и с благодарностью посмотрел на жену.

Закоулки Потаенных Помыслов.
36. Болото.
Иван огляделся по сторонам. Он уже совершенно успокоился и потому наблюдал за черными тучами кишащих головастиков с невозмутимой отстраненностью хладнокровного исследователя. «Главное не забывать, что я есть. - Напоминал он себе. – Тогда я себя не потеряю. Я есть – вот мой оберег и щит».
С этими мыслями он сошел с пятой ступеньки и спустился по лестнице вниз, где обнаружил себя стоящим на краю болота, представлявшего собой колышущуюся студенистую массу пузырящейся трясины и копошащихся головастиков. Оно проявляло все признаки единого живого организма, и И даже показалось, что из его шамкающего чрева донеслось некое подобие приветствия: «Добро пожаловать». – Наполнил туманные испарения шлепающий звук. И чавкающая жижа лизнула его ступни. И отшатнулся и ощутил, как что-то кольнуло его в спину. «Я есть»! – Быстро вспомнил отрок и резко обернулся. Перед ним стоял колышек, на который он и наткнулся спиной, отступая назад. К нему была прибита дощечка с надписью:
Путь в Закоулки Тайных Помыслов пролегает через болото.
Теплая жижа обхватила Ивановы пятки.
- А… а нельзя ли как-нибудь иначе? – Спросил озадаченно Иван, обращаясь неизвестно к кому.
На дощечке проступила новая надпись:
А как иначе? Все равно, кругом одно болото.
Тут мальчик приметил, что вокруг, насколько хватает взгляда, простирается одна пустынная, заросшая мохом, хлюпающая равнина вперемежку с пузырящимися лужицами, а он сам всего лишь размещается на крохотном клочке тверди - бугристой кочке, на которой же установлен и одинокий колышек с меняющимися сообщениями.
- Вот так, так! – Почесал Ваня затылок.
Быстрее, быстрее.
- Что быстрее?
Ныряй в болото. –
Покачнулся колышек.
- Но зачем?! – Вскричал Иван.
Неужели ты хочешь проторчать на одной и той же кочке?
- М-да… ну, уж нет. – Задумался отрок.
А тем временем, чавкающая масса уже крепко обхватила его ноги.
Если сам не отправишься через болото, то тогда болото направится к тебе.
- И какая разница?
Разница та, что в первом случае ты сможешь его пройти, а во втором оно накроет тебя и скукает.
- Ой! – Весело воскликнул И. – Так мой папа говорит – «скукает» – про еду.
Не теряй времени на болтовню.
Ныряй в болото.
Разве ты не чувствуешь,
что оно уже подобралось к тебе
и вцепилось в тебя?
Иван посмотрел вниз и увидел, что ноги его крепко увязли в буром грязном месиве.
- Ой!
На дощечке просочились буквы, выполненные черной тушью:
VITRIOL.
- Последний вопрос, последний вопрос! – Замахал руками Иван, силясь вытащить засосавшиеся по колено топью, отяжелевшие ноги.
Колышек нетерпеливо качнулся.
- Что означает последнее слово?
Дощечка покрылась новым начертанием:
Visita Interiora Terrae Rectificando Invenies Occultum Lapidem.
Сложи первые буквы каждого слова и получишь
VITRIOL.
- А как это переводится?
Ты сказал – последний вопрос.
Как хочешь, а я ныряю.
И колышек провалился сквозь кочку.
- А-а! Была, ни была! – Отчаянно заорал Ванятко и, спружинив жилистое тело, плюхнулся в хлябь.

37. Вот так встреча!
Поначалу Иван подумал, что помер.
Сама необходимость прыгать в болото представилась ему окончанием его беззаботных и, не смотря на наличие разнообразных коллизий, все же, в целом, радужных дней земных. И, когда понимаешь, что вот-вот тебе придется расстаться с жизнью, тебя охватывает паника, а, может быть, даже ужас, и отчаяние. Но через какое-то время ты устаешь ужасаться и отчаиваться и вместо недоуменного «Почему я?» приходит смиренное «Я? Ну что ж. Я – значит я. И никуда от этого не деться». Потом вовсе успокаиваешься: «Наверное, муки рождения были гораздо тяжелее, чем сожаление по поводу кончины. Но раз ты вынес такое, когда сам пролезал сюда вперед головой, то, тем паче, переживешь, когда тебя другие вынесут вперед ногами».
Однако, вскоре Иван понял, что жив. Правда, его удивило то, что он не захлебнулся и не задохнулся. «Ну, надо же! – Воскликнул он радостно про себя. – Вроде утопший, а не усопший»… И тут он услышал тихий смех, обернувшись на который, радостно вскрикнул:
- Карл Иваныч!
- Иван? – Отозвалось белесое и смутное мерцание, обликом напоминавшее школьного доктора.
- Он самый, Карл Иваныч. – Дружелюбно ответил, заметно повеселевший, отрок.
- Вот так встреча!

38. Какими судьбами?
- Какими судьбами? – Начиная осваиваться в новом месте и, оттого чувствуя себя уверенней, не без деловитости в тоне, поинтересовался школьник.
Карл Иваныч собрался было ответить, что поспособствовал тому никто иной, как папаша ученика, но посчитал это в данной ситуации неуместным и потому выделил из себя нечто туманное и размытое, подстать облику:
- Да так вот…
- А вы не в курсе, где мы находимся? – Спросил пытливый мальчик.
- А ты-то как сюда попал? – Вспоминая про свое старшинство, поинтересовался наставник молодых.
Ваня простодушно рассказал свою историю, упомянул и про колышек, и про странную надпись на незнакомом языке.
- Это латынь. – Важно пояснил, белея в темноте, врач. – Повтори-ка еще раз.
Цепкая память восприимчивого подростка выдала четкую и чеканную формулировку:
- Visita Interiora Terrae Rectificando Invenies Occultum Lapidem.
- Угу. – Издал гулкий звук ученый. – Переводится это так: «Посети недра Земли, и, очищаясь, ты найдешь сокрытый камень».
- Камень? – Звонко закричал Иван. – Но разве он не в пирожке?
- Каком пирожке? – Насторожился доктор.
Отрок осекся. В этот миг его со стороны спины что-то больно дернуло, да так, что он даже покачнулся, и при этом у него под левой подмышкой блеснула серебристая ниточка, а в голове прозвучало: «семь – открывайся не всем».
- Да нет, это я так. – Уклончиво ответил И.
- Все мне теперь понятно. – Облегченно вздохнул Карл Иваныч.
- Да? Да? – Воодушевленно замахал руками Иван. – А мне поясните?
Карл Иваныч, судя по усилившемуся свечению в области предполагаемого лица, добродушно улыбнулся:
- Видишь ли, Иван, данное предписание предназначалось для неофитов, вступивших на путь поиска камня, и означало оно необходимость того, что называлось, испытанием Земли. Кандидата при посвящении погружали в полную изоляцию, где он, в конце концов, мог ощутить присутствие ядра собственной индивидуальности.
- Ага. – Изображая понимание, кивнул ученик.
- Но только я не предполагал, что это может произойти столь буквально. – Пробубнил озадаченно Карл Иваныч. И, вдруг, внезапно встрепенулся. – Ах, какой же я дурень! Ведь это же и есть тот самый vitriol.
- И что теперь? – Полюбопытствовал И, выказывая легкие признаки нетерпения. Общение с призрачным Карлом Иванычем ему несколько наскучило.
- А что теперь? – Колыхнулось бледное свечение. – Теперь ничего. Потому, как ничего и никого нет вокруг, кроме тебя самого. Теперь ты один на один сам с собой. Сумеешь остаться, тогда кем-то станешь. А ежели нет, ничего не останется.
- Как это так – никого, кроме меня? – Смутился Иван, ощущая, что лучше скука с доктором, чем ничего ни с кем. – А… а вы?
- А что я?
- Но, ведь вы то есть?
- Кто тебе это сказал?
- Дак, ведь… Карл Иваныч! Карл Иваныч! – Жалобно воззвал Ваня, увязая в кромешной пустоте, но остался безответным.

В(ы)ход.

39. Жрун.
Иван, поняв, что действительно остался один, рассудил так: «Если нигде нет никого и ничего, кроме меня, то какой мне резон куда-то идти? Все равно, куда бы я ни шел, я, так или иначе, встречу только себя самого. Пойду налево, а там я. Пойду направо – то же я. Что вперед, что назад – один лишь только я, и никого, кроме меня». – Поразмыслил отрок и пригорюнился.
Из Ваниного живота выплыла маленькая фигурка в остроконечном колпачке, обернулась к нему и подтвердила:
- И то ведь верно. К чему куда-то стремиться? Везде один и тот же беспросветный мрак, в котором не сыщешь ни радости, ни утешения. – И фигурка зарыдала.
- А ты кто? – Вздрогнул Иван.
- Я жряк Ун. Сокращенно – Жрун.
- Так, значит, я не один?
- В общем-то, Ванятко, один. – Тяжело вздохнул жрякк. – Я исключение. И я твой единственный, а потому лучший друг.
- А чем ты занимаешься?
- А я горюю и плачу. А вместе со мной горюешь и плачешь ты. И если мы заодно, то можно считать, что мы – одно.
- И что… удивляясь, спросил Иван, - больше нет никаких занятий?
- А какие могут быть еще занятия в беспросветной мгле? – Печально ответил Ун.
- Ну… - задумался ученик.
- То-то и оно. – Отозвался жряк. – То-то и оно. – И промокнул сырые глаза крохотным носовым платочком, слипшимся и раскисшим от непрерывной влаги.
- А ты… этого… того… не перегнул палку? – Строго нахмурился Иван.
- Да, что ты? Какое там, перегнул? Наоборот, не догнул! – Воскликнул жрякк и зарыдал еще сильней. – Ты только посмотри вокруг. – Сделал он широкий жест.
- Ну, посмотрел. И что?
- А то, что одна пустота кругом.
- Но ведь я-то есть!
- А какой от этого толк? – Тоскливо возразил жрякк. – Все равно, ни поиграть, ни поговорить не с кем.
- Да, уж это точно. – Грустно согласился Иван и вспомнил о том, как некогда ХА говорила ему что-то про большую игру, от чего ощутил сжимающую тоску покинутого и обманутого возлюбленного. Выходит, что ХА его бросила, а про игру все насочиняла.
- И утешить некому. – Нудил жрякк. – Вот, кто сейчас может тебя утешить? Где твоя мамочка?
- А вот здесь я не согласен. – Возразил Ваня, но, тронутый тоской, сделал это вяло и невнятно.
Зато жряк заметно оживился. Сообразительный школьник успел подметить, что чем хуже ему становится, тем лучше делается Уну. При этом, присмотревшись, он обнаружил, что тот постоянно совершает какие-то жевательные движения.
- Не согласен? – пожал плечами жряк и приблизился к Ване. – И правильно, не соглашайся. – Тут И обнаружил тончайшую ниточку-паутинку, один конец которой исходил из его живота, а другой находился во рту у жряка. Его-то Ун заглатывал и перемалывал своими миниатюрными челюстями. При этом он постепенно увеличивался в размерах и, раздуваясь, все более походил на устрашающего вида головастика. – И не соглашайся. – Суетливо пожевывая, бормотал Ун. – Мамочка далеко, она сейчас с папочкой аппетитно кукает молошный студень. А, лучше, дай-ка, я обратно залезу в тебя. И мне будет тепло, и тебе не накладно.
Ваня покорно кивнул, соглашаясь на предложение жряка – он уже настолько почувствовал себя обессиленным и безучастным, что ему лень было выказывать какую-либо инициативу со своей стороны. Но, вместе с тем, какая-то другая часть Ваниного существа не то, чтобы воспротивилась, а встрепенулась и затвердела, вспомнив матушкино наставление: «открывайся не всем». «Ну и что с того, что смысла нет, а тьма окрест беспросветна»? – Сказала эта самая часть, и Иван решительно отозвался:
- Нет.
Жряк, как ему показалось, даже немного оторопел от такого поворота событий. Он остановился и прекратил свое жевание.
- Да ведь я ж из тебя и вышел. – Обиженно надулся он. – Почему бы мне обратно в тебя и не войти?
- Но ты не есть я. – Возразил Иван, вернее, та самая, твердая часть его существа.
- А вот здесь, братец, ты ошибаешься. – Снова зажевал Ун. – Ты есть я. А я есть ты.
- Ты не есть я, ты ешь меня. И я не хочу, чтобы ты ел меня. – Крикнул Иван и оттолкнул вспузырившегося жряка. Тот легко отлетел в сторону, ниточка-паутинка выскользнула из его рта, и Ун исчез в темноте.

40. Главное, чтобы костюмчик сидел.
- Ух! – Облегченно выдохнул Иван и заметно повеселел. С интересом оглянулся по сторонам и громко произнес. - Что с того, что, куда бы я ни направлялся, я встречу себя самого? Из этого вовсе не следует то, что мне остается сидеть на одном месте и становиться жвачкой для Уна. Ведь, если я один, то это не означает, что я одинаковый. А раз я разный, то и вокруг, и везде вовсе не одно и то же. Жлобик просто хотел задурить мне мозги. А я, чуть было не поддался.
И И двинулся, куда глаза его глядели. А, постольку, поскольку глаза его глядели в темноту, то он в темноту и двинулся, рассудив, примерно, следующим образом:
- Коли я могу это описать, значит, я это воспринимаю и осознаю. Если я говорю – вот это темнота, стало быть, я ее вижу. А если я ее вижу, то она есть ничто иное, как свет. – И своему открытию порадовался и удивился. – Ну, надо же! На самом деле, тьма – это свет! А жряк и здесь хотел смухлевать, травя байки о какой-то беспросветности. Ну, уж дудки! Теперь меня не проведешь.
- А хочешь, проведу? – Раздался поблизости голос.
Мрак неожиданно прояснился, и Иван обрел способность видеть. Теперь он отчетливо различал рельефы, контуры и очертания открывшегося ему мира. Он стоял посреди цветущей долины, за которой простиралась горная гряда, а небо, брызжущее солнцем, наполняло сиянием ароматный воздух.
- Я вижу! – Воскликнул Иван.
- И не удивительно. – Отозвался тот же голос. До тех пор, пока ты был уверен, что темнота – это отсутствие света, ты, естественно, и видеть ничего не мог. Ибо ты сам отрицал такую возможность. Но, как только ты понял, что темнота и есть истинный свет, ты прозрел. И стал видеть. Логично?
- Логично, - довольный собой, ответил ученик, - но, - задумавшись на миг, прибавил он, - я не вижу тебя, того, кто со мной говорит. Кто ты?
- Я тот, которого ты не видишь, но, который видит тебя. Я тот, которого ты не ведаешь, но, который ведает тебя.
- Гм… - С некоторой растерянностью промычал Ванятко. – А куда же ты хотел меня провести?
- А куда угодно я могу тебя провести. – Спокойно отозвался голос.
- А! – Ликуя, догадался Иван. – Ты проводник! Верно?
- Как скажешь, так и будет. – Прозвучал голос. – И ты сам в этом уже убедился на примере света и тьмы. Скажешь так, и будет так, скажешь сяк, будет сяк. Что говоришь, то и получаешь.
- А если я тебя никак не назову? – С бойкой находчивостью спросил школьник.
- А если никак не назовешь, то, как призовешь?
- Ты говоришь какими-то загадками. – Попенял ученик.
- И не мудрено. Я ведь тот, который разувает твой ум. Вот тебе еще одна загадка – если я тот, кто разувает ум, то кто я?
Иван задумался. Он настолько сильно погрузился в свои размышления, что вздрогнул от неожиданности, когда почувствовал, как кто-то хлопнул его по плечу.
- Здорово, друг.
- Здрасьте… - Он увидел щеголеватого маленького человечка, облаченного в лиловый плащ, при шпаге. На голове того красовался в тон плащу колпак, вышитый бисерными узорами.
- Как дела, Иван? – Участливо поинтересовался человечек.
- Все отлично. – Вежливо ответил ученик. – Вот только я тут над задачкой одной призадумался.
- Да, да, над задачкой. – Словно, подтвердил человечек. – От того ты такой озадаченный. И кто ж тебя так озадачил?
- Тот, кто разувает ум.
- А-а! – Звякнув шпажкой, понимающе протянул человечек. – Это – известный фокусник.
- Да что вы? И кто же он такой?
- О нем все знают, но мало, кто его знает. Его признают, но не узнают. Его все видят, но сам он не видим. А, когда видят, то не ведают, что это он. Потому, чего о нем говорить? Не это главное, и не он главный.
- А что главное? – Поинтересовался Иван, несколько сбитый с толку репликами человечка.
- Главное? А главное, - важно ответил тот, поправляя трепетно складки на плаще, - чтобы костюмчик сидел. Вот что главное, Иван.
Иван не без чувства удовлетворения отметил про себя, что человечек уже второй раз обратился к нему уважительно. Это ему понравилось, а человечек показался вполне даже симпатичным.
- А куда ты направляешься? – Спросил, ощущая свою важность, Иван.
- О! – С готовностью ответил симпатичный собеседник. – Я не направляюсь, а шествую.
- В смысле, путешествуете?
- В смысле, шествую. – Строго поправил человечек. – Разве ты не видишь мои плащ, колпак и шпагу?
- Как же, вижу.
- Красивые, правда?
- Красивые. – Согласился И.
- Так как же ты можешь говорить, что при таком наряде я путешествую?
- Да, уж простите, чепуху смолол. – Извинился Ваня, чувствуя себя пристыженным.
- Тот-то и оно. - Подытожил владелец наряда. И более снисходительным тоном добавил, переходя на «вы». – Я вам великодушно прощаю, Иван, ваше дремучее невежество, полную отсталость в области высокой моды и, простите, отсутствие вкуса. – Человечек вскинул свой вздернутый носик, любовно ощупал колпак и продолжил. – Я знаю, что вы мне завидуете.
- Я?! – Изумился И.
- Да, вы. – Категорично отрубил человечек.
- Вот уж, право, чего нет, того нет. С какой стати мне вам завидовать?
- А с той стати, что я лучше, а вы чуточку похуже. – Раздуваясь от собственной важности, ответил человечек, начиная походить на головастика.
- Ой, - внезапно догадался Иван, - да ведь это же жряк. И колпак тот же, и раздувается, как головастик.
- Я не просто жряк! – Запальчиво крикнул раздутый человечек. – Я самый важный и главный жряк!
- Да, полноте вам, не волнуйтесь вы так. – Попытался урезонить И бедолагу. Но тот распалялся все сильней и сильней, пока, в конце концов, не лопнул, наполнив воздух массой мелких полупрозрачных мошек.

41. Мозлики.
Мошки зависли над землей огромной студенистой тучей. Однако, подувший ветерок, их рассеял. Они разлетелись в разные стороны, где и растворились в воздушных потоках.
Вместе с тем, некоторые из них все еще кружили возле Ваниного лица, впрочем, не особо досаждая своим присутствием. Они не кусались, не жалили, не звенели назойливо, а только лишь мелкими точками мелькали, будто совершая некий свой причудливый танец. За ними даже было любопытно наблюдать. И Ваня, всматриваясь в их забавные перемещения, обнаружил, что, они издают какой-то тонкий, едва, но все же уловимый звук. А, вслушавшись более пристально, он понял, что эти крохотные существа между собой о чем-то переговариваются. И тогда он решил к ним обратиться:
- Вы говорящие микробы? – Продемонстрировал он свою причастность к познаниям в биологии.
- Нет. – Ответило несколько мошек в один писклявый голос. – Мы – мозлики.
- Мозлики? – Удивился Иван.
- Именно, они самые.
- А кто они такие, эти самые мозлики?
- То есть, мы?
- То есть, вы.
- Мы – крохотные существа, которые наполняют собой воздух. При дыхании человоков мы проникаем в их кровь, разносимся по всему организму, а затем попадаем в голову и там размножаемся. И какая-то часть из нас остается там, внутри, а какая-то снова выходит наружу.
- Вот это номер! А чем вы занимаетесь?
- Мы питаемся, размножаемся и играем человоками.
- Вы игроки? – Обрадовался И.
- Ну… в своем роде, да. – Охотно отозвались мозлики и беззаботно рассмеялись.
- Ух, ты! – У Вани перехватило дыхание. – А во что вы играете?
- Не во что, а кем. В этом вся суть. – Невозмутимо пояснил один мозлик, более похожий на червячка, чем на мошку, и щекотно коснулся Иванова лба.
- То есть, с кем? – Решил уточнить Иван, чувствуя себя мальчиком вразумительным и понятливым.
- Не с кем, а – кем. В этом вся суть. – Строго пояснил щекотливый мозлик. В этом и состоит отличие Большой Игры от всяких там игрушек, вроде твоего футбола или крестиков-ноликов. Пока ваш брат играет в мячи, мы играем вашим братом. – Сказал мозлик, взвился в воздух, грациозно выполнил замысловатое па и устроился на Ванином носу. – Правда, - задумчиво продолжил он, - кое-кто из вас все-таки умудряется выиграть.
- Это, каким же образом?
- Ага, так то я тебе и сказал. – Насмешливо ответил мозлик.
- Да, ладно, - запищала горстка мозликов, вьющихся рядом, - ему, наверно, можно сказать. Неплохой малый, да и к Большой Игре готовился. Оно даже и интересней будет, если мы приоткроем кое-какие карты.
- Полагаете? – Задумчиво спросил выделившийся мозлик.
- Полагаем! – Дружно отозвались те.
- Что ж, - медленно произнес червячок, - пусть будет так и, отделившись от Иванова носа, завис у того перед глазами, после чего снова водрузился на нос. – Тогда внимай. Вот тебе первый вопрос. Кто ты?
- Я? – Несколько недоумевая по поводу банальности вопроса, пожал плечами Иван. – Как кто? Я – это я, Иван, он же Ваня, ученик школы, ныне погруженный.
- Вопрос второй. Кто сейчас ответил?
Иван, немного сбитый с толку, часто заморгал.
- Я и ответил.
- Вопрос первый. Кто ты?
- Так, я уже сказал, кто я. – Я – Иван…
- Вопрос второй. Кто это сказал?
Иван сконфузился и обиженно замолчал.
- Вот видишь, - тоном комментатора произнес мозлик, - первую партию ты профукал.
- Отчего же? – Плаксиво запротивился Ваня. Ему стало досадно от того, что какой-то червячок загнал его в тупик.
- А от того, что тебя водили за нос. Водили до тех пор, пока не провели. – Весело пропищал мозлик-червячок и резво взлетел с носа И. – Мы любого способны водить за нос. Это наш основной стратегический прием. И каждого можем провести. М-да. Кроме разве того, кто разувает ум.
- О! – Воскликнул Иван. – А я его знаю.
- Неужели? – Удивился мозлик.
- Да. Я с ним разговаривал.
- Разговаривать еще не означает знать. М-да. Ну, ладно. Сыграем вторую партию?
- Э-э, нет, погоди. Ты мне сначала расскажи, почему я профукал первую.
- Ты, Ванятко, профукал ее потому, что… плохо фукал. Ты не ответил ни на один вопрос…
- Как? – Запальчиво перебил И. – Ведь, вы же сами слышали, как я отвечал!
- Ну, положим, отвечал не ты, - спокойно пояснил червячок, - ты только рот открывал. А отвечал за тебя мозлик.
- Что это значит? – Смутился Иван.
- А это значит то, что отвечал один из тех мозликов, что живут у тебя в голове. А ты думаешь, что он – это ты. Многие человоки так думают. Потому что мозликам это выгодно. Именно, благодаря такому положению дел, мозлики и управляют человоками, а те при этом их кормят, да еще и работают на них.
- Вот так, так. – Присвистнул Иван. Но червячок невозмутимо продолжал.
- Причем, у мозликов, как у муравьев, или там, пчел существует разделение по функциям при всей их взаимосвязанности. Одни мозлики называются чуниками. Например, ты смотришь на кого-то и злишься. Значит, в тебя вселился чуник злобы. Если печалишься, стало быть, чуник печали сидит в тебе. И, вообще, человоки напичканы чуниками, как подушки – перьями. Второй род мозликов – идики. Идики управляют чуниками. Идик, предположим, шепчет: «Он – мерзавец» и передает сообщение чунику, а тот командует: «плюнь в него», и мясо, то есть человок исполняет. А если ты валяешься на диване и в тайне полагаешь, что чуть ли не председатель земного шара, то, скорее всего, таким способом развлекается, засевший в твоей голове, фантик. Некоторые из мозликов до такой степени преуспевают на своем поприще, что со временем становятся жряками. Как правило, в одной голове соседствует несколько жряков.
- И они борются друг с другом?
- А чего родственникам бороться? Они по очереди уступают бразды правления, когда накукаются и навластвуются. Так, что, пока один правит, остальные отдыхают.
- А вот, я собственными глазами видел, как лопнул жряк, и из него вышла вас тьма тьмущая. Почему так получилось?
- Потому, что тому поспособствовал Разувающий ум.
- А кто-нибудь из вас погиб?
- Мы отомрем только тогда, когда ни в одной голове не останется ни одного жряка. Но такое наступит нескоро.
- А зачем Разувающий ум уничтожает жряков?
- Разувающий Ум вообще никого не уничтожает. Жряки сами губят себя при соприкосновении с ним.
- А кто же выигрывает из человоков?
- Тот, кто освобождает свою голову от жлобиков и вовремя распознает замыслы мозликов. Тогда он выходит из-под их контроля, и человок становится человеком… Ну, ладно, Иван, мы итак заболтались с тобой…
- Подождите! – Взмолился Иван. – Еще один вопросик.
- Ладно, давай.
- А мозлики заразны?
- Заразнее микробов. – Пискнул червячок и, мелькнув извивающейся ленточкой, исчез.
Воздух вновь сделался чистым и прозрачным. Иван почесал затылок и ощутил шевеление целого роя мозликов в голове. Они копошились, шуршали и что-то нашептывали. Один вкрадчиво вразумлял: «Не верь сказанному», другой настаивал: «Обязательно верь», третий упорствовал: «ты хочешь съесть апельсин, у тебя неимоверное желание съесть апельсин».
Однако Иван строго прикрикнул на них: «Цыц! Разве я не знаю, что вы всего лишь на всего мозлики? Так, что сидите и помалкивайте. А, если очень хочется поговорить, летите и ищите другую голову. Моя же отныне для вас – не питательный бульон». – И мозлики шушукаться перестали, а в голове воцарилась тишина.

42. Бледный рыцарь.
И И двинулся по дороге, идущей вдоль горной гряды.
Интересно отметить то, что после беседы с мозликами он обнаружил способность видеть их самих, как в воздухе, так и в человочьих головах.
На одном из перекрестков он повстречал бледного рыцаря. Тот браво гарцевал на своей лошадке, и что-то весело напевал, а в голове у него развлекались два фантика – один при генеральском мундире с лицом Наполеона, другой прикинулся златокудрой красавицей.
Иван решил проверить свою способность и обратился к наезднику:
- Приветствую Вас, Ваше Величество. А я узнал Вас. Вы – Наполеон.
Бледный всадник покраснел, с ужасом посмотрел на И, соскочил с лошади и со всех ног пустился наутек. Фантики в его голове злобно захихикали.
Ваня довольно улыбнулся и похвалил себя – «ай, да молодец я. Насквозь человоков вижу». И тот час же заметил, как в сгустившемся воздухе прорисовалась фигурка с остроконечным колпачком, в лиловом плаще и один в один похожая на ту, что лопнула накануне. И еще услышал тихое хихиканье в собственной голове.
«Что же теперь делать»? – испугался Ваня.
- Беги за рыцарем и проси прощения. – Раздался в пространстве знакомый голос Разувающего Ум. – Ты атаковал рыцаря и тем самым присоединился к его фантикам. Ты снова стал злобным ребенком и подпал под влияние мозлика. И здесь тебя перехитрили, ты опять проиграл. Ты не тому нанес удар. И, в конечном итоге, этот удар обратится против тебя же самого.
Иван побежал за рыцарем и догнал его только у подножия горы.
- Прости меня. – Переводя дух, крикнул Иван.
Рыцарь обернулся, и И увидел, как из зрачков того полетели мириады крохотных полупрозрачных червячков, мушек, букашек, а два фантика в голове съежились и сморщились.
- Почему? – Тихо спросил рыцарь. – Почему ты просишь у меня прощения?
- Потому что я виноват перед тобой. - Ответил Иван. – Боковым зрением он приметил, как личико жряка злобно исказилось, расплющилось и смылось продувным ветерком.
Рыцарь потупился и сказал:
- И ты прости меня, путник.
- За что же мне тебя прощать? – Изумился Иван.
- За то, что из-за меня ты стал уязвимым.

43. «Я – постоянный твой спутник».
Иван вздрогнул от неожиданности.
- Каким же образом ты вынудил меня стать уязвимым?
- Как же? – Отозвался рыцарь. – Когда ты увидел в голове моей фантиков, то сам невольно подпал под их влияние. Разве ты при этом не почувствовал себя этаким наполеончиком, всемогущим и всепроникающим, всевидящим и всеведающим сверхчеловочком?
Только сейчас И понял, что это действительно было так.
- Значит, соответствующий мозлик впрыснул в тебя свою слюну. Он тебя подловил и уловил, и сделал готовым к тому, чтобы ты впустил в себя жряка. – Разъяснил рыцарь. – Второе. Своим поведением и бегством я отразил тебя самого. Просто тогда ты не приметил, что порядком струхнул и спасовал перед мозликами. И, решив заручиться их благосклонностью, ты напал на меня, в общем-то, на своего друга и, тем самым ублажил врага. И здесь тебя спасла защита Раздевающего Ум. Иначе бы ты и эту партию проиграл. – Рыцарь пристально взглянул на Ивана. – Ты вникаешь в закономерности Большой Игры?
Иван кивнул. И рыцарь продолжил.
- Когда мозлик впрыскивает в тебя свою слюну, ты делаешься мутным. А это все равно, что ты перестаешь на какое-то время жить. – Рыцарь помолчал и высказал то, что Ивану показалось парадоксальным. – И еще. Чем больше внутри тебя силы, тем больше вокруг тебя собирается жряков. Запомни это положение. Когда ты получил дар видения, одновременно к тебе приблизилось еще семеро жряков.
- Но почему?
- Потому что они охотятся за твоей силой.
- Неужели этой самой силой я не могу их одолеть?
- О! – Воскликнул рыцарь. – Эти жряки уже более изощренные и искушенные. Мутник знает толк в стратегии.
- Мутник? – Отозвался И, вопросительно глядя на рыцаря.
- Да, Мутник. Это покровитель и главнокомандующий всех жряков.
- Г-м. – Задумался Иван, постигая правила Большой Игры. – Я хочу попросить тебя быть моим спутником. – Обратился он к рыцарю, но очертания того сделались зыбкими и прозрачными.
- Я, собственно, всегда твой спутник. – Услышал Иван тихий шелест ускользающего облика.
- Ты куда, рыцарь? – Растерянно спросил отрок.
- Да я не совсем и рыцарь. – Отозвался эхом слабенький шепоток.
- А… а… кто же ты? – Ваня почувствовал себя растерянным.
- Зеркало. – Всколыхнулось дыхание легкого ветерка. – Твое зеркало. Я – постоянный твой спутник. – Шелест слов прозвучал уже в ясном, прозрачном пространстве.

44. И он просто побрел.
Он оглянулся по сторонам и вспомнил, что держит путь в Закоулки Потаенных Помыслов.
Между тем, сплошная равнина простиралась окрест. И ни одного указателя.
В пространстве наблюдались едва заметные перемещения. Воздух, если присмотреться, тонко вибрировал. Горная гряда, казавшаяся незыблемым массивом, теперь представлялась полуразмытым месивом. Вот-вот дрогнет, сдвинется с места и уползет прочь.
Нет ни закоулков, ни переулков, где бы удержаться на минуту-другую, постоять, подумать, задуматься и, в конце концов, что-нибудь задумать. Или призадуматься – и придумать.
Можно – или изобрести, или приобрести. А можно просто – брести.
И он просто побрел.
Теперь направление не имело значения. Ибо не было знаков.
И не было направления, так как не было знаков.
Он оглянулся по сторонам и вспомнил, что вышел из Закоулков Потаенных Помыслов.
Он оглянулся по сторонам и больше не увидел никаких сторон.

Все разделы / Книги по психологии

Книги для бизнеса. Виталий Пичугин

Книги по психологии. Виталий Пичугин

Конструктор реальности

Комментарии

Новое сообщение