ях, законах развития, в своих представлениях о мире вещей в мире людей. Именно эти закономерности нуждаются в открытии и определении» (ibid., p. 9—10).
Но с тех пор различные теоретические и особенно недавние эмпирические исследования в русле так называемой новой социальной истории показали иллюзорность представлешш о психологическом развитии как основанном на неизменных законах, вне исторических, материальных и культурных условий. Социальная история интересуется повседневной жизнью обычных мужчин и женщин, не оставивших письменных свидетельств (биографий, генеалогий или писем) и не попавших в официальную историю.
Бесспорным новатором в этой области является Филипп Ариес, положивший начало подобным исследованиям своим внушительным трудом по истории ребенка в семейной жизни в старорежимной Франции (в период до 1789 г.). Согласно Ариесу, в доиндустриальной Европе отсутствовало различие детства и отрочества. В XVD2 в. не уществовало никакого понятия для той возрастной категории, кото-ую сегодня принято называть отрочеством, ему еще предстояло сфор-иропаться. Ариес считает, что это произошло лишь в конце XIX в.; именно в это время юность становится основной темой в литературе, объектом заботы моралистов и политиков. С этого момента начинают серьезно интересоваться тем, что думают юные, и публиковать статьи по этому вопросу. Отрочество появляется в истории как таящее п себе новые ценности, способные оживить дряхлеющее общество. Эта мысль щюпитывает, впрочем, все творчество Стэнли Холла, который еще в 1904 г. опубликовал первое научное исследование по отрочеству.
Если Ариес считает «датой рождения» отрочества период 1900-х годов, то юношеское сознание как чувство принадлежности к группе, имеющей общие заботы и устремления, в Европе стало общим явлением только в конце первой мировой войны, когда солдаты противопоставили себя прежним поколениям. С этого момента отрочество распространилось, растянулось во времени, оттесняя детство вверх по течению жизни» а зрелость — вниз. Постепенно произошел раскол поколений, который характеризует наше время, с длинным периодом отрочества, покрывающим практически все десятилетие между 10 и 20 годами.
Таким образом совершился переход от эпохи без отрочества к эпохе XX в., когда отрочество становится любимым возрастом. Его стремятся достичь как можно раньше и задержаться в нем как можно дольше. Все происходит, согласно Ариесу, так, как если бы каждой эпохе соответствовал свой привилегированный
104

период жизни: XVII в. — молодой человек, XIX в. — ребенок, XX в. — подросток. Эти различия, утверждает Ариес, существенно зависят от демографических отношений между различными поколениями (Aries, 1973, р. 8—21).
Подобное направление исследований, начатое Ариесом, вызвало целую серию исторических работ, в которых делались попытки очертить истоки современной семьи (Shorter, 1977) и появление современного отрочества (Katz, 1975). Эти работы подтверждают идеи Ариеса, более точно датируя рождение современной семьи второй половины XIX в., когда возрастает роль частной жизни, интимности и чувственной стороны брака. Эта эпоха, совпавшая с индустриализацией, привела к увеличению времени пребывания подростков в семье вплоть до брака, создав тем самым феномен современного отрочества.

II. Отрочество: антропологическая перспектива

1. КУЛЬТУРАНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД

Основным событием отрочества является постепенное включение в мир взрослых; этот социальный переход не нужно пугать с биологическим феноменом пубертатного развития. В самом деле, несмотря на отдельные вариации, в целом пубертат везде наступает в одно и то же время и его биологические последствия везде одинаковы, имеют всеобщий характер, однако время окончания отрочества и признания взрослого состояния значительно варьируется в разных культурах.
Уже первые антропологические исследования сильно изменили представления об отрочестве, отведя центральную роль в этом возрасте социальным факторам развития и показав, что особенности подросткового периода, так же как и его продолжительность, детерминируются социальными институтами, с помощью которых общество обеспечивает переход от детского состояния к взрослому. Более 50 лет назад Мид провела исследования сначала на Самоа, затем в Новой Гвинее с целью наблюдения за ходом развития подростков-аборигенов. Для Маргарет Мид1 и Рут Бенедикт исследования различий в разных культурах стали своего рода социальной лабо-
1 Классические работы Маргарет Мид по культуравтропологии представлены ва русском языке в кн.: Мид М. Культура и мир детства. М., 1988- — Примеч. ред.
105

раториеи и позволили поставить под сомнение существование универсальной схемы взросления, а также увидеть в новом свете этапы развития ребенка в нашей культуре.
Роль факторов культуры в развитии подростка наиболее ярко
продемонстрирована в труде «Взросление на Самоа», изданном впервые в 1928 г. В этой работе Мид описывает повседневную жизнь на Самоа и различные аспекты развития девочек-подростков. В последней главе Мид рассматривает проблемы взросления американской девочки-подростка в сравнении с девочкой на Самоа: «... (в обоих случаях — М. К.) перед нами дети, проходящие через одинаковые стадии физического развития...» достигающие пубертата с началом первых менструаций, постепенно достигающие физической зрелости... Физическое развитие представляет собой константный фактор в Америке и на Самоа; однако юные американки и девушки Самоа отличаются друг от друга. Должны ли мы так же уверенно, как и в «случае телесных изменений», считать, что отрочество и там и здесь является периодом развития, влекущим за собой конфликты и стрессы?» (Mead, 1961, р. 144, 145).
Мид отрицательно отвечает на этот вопрос. На Самоа она не наблюдает различий между девочками, еще не достигшими пубертата,- и подростками; за исключением физического развития, ничто не отличает девушку, два года назад достигшую половой зрелости, от той, которой это предстоит через два года. Отрочество никогда не описывается самоанскими девушками как сложный период жизни. Наоборот, это время выступает для них как период
счастливой беззаботности; тревоги или стрессы им незнакомы.
Почему же существуют такие различия в психологическом развитии самоанских и американских девушек? Первая причина, согласно Мид, заключается в общей атмосфере беззаботности, царящей на Самоа: отсутствуют экономический и социальный прессинг; главное нее, нет необходимости социального, морального и профессионального самоопределения. Вторая причина заключается в контрасте жесткости американской сексуальной морали по отношению к подросткам и терпимости сексуальных нравов на Самоа, где «сексуальность считается естественной и приятной вещью; сексуальная свобода ограничена лишь редкими (кастовыми) соображениями, взрослые слишком заняты для того, чтобы уделять время многочисленным приключениям подростков. Все в обществе разделяют эту точку зрения» (ibid., p. 148).
106

Наконец, сама организация социальной жизни на Самоа кажется призванной уменьшить все виды глубоких эмоциональных привязанностей между людьми: ребенок очень рано отдаляется от семьи и вступает в разветвленную сеть родственных отношений, которые гораздо шире семейного круга; верность между влюбленными и супругами не является обязательной. Это сильно отличается от западной модели семейной жизни, которая протекает в ограниченном семейном кругу, большое значение придает любви, а также отношениям привязанности и зависимости. Как об этом пишет Мид, ¦самоанские родители, несомненно, отвергли бы как неприличную и одиозную такую мораль, которая основана на личной привязанности:' «будь вежлив, чтобы мама была довольна», «не груби сестре, это огорчит папу» (ibid., p. 224).
Картина жизни подростка в Новой Гвинее, где Мид наблюдала процессы взросления и воспитания у племени ману, северной народности острова, живущей в свайных поселениях на берегу лагуны, была другой — ненадежное существование регулировалось сложной системой принудительных запретов и табу.
Для девушки наступление пубертата означало «начало взрослой жизни... конец игр, беззаботных дружб, счастливых часов беспечных прогулок по деревне» (Mead, 1958, р. 132), Первые менструации сопровождаются празднествами, во время которых
девушку поздравляют и украшают; это событие связано для нее с уменьшением участия в общественной жизни селения и началом «лет ожидания... между беззаботными детскими играми и супружескими обязанностями».
У мальчиков достижение пубертата сопровождается различными ритуалами, такими, как церемония прокалывания ушей и посещение острова предков. Но этот период короток, так как по окончании церемоний мальчик возвращается к своим товарищам по беззаботным детским играм.
Отрочество описывается как счастливое время и для девочек, и для мальчиков: тяжелым периодом жизни считается начало супружества. .В этот момент безразличная молодая жена приходит в дом мужа, которого она не выбирала, и-тот долго будет выражать по отношению к ней сварливую враждебность, поскольку в течение многих лет будет вынужден жить в зависимости от родителей, одаривших его этой женой и домашним скарбом. Ставшие классическими работы Мид, сравнивающие жизнь подростка в примитивных обществах и в обществах западной культуры, во многом оказали влияние на современные
107

представления об отрочестве. Однако лишь в 50-е годы ее идеи реально повлияли на теоретическое осмысление отрочества, хотя обе эти работы были признаны событием сразу же после их опубликования. Даже сегодня они сохраняют свою актуальность и по-прежнему представляют образец полевого культурантропо-логического исследования. Как признается в своей автобиографии Мид, она осуществила эти исследования с целью проверки идей Холла о неизбежном характере подросткового кризиса. В 20-е годы сильное влияние на генетическую психологию в США оказали личность и воззрения Холла. Однако психологические взгляды Холла сами находились под сильным влиянием его философско-методологических представлений об эволюции человечества и о том месте, которое должно занимать отрочество в воспроизводстве человеческого рода. Вероятно, в начале века лишь малая часть американских подростков испытывала кризис отрочества, наполненный стрессами, тревогами и конфликтами. Большинство же подростков включалось во взрослую жизнь, приспосабливая свое поведение к тем нормам и правилам, которые преобладали в разных социальных группах. Многие из них, однако, испытывали чувства страха, вины или подавленности, связанные с моральными и социальными запретами, которые характеризовали их сексуальную жизнь. В этом отношении работы М. Мид ясно продемонстрировали, как социальные институты конкретной культуры формируют содержание жизненного опыта подростка.

2. Обряды инициации

В большинстве примитивных культур существуют странные на взгляд европейца церемонии, вводящие подростков во взрослую жизнь. Подобные обряды инициации, распространенные по всему миру, были предметом многих наблюдений — сначала миссионеров и путешественников, затем этнологов. Этот систематизированный материал представляет собой богатое, но в силу большой вариативности обрядов очень* сложное исследование. Такие обряды могут быть кратковременны или же длиться годами, они могут протекать как простые церемонии или сложные представления, требующие специальных сооружений и длительной подготовки, они могут быть радостным праздником или впечатляющими церемониями с преодолением опасностей, физическими лишениями и ритуальной хирургией — полированием зубов, надрезами на коже, обрезанием и т.д.
108

Психологи пытаются расшифровать обильную символику инициации, стараясь обнаружить за символами тот личностный смысл, который имеет для индивида достижение взрослого статуса. Как правило, психологические интерпретации инициации сводятся к обсуждению конфликтов, связанных с эдиповым комплексом, к утверждению половой идентичности и стабилизации половых ролей. Не пренебрегая данными аспектами, антропологи стремятся описать возможные обрядовые разновидности достижения взрослости и выделить социальное значение приобщения ко взрослому статусу. Однако и те и другие исследователи признают, что данный ритуал всегда предназначен для подготовки ребенка к своему будущему статусу и для приобщения к этому статусу подростка.
А. Психологические функция обрядов инициации мальчиков
Обряды инициации мальчиков часто протекают публично: будущие участники собираются, разбившись по возрастам, на площади селения или в специально отведенном месте. Эти своеобразные церемонии издавна наблюдались во всех уголках мира. Они стали предметом разнообразных психологических интерпретаций, группирующихся вокруг трех основных тем: овладение эмоциями, связанными с эдиповым комплексом; присвоение половой идентичности и контроль над бисексуальными влечениями подростка.
а) Овладение эмоциями, связанными с эдиповым комплексом
Уайтинг, Клакхон и Энтони (Whiting, kluckhohn, Antony, 1951) выдвинули гипотезу о функциях обрядов инициации у мальчиков на основе идеи разрешения эдиповых конфликтов в отрочестве: тесная связь ребенка с матерью в детстве порождает ревность к отцу, в результате чего оказывается необходимым определенное социальное вмешательство для предотвращения инцеста с матерью и открытой враждебности к отцу.
В некоторых примитивных племенах мать и сын спят в одной постели с рождения ребенка и часто в течение более двух лет; в этих общностях послеродовые сексуальные отношения между супругами прерываются запретами и табу. Уайтинг и его сотрудники утверждают, что здесь следует ожидать появления особенно жестоких обрядов инициации мальчиков, содержащих испытания мужества, физические лишения и операции на гениталиях в целях преодоления эдиповых влечений. Уайтинг с соавторами эмпирически исследовали в 56 случайно выбранных во
109

всех точках земного шара племенах статистическую взаимосвязь между тремя следующими переменными: совместным сном матери и сына, сексуальными супружескими запретами в послеродовой период и наличием жестоких обрядов инициации подростков. Эта связь оказалась статистически достоверной. Авторы пришли к выводу, что основная функция инициации мальчиков заключается в преодолении влечений инцеста и предупреждении открытого бунта против отцовского авторитета в тот момент, когда физическая зрелость делает этот 6501т опасным, усиливает мужскую идентификацию и принятие подростком мужской роли.
Работа Уайтинга и его соавторов стала объектом постоянной критики со стороны антропологов (Brown, 1965; Norbeck et al., 1962; Young, 1962). Последние в особенности упрекали их в оторвашхости сделанных наблюдений от этнологического контекста и в силу этого несколько обесцененных, главное же —- в пристрастном отборе череменных, согласующихся с психоаналитическими предположе-сиями и маскирующих такие фундаментальные социальные факто-)Ы, как полигамия или преобладание власти мужчин, укрепляющейся благодаря различным мужским союзам. Янг (Young, 1962) обратился к исследованию этих же 56 племен, наблюдавшихся Уайтингом и его сотрудниками, введя в дополнение к изученным переменным такую, как мужская солидарность, определяемая наличием тайных мужских сообществ, запретных для женщин. Янг показывает, что наличие подобной мужской солидарности в большей степени определяет жестокие обряды инициации, чем особенности воспитательной практики на первом году жизни ребенка. По его мнению, основной функцией обрядов инициации является скорее подчинение половых ролей подростка социальным требованиям, вытекающим из высокой степени мужской солидарности, нежели овладение подростком детскими эмогщями эдипова комплекса.
б) Присвоение половой идентичности
Бартон и Уайтинг (Burton, Whiting, 1969) критически пересмотрели предыдущие гипотезы Уайтинга и других, попытавшись на этот раз интерпретировать функции обряда инициации на основе понятия вторичной идентификации. В сообществах с такими послеродовыми обычаями, когда мальчик изгоняется из материнской постели в пользу ранее выдворенного из нее отца, он испытывает к своему сопернику амбивалентное чувство нена-
110

висти и зависти. Эта зависть заставляет его идентифицироваться с отцом. Подобная форма идентификации должна быть усилена в ходе инициации посредством вторичной ритуализированной идентификации, в которой происходит закрепление мужской половой идентичности.
Мы утверждаем, что объяснение в терминах половой идентичности является более валидным и плодотворным. Мы считаем, что в общностях, содержащих конфликтную половую идентификацию, в которых ребенок спит с матерью, а семейное единство контролируется мужчинами, можно наблюдать обряды инициации, функционально служащие разрешению этих сексуальных конфликтов» (Burton, Whiting, 1969, p. 67).
в) Разрешение бисексуальных влечений
Беттельгейм в работе «Символические ранения» (Bettelheim, 1971) дал несомненно наиболее оригинальное объяснение обрядам инициации мальчиков. Его размышления базируются на двух источниках: на материалах групповых психотерапевтических сеансов с подростками-невротиками в ортогенетической клинике в Чикаго и на анализе многих этнографических данных об обрядах инициации, связанных с обрезанием и насечками на пенисе. В частности, Беттельгейм пишет, что в смешанной психотерапевтической группе мальчики проявляли беспокойство и неуверенность в своем сексуальном статусе и зависть к статусу девочек: наличию менструаций и возможности вынашивания ребенка в своем чреве. Девочки, в свою очередь, будучи уверены в своей половой принадлежности в силу менструаций, проявляли враждебность по отношению к ним, наделяли их магической силой. Когда мальчики узнали, что у девочек начались месячные, они испытали зависть, так как девочки сексуально «выросли», и группа решила создать секретный ритуал, согласно которому мальчики обязаны были каждый месяц резать свой указательный палец и смешивать эту кровь с менструальной кровью девочек.
Беттельгейм связывает наблюдения о мифах, окружающих появление первых менструаций, с содержанием ряда распространенных в Австралии специфических обрядов инициации.
Их ритуальная практика состоит в надрезании основания пениса, что обнажает уретру и позволяет думать, что мужской орган стал похож на вульву. Сравнение на этом не кончится, так как в некоторых племенах насечку делают каждый месяц для появления менструальной по своему символическому значению
111

крови. Согласно Беттельгейму, насечка пениса составляет символическое утверждение обладания вагиной и менструациями. Функцией инициации, по Беттельгейму, является символическое утверждение того, что мужчины способны к деторождению и что они в состоянии иметь такой же сексуальный аппарат, как у женщин. Целью инициации является не предотвращение инцеста и утверждение мужской идентификации, как это утверждали Уайтинг с соавторами, а присвоение сексуальной роли на основе удовлетворения бисексуальных влечений.
В действительности представления Беттельгейма во многом исходят из психоаналитических концепций, ибо, как это утверждает Грин (Green, 1971), интерпретации Беттельгейма основаны именно на вторичном развитии эдипова комплекса. По его мнению, обрезание и насечка составляют «символические ранения», придуманные женщинами и связанные с мифами о плодородии, а не являются, как это утверждал Фрейд, «символическими заместителями кастрации, наказанием, которое первобытный отец когда-то наложил на своих сыновей в силу своего всемогущества» (Bettelheim, 1971, р. 43).
Лапланш (Laplanche, 1975) также детально критикует произведение Беттельгейма. В основном критика направлена на поверхностный и слишком «психологизаторский» уровень интерпретации материала, изложенного в «Символических ранениях». Что же касается результатов, полученных на сеансах групповой психотерапии с подростками или в результате транс-культурного анализа обрядов обрезания и насечек, Лапланш полагает, что Беттельгейм намеренно отобрал факты, подтверждающие его гипотезу, в то время как в действительности речь шла об участии мужчин в обряде установления созидающей власти с символическим присвоением ее атрибутов.
Согласно Лапланшу, утверждения Беттельгейма бросают настоящий вызов психоаналитической теории, так как приоритет женского желания подразумевает «отрицание фаллической проблематики» (Laplanche, 1975, р. 56) и искусственное «обесценивание комплекса Эдипа» (ibid. p. 58), который больше не играет основной роли.
Лапланш противопоставляет этому объяснения Рохейма, который провел в Австралии по поручению Венской школы ряд исследований для подтверждения истинности фрейдовских идей. С точки зрения Рохейма (Roheim, 1967), вся ритуальная символика обреза-
112

ния и насечки подтверждает основные положения психоаналитической концепции: «Угроза кастрации и эдипов комплекс ясно отражены во всех этих инициациях» (ibid, p. 11).

Б. Социальные функции обрядов инициации

В начале века Ван Геннеп (Van Gennep, 1909) предложил общий теоретический подход к изучению социальной функции обрядов инициации, выделив общие закономерности, которыми отмечена организация обрядов, вне зависимости от различий практикующих их племен. Во всех примитивных культурах существуют ритуальные церемонии, отмечающие переход к нотой ступени взросления или к новому социальному статусу. Роль этих «обрядов перехода», как их называет Ван Геннеп, состоит в указании смены одного социального состряния другим, а их функции — в облегчении этого-перехода. Ван Геннеп уже отказьшается от представлений, связывающих подростковые инициации с празднованием физиологической зрелости, полагая, что скорее надо говорить именно о подростковых, чем о пубертатных обрядах, так как они имеют не физическое, а социальное значение. Функция подобных обрядов — обеспечение переходов от подросткового статуса к социально признанному взрослому статусу.
Этот переход включает три последовательных этапа, которые Ван Геннеп выделил во всех обрядах инициации: ритуал отлучения от прежнего статуса, обусловливающий разграничение ролей и разрыв с прежней группой, переходный период, или период досуга, который готовит участников к новому статусу» в ритуал приема нового члена в общество взрослых, роль которого состоит в публичном признании участника инициации отныне полноценным взрослым.
Этот анализ социальной функции обрядов инициации еще и сегодня вдохновляет многих антропологов, так как сама постановка вопроса претерпела мало изменений в силу универсальности категорий, используемых Ван Геннепом. Стало очевидно, что социальное значение обрядов инициации превосходит их индивидуальные функции, так как цель состоит не в праздновании физиологической зрелости и тем самым в поддержании природного начала в человеке, а во включении подростков в общество взрослых и тем самым в приобщении их к социальным и политическим нормам, регулирующим жизнь племени. Одновременно обряды инициации выполняют многие важные в инди-
113

видуальной жизни функции, состоящие в переходе к определенному сексуальному статусу, мужской идентификации или разрешении половых конфликтов.

В. Обряды инициации девочек

Обряды инициации девочек гораздо меньше описаны в антропологической литературе. Подобное различие в количестве работ, посвященных мужской и женской инициации, объясняется, в частности, тем, что большинство исследователей были мужчинами. Поэтому некоторые «недоброжелатели» не упускают случая бросить им упрек в отсутствии интереса или в растерянности перед «женским вопросом» (Sindzingre, 1977). Наиболее часто используемым оправданием в объяснении этого различия является меньшая доступность женских инициации, так как они проходят в узком кругу родственников и редко превращаются в публичные празднества. Обрезание, насечки являются публичными обрядами, предполагаювчими наличие и участников, и зрителей, в то время как инициация девочек происходит в доме матери или родственников.
Наиболее общей чертой женских инициации является социальное признание первых менструаций; часто инициации организуются именно в связи с этим биологическим явлением. Наступление первых месячных окружено верованиями, главной темой которых является тема плодовитости будущей матери: сопровождающие инициацию таинства, массаж тела и магические жесты являются заклинаниями бесплодия и должны обеспечить увеличение плодовитости и наиболее благоприяпшш условия родов. Во время первой менструации девушка часто наделяется магической силой, иногда доброй, иногда злой. У племени апачей Рут Бенедикт наблюдала жрецов, преклоняющих колена перед достигшими половой зрелости девочками, дети и старики прикасались к ним, чтобы уберечь себя от болезней, так как эти девочки воплощали собой «сверхъестественную благость». В других племенах считается, что первые менструации грозят соплеменникам убытками: взгляд девушки может осушить источник или прогнать дичь в глубь лесов. В британской Колумбии в одном из индейских племен девушка во время первых месячных считается несущей угрозу любому, кто с ней встретится: даже следы ее оскверняют тропу или реку (Benedict, 1950). В женских инициациях часто встречается обычай сегрегации и изоляции девушки в отдельном помещении, специально для этого предназначенном. Место, отведенное для данной церемонии, — это закрытое прсхлранство, расположенное в глубине, в потайном месте материнского дома, которым интересуются кроме матери лишь родственники или соседи,  заходящие в гости.
114

Период социальной изоляции часто отмечен символами темноты и ограничениями в пище: девушка изолируется в темной комнате дома, окруженная несколькими женщинами, которые знакомят ее с историей племени и будущей супружеской ролью. Согласно Элейд (Eliade, 1959), темнота символически отражает мистическую связь между женским и лунным циклами.
Публичное празднество женских инициации — явление гораздо более редкое, чем мужских. Если же оно происходит, то это означает, что «таинство свершилось» и молодая девушка готова к выполнению своей женской роли. Браун (Brown, 1969) доказала, что публичные обряды женских инициации наблюдаются в тех культурах, где родство передается по материнской линии, где дочь должна остаться после замужества в материнском доме; в этих культурах женщина в значительной степени обеспечивает выживание племени. Социальная функция инициации состоит в указании на определенные изменения в девочке, требующие нового отношения к ней и осведомляющие окружающих о ее готовности к супружеству.
Генитальные операции редко присутствуют в женских обрядах инициации (Brown, 1969). Обрезание мальчиков наблюдается во многих племенах на всех пяти континентах и, по свидетельству многочисленных очевидцев, является наиболее важным подростковым обрядом. Обычай же иссечения клитора, сопровождающийся иногда частичным или полным удалением малых и больших половых губ, наблюдается лишь у двадцати народов Африки (Sindzingre, 1977). Этот ритуал часто рассматривают как женский аналог обрезания, а некоторые исследователи даже говорят о женском обрезании. Однако использование этого термина неправомерно, так как при внешнем сходстве функции женских и мужских генитальных операций довольно различны, в особенности в том, что касается возможности получения сексуального удовольствия после операции: ¦Опыт показывает, что обрезание усиливает сексуальную возбудимость мужчины, в то время как иссечение клитора сильно подавляет женскую сексуальность. Уже в этом можно видеть противоречие с тем мифическим объяснением, которое стремится придать этим двум обрядам одинаковое значение» (Zadi Zaourou, Ehouman, 1975) .
1    Цит. по: Sindzingre, 1977, p. 66.
115

Николь Синдзингр анализирует два типа данных, касающихся иссечения клитора: свидетельства женщин, подвергшихся этой операции и объяснявших ее смысл антропологам, и западные научные представления, преимущественно в рамках психоанализа. Основной функцией иссечения клитора, по данным первого типа, называется подготовка к замужеству, обеспечивающая зачатие и плодовитость. Следующая функция — контроль за женской сексуальностью: иссечение клитора — это эффективное средство сохранения целомудрия Женщины, «которой от природы недостает самоконтроля в сексуальной области». В личных свидетельствах можно найти упоминание и третьей функции, состоящей в необходимости овладения женщиной ее половой ролью: иссечение клитора — удаление маленького пениса — имеет своей целью подавление в женщине мужского начала и утверждение ее собственной сексуалыкюти.
Научное обсуждение обрядов иссечения клитора ведется прежде всего психоаналитиками. Мари Бонапарт (Bonaparte, 1948), опираясь на фрейдистскую концепцию женской бисексуальности, рассматривает иссечение клитора как выражение социального желания «сверхфеминизации» девочек, запугивания, подавления их сексуальности, видя в этом обряде аналог подавления женской бисексуальности, но отвергает идею о пршгудительном характере этого обряда (только 12 % опрошенных образованных гвинейских девушек сожалеют о своей инициации). Он связывает обряд иссечения клитора с рядом позитивных социальных чувств, которыми пестрят свидетельства девушек: прощание с детством, приобщение к миру взрослых, переход к сексуальной жизни и вагинальному эротизму
«настоящей женщины».
Подобная амбивалентность научного исследования, настаивающего то на плюсах, то на минусах данного обряда, свидетельствует, согласно Синдзингр, что иссечение клитора является многозначным ритуалом и что в его анализе следует избегать простых и окончательных объяснений. Исходя из присущей ему амбивалентности, обряд иссечения клитора не может рассматриваться сам по себе, вне конкретных социальных условий своего существования. Что же касается недавней реакции некоторых западных организаций, требовавших отмены этого «варварского обычая», то, как считает Синдзиигр, закономерно возникает вопрос, по какому праву эти организации судят о нем и вмешиваются в жизнь других народов в поисках недостатков, подлежащих искоренению.
116

Ритуалы инициации часто являются наиболее разработанными среди всех других церемоний, отличающих разные жизненные этапы: рождение, отрочество, обручение, свадьбу, смерть. Они имеют важнейшее социальное значение, публично объявляя о переходе подростка во взрослое состояние и о рождении нового члена общества, точно определяя его сексуальный статус.
. По Харту (Hart, 1975), инициация представляет собой исключительно важный ¦институт воспитания» у примитивных народов, которые затрачивают много времени и сил, чтобы превратить подростка в социализированного в данной культуре взрослого. Правила проведения обряда очень строго определены, одинаковы для всех и должны неукоснительно соблюдаться. Обряд инициации отрывает подростка от семьи, на попечении которой он до сих пор находился и которая была ответственна за обучение способам охоты, рыбной ловли и т.д. С наступлением пубертата о «школе инициации», как называет это Харт, начинают заботиться посторонние люди, умножая запреты и табу, регулирующие усвоенные в семье формы поведения. «Программа обучения» в школе инициации состоит исключительно из тех знаний, которые определяют культуру племени, — мифов, верований, социальных ценностей в целях превращения подростка в «гражданина», социализированное существо, каковым он ранее не был. Примитивные народы изобрели превосходный аппарат «гражданского воспитания» подростков в рамках своей культуры, по сути забросив обучение навыкам, направленным на обеспечение выживания, — таким, как производство пищи, овладение сельскохозяйственной техникой, навыки охоты и рыбной ловли. В отличие от западного общества, примитивные народы, пишет Харт, несмотря на тяжелые условия существования и частую угрозу вымирания, гораздо больше заботятся о воспитании «граждан», которые смогут «вписаться» в культуру, чем о «работниках», которые могли бы изучить и преумножить способы добывания пищи.
Обряды инициации приобщают человека к обычаям социальной и культурной жизни, знакомя с определенными задачами, отмечающими переход от отрочества ко взрослой жизни. Не пытаясь решить неразрешимую дилемму о том, что первично — социальное или индивидуальное, обряды инициации посредством символических празднеств осуществляют примирение психологических и социальных структур личности.
Чтение этнографического материала по обрядам инициации вызывает у западного читателя два рода чувств. Описание некоторых исключительно суровых обрядов, во время которых под-
118

ростки подвергаются лишениям, опасным испытаниям, калечатся сексуально, питаются тошнотворной пищей и т.д., вызывает у западного читателя отвращение к этим варварским обычаям и укрепляет в нем чувство превосходства цивилизованного человека. По другим свидетельствам, все это вызывает у него ностальгию по утерянному раю: представитель примитивной культуры неразрывно связан с природой, от которой цивилизация оторвала человека Запада; он умеет внимательно слушать ритмы природы и космоса. Следует, однако, удержаться от впадания в обе эти крайности — осуждения варварства или зависти к «доброму дикарю*. Всякое сравнение этих двух миров тщетно, ибо между западной цивилизацией и первобытной культурой существует много контрастов и непримиримых противоречий. Однако всеобщность подростковых обрядов у первобытных народов и их исчезновение в нашем обществе вновь ставят исключительно важный вопрос связи поколений в нашей культуре.
Обряды инициации обеспечивают одновременно переход поколения подростков в поколение взрослых и объединение поколений, и все это в рамках единого общества с устоявшимися нормами, четко и публично заданными социальными ролями и статусами. Инициация помогает подростку овладеть культурными и социальными правилами и гарантирует ему признание со стороны окружающих. Это несет значительное психологическое преимущество, и повсюду подростки страстно стремятся подвергнуться испытаниям инициации, даже если ее обряд опасен и болезнен. Несомненно, здесь также сильно сказывается конформность поведения, так как подросток примитивного племени не имеет никакого другого пути к взрослому статусу, кроме инициации.
В нашем обществе переход к взрослости не институлизирован, и программа, его регулирующая, более туманна, более открыта и, что особенно важно, более сложна, поскольку диктуется правилами профессионального образования и специализации. Вместо волнующего обычая, изобретенного первобытным обществом в целях обеспечения единства поколений, индустриальное общество создало систему, в которой поколения разобщены и разделены в своей активной жизни, социальной деятельности и досуге. Это общество, превозносящее, в отличие от примитивных культур, производственные достижения, породило такой способ разделения труда, который определяет маргинальный статус подростков и стариков — тех, кто еще не может продуктивно работать, и тех, кто уже не способен к этому.
119

Авторы большинства работ по психологии развития придерживаются второго мнения и выделяют в жизненном цикле человека три больших этапа: детство, отрочество, взрослость. Детство подразделяется на три периода: период вскармливания, раннее д<угство и школьный возраст. Взрослый возраст также делится на три периода: молодость, средний возраст и пожилой возраст. На первый взгляд подобное деление может показаться произвольным, но оно оказьша-ется уместным, если обратиться к специфике каждого отрезка жизни в терминах тех задач, которые свойственны каждому этапу развития. Каждый период характеризуется совокупностью социальных и психологических достижений, которые, конечно, несовершенны, но имеют определенное значение для всех представителей данной возрастной группы. Общепринятым является представление о том, что отрочество характеризуется такими психосоциальными потребностями, как освобождение от родительской опеки и установление половой идентичности. Реализация этих задач озиачает завершение отрочества и начало взрослого возраста. Отныне молодой человек сталкивается с другими задачами, связанными в основном с выбором партнера и профессиональной самореализацией — тем, что среди прочего определяет судьбу человека в нашем обществе.

2. ОТРОЧЕСТВО КАК ПЕРИОД РАЗВИТИЯ

В целом отрочество является периодом жизни, анализ которого требует использования понятия развитая, и термины «изменение», «модификация», «преобразование» и т.д. постоянно используются при описании различных аспектов взросления. В отрочестве организм претерпевает значительные изменения, которые будут существенно влиять на все стороны биологического, психологического и социального развития: во время пубертатного периода происходят глубокие телесные изменения; меняется также характер мышления, претерпевая качественные и количественные преобразования; социальное развитие идет по двум основным линиям — освобождения от родительской опеки и установления новых отношений со сверстниками; и наконец, развитие самосознания характеризуется становлением новой субъективной реальности, а именно идентичности как продукта сексуальных, когнитивных и социальных трансформаций. Таким образом, изменения в отрочестве последовательно охватывают четыре сферы развития: тело, мышление, социальную жизнь и самосознание. Всякий раз эти изменения представляют собой психологические приобретения, которые отражают содержание данного момента развития. Многие психологи (Гезелл, Левин, Эриксон,

Блос) пользовались понятием * задача развития* для описания необходимых психосоциальных новообразований каждого этапа развития. Эти новообразования определяются потребностью в большей сексуальной и социальной личной свободе Р а также общими, или, по крайней мере, широко распространенными особенностями данного общества.

становящуюся каналом социализации и требующую установления отношений конкуренции и сотрудничества с партнерами обоих полов. 4. Становление идентичности. В течение всего подросткового возраста постепенно формируется новая субъективная реальность, преобразующая представления индивида о себе и другом. Становление психосоциальной идентичности, лежащее в основе феномена подросткового самосознания, включает в себя три основные задачи развития; 1) осознание временной протяженности собственного Я, включающей детское прошлое и определяющей проекцию себя в будущее; 2) осознание себя как отличного от интериоризованных родительских образов; 3) осуществление системы выборов, которые обеспечивают цельность личности (в основном речь идет о выборе профессии, половой поляризации и идеологических установках).
Б, Схема развития в отрочестве
"   Совокупность подростковых изменений в процессе развития представлена на рис.. 1.
Основные зоны развития в отрочестве
Рисунок 1

126

Начало отрочества совпадает с наступлением пубертата, конец же, более неопределенный, обозначен многоточием. Четыре зоны развития, описанные выше, распределены по функциям. Подобное расположение, основанное на том, что каждая зона имеет особое значение в каждый данный момент развития, базируется на многочисленных эмпирических данных. Так, в том, что касается пубертата, расположенного в начале схемы, можно видеть, что образ телесного Я, относительно стабильный между 8 и 11 годами, испытывает в дальнейшем значительные изменения, которые достигают максимума в 14 лет, а затем вновь постепенно стабилизируются (Simons, Rosenberg, 1975); аналогично беспокойство по поводу гетеросексуальных отношений достигает кульминации в 13 лет, а затем снижается (Coleman, 1978). Сходное описание можно дать для всех других зон развития, но поскольку каждая из них будет рассмотрена в отдельной главе, содержащей эмпирические данные, нам кажется избыточным останавливаться на этом сейчас. Достаточно будет отмстить, что семейные конфликты и асоциальное поведение преобладают в 16 лет и что проблематика, связанная с идентичностью, завершает период отрочества (Bios, 1979).
В каждом из приведенных на рис. 1 прямоугольников отражено развитие того или иного направления, преобладающего и достигающего максимума в определенном возрасте, но свойственного не только ему. Так зоны перекрываются, некоторые из них занимают центральное место в психологической жизни подростка в данный момент, но это совсем не означает, что какая-то из них не может быть критической для человека на всем протяжении отрочества.
Эта схема похожа на модель Коулмана (Coleman, 1978), которую он предложил в результате проведенного в Англии опроса более чем 800 подростков с целью выявления их отношения к целому ряду тем: образу Я, сексуальным отношениям, дружбе, детско-родительским отношениям и т.д. Анализ результатов показал, что исследуемые установки меняются в зависимости от возраста респондентов, но в особенности от того, какие специфические интересы актуальны для них в каждый момент развития. Это заставило Коулмана предложить «фокальную», как он ее называет. теорию отрочества, понимая под этим совокупность интересов, составляющих центр психологической жизни на определенном этапе развития. Согласно Коулману, подобная модель близка к классической концепции стадий развития, однако является более
127

бым Я, что вызывает состояние сильной тревоги и чувства вины, выражающееся в поведенческих проявлениях агрессии и противопоставления.
Для психоанализа пубертатный расцвет связан с неизбежным возрождением конфликтов эдипова комплекса; с наступлением отрочества активизируются все проблемы, отражающие кровосмесительные влечения к родителю противоположного пола. Чтобы восстановить равновесие и отношение к родительским образам, «перевернутые» этим отходом к периоду эдипова комплекса, подросток в целях самоутверждения вынужден отказаться от идентификации с родителями.
Развитие гениталий влечет за собой целый ряд потрясений, которые ставят индивида в острую ситуацию конфликта и искажают судьбу влечений, структуру Я, объектные отношения и социальное поведение (A.Freud, 1969).
Психоанализ ставит знак равенства между понятием подростковых пертурбаций и нормальным отрочеством; последнее характеризуется крахом Я и отходом на предыдущие стадии развития, как это можно наблюдать при неврозах и психозах (Jocelyn, 1959).
Б. Эмпирические исследования «подросткового кризиса»
Проведенные за последние годы эмпирические исследования предоставляют мало доказательств идеи кризиса в нормальном развитии подростка. Сравнительные исследования на репрезентативных выборках подростков в США (Douvan, Adelson, 1966) и Европе (Zazzo, RuttenetaL, 1976) привели к сходным выводам: хотя отрочество повсеместно характеризуется как специфический этап развития, кризис является для него исключением. В этом отношении особенно показательно исследование Доуван и Адельсона (Douvan, Adelson, 1966). Опрос был проведен на широкой выборке (более 3 тыс. человек), репрезентативной для популяции американских подростков. Работа велась с каждым участником индивидуально и заключалась в интервьюировании и проведении проективных методик, касающихся семейных отношений, дружбы, ценностей и т.д. Выводы этого исследования весьма поучительны: «Результаты обследования заставляют пересмотреть существующие взгляды на этот период развития... Большинство заключений об отрочестве основаны на изучении двух нетипичных подростковых групп: с одной стороны, несовершеннолетних правонарушителей, с другой стороны, чувствитель-

ных и интеллектуально развитых подростков, выходцев из состоятельных семей, которые и были предметом наблюдения психоаналитиков» (Douvan, Adelson, 1966, p. 350—351).
Анализ результатов показывает, что явные конфликты с родителями довольно редки. Большинство подростков тщательно избегают этих конфликтов, пытаясь скрыть недозволенные поступки. Группа сверстников же выступает как особое социальное пространство — пространство приобретения опыта и поддержки стремления к эмансипации, а не место социально отвергаемого поведения. Наконец, представляется, что современным американским подросткам не свойственна поляризация установок; их ценности характеризуются конформностью по отношению к доминирующим в обществе стереотипам и к родительским мировоззренческим позициям.
Для среднего подростка, согласно Доуван и Адельсону, совершенно нехарактерны ни личностные кризисы, ни крах Я-концепции, ни тенденции к отказу от ранее приобретенных ценностей и привязанностей. Наоборот, «наиболее часто встречающиеся ответы подростков скорее показывают, что они тщательно избегают всех внутренних и внешних конфликтов. Им свойственно стремление к консолидации своей идентичности, характеризующейся сосредоточенностью на Я, отсутствием противоречивых установок и в целом отказом от люоых форм психологического риска», (ibid, p. 351).
Подобные выводы авторов могут иметь два объяснения: или их представления о «страсти, энергии и живости отрочества» (ibid., p. 354) были самообманом, или американские подростки 60-х гг. утратили эти качества, предпочтя конформную и безопасную модель поведения. Подобная гипотеза была незадолго до этого выдвинута Фриденбергом в блестящем социологическом эссе «The Vanishing Adolescent» (Friedenberg, 1959) . в котором он еще тогда утверждал, что способность американских подростков к борьбе, страсти и конфронтации сменилась кажущейся преждевременной зрелостью, копирующей социальную конформность, царящую в среднем классе американцев.

I    «Исчезающий подросток»

131

ми психологическими трудностями в отрочестве. В свою очередь, среди лиц, которые характеризовались в шестилетнем возрасте как «плохо развивающиеся», половина в отрочестве «продолжала представлять активную патологию». Здесь речь идет, подчеркивает Шилаяд, о такого рода индивидуальном развитии, которое подтверждает диагноз, поставленный в детстве.
В исследовании, охватившем все подростковое население
острова Уайт, расположенного в Ла-Манше, на юге от Англии, Раттер и его сотрудники (Rutter et ah, 1976) получили результаты, близкие к данным Доуван и Адельсона: подростки не чаще, чем дети более раннего возраста, проявляют признаки психологических нарушений, коммуникативные трудности у них редки, а уменьшение контактов со взрослыми является исключением.
Однако лонгитюдное исследование, проведенное Д. Оффером и Дж. Б. Оффер (Offer D., Offer J, В., 1975), еще в большей степени ставит под вопрос понятие подросткового кризиса. &га чета психиатров наблюдала более 80 подростков мужского пола в течение 8 лет в возрасте от 14 до 22 лет с помощью многочисленного методического инструментария: систематических встреч, теста Роршаха, опросников идентичности, бесед с родителями и учителями и т.д. Хотя все подростки испытывали некоторое напряжение вследствие специфических для этого возраста психологических трудностей, кризис наблюдался в исключительных случаях,
«Наши данные позволяют предположить, что отрочество... не является периодом напряжения (stressful). Отрочество представляет собой период физических, психологических, социальных и интеллектуальных изменений, но эти изменения не появляются одновременно. Стресс зависит не от изменений в образе Л", а от тех последствий, которые эти изменения влекут в_ психологии личности. Существующие механизмы защиты и способы адаптации определяют способность к самопринятию и взрослению» (ibid., 1975, р. 197).
Лонгитюдный анализ позволяет считать, что большинство подростков успешно решают различные задачи развития, являющиеся вехами отрочества. Согласно Д. Офферу и Дж. Б. Оффер, эти способности зависят от адаптационных возможностей, сформированных до того, как произошли идущие изнутри или извне изменения. У каждого пятого подростка наблюдается то, что Д. Оффер и Дж. Б. Оффер называют беспорядочным взрослением, соответствующим состоянию, часто описываемому как подростковый кризис: эмоциональный стресс, аффективные ре-
133

акции, крах Я, семейные и социальные конфликты. Процент таких -психологически неблагополучных подростков такой же, как и в других возрастных группах.
В рамках сравнительного исследования особенностей психических процессов в отрочестве Мастерсон и Уошберн (Masterson, Washburne, 1966) очень тщательно обследовали группу «нормальных» подростков в возрасте от 11 до 18 лет, никогда не обращавшихся за клинической помощью. Они сравнивались с группой подростков-пациентов нескольких психиатрических клиник» Неожиданно оказалось, что только 17 % «нормальных» подростков не имели подобных симптомов, большинство имели легкие психологические трудности, связанные с депрессиями и тревожностью, а 20 % подростков имели умеренные или тяжелые нарушения. Наличие большого количества подростков с легкими нарушениями подкрепило тезис о нормативном характере подросткового кризиса. Однако, как подчеркивает Вайнер (Weiner, 1970), эти цифры должны быть соотнесены с данными Срола и его сотрудников (Srole et al., 962), полученными на большой выборке «нормальных» взрослых т 20 до 60 лет. В их исследовании 18,5 % взрослых классифициро-зались как «свободные от симптомов», что близко к полученным Мастерсоном 17 % у подростков; 23 % «нормальных» взрослых страдают серьезными нарушениями, а большинство, как и подростки, испытывали различные психологические трудности. Как можно видеть, полученные результаты похожи, и процент подростков с серьезными психологическими нарушениями очень близок к аналогичному проценту взрослых людей.
В. Исследования подростковой психопатологии
Злоупотребление понятием «кризис переходного возраста» таит опасность, которая не является чисто теоретической, ибо влечет риск не заметить реальные трудности и дать ложный психологический прогноз.
Розен и его сотрудники (Rosen et al., 1965) провели широкое обследование 798 американских психиатрических институтов в целях установления наиболее часто используемых диагностических категорий для пациентов-подростков. Анализ основывался на 42 тыс. историй болезней подростков в возрасте от 10 до 19 лет, амбулаторно наблюдавшихся в 1961 г. Вайнер (Weiner, 1970) сопоставил эти данные с диагнозами 80 тыс. взрослых людей, наблюдавшихся в клиниках в 1963 г. Эти данные представлены в табл. 1.
134

Количество (в %) пациентов-подростков и взрослых пациентов с различными психиатрическими диагнозами (Weiner, 1970)
Таблица 1

Примечание. В таблицу не включены некоторые диагнозы, такие, как органические поражения мозга и умственная недостаточность.
* Включая асоциальные реакции и сексуальные отклонения.
** Включая 6,2 % нарушений при алкоголизме.
Можно видеть, что среди падиентов с «личностными нарушениями» диагнозы «пассивно-агрессивная личность» и «социопаты» гораздо чаще ставятся мужчинам, нежели женщинам, в то время как депрессия чаще приписывается женщинам, что не зависит от возраста пациентов. Диагнозы «психоз» и «невроз» реже встречаются среди подростков, чем среди взрослых. Но наибольшие различия между этими группами наблюдаются по диагнозу «ситуационные и временные нарушения» — он поставлен почти 40 % подростков и лишь 5 % взрослых. Все происходит так, как если бы клиницисты с отвращением относи-
135

вожности или депрессии, то следует помнить, что это количество равно или далее меньше соответствующего процента взрослых с такими же симптомами. Представление об отрочестве, как о «патологии» является, таким образом, совершенно неадекватным, тем более что процент людей с серьезными отклонениями, требующими психиатрической помощи, в отрочестве не выше, а даже несколько ниже, чем в любом другом возрастном периоде.
За последние 15 лет идея юношеского кризиса как характерного для нормально протекающего отрочества не нашла ни эмпирического, ни клинического подтверждения. Однако это не отразилось на психоаналитических концепциях отрочества, которые и сегодня считают его периодом психологических потрясений: краха Я, возвращения на «доэдипову* стадию развития, тревожности и депрессивной скорби, обусловленных привязанностью к родителям. Грин, в частности, отмечает, что «... наиболее общей характеристикой отрочества является скорбь. Она есть не только отрешенность, равнодушие по отношению к образам родителей, она питается мыслью об их убийстве. И это так даже в том случае, если на предыдущих стадиях развития не наблюдалось особых сложностей» (Green, 1977, р. 83).
Как же можно объяснить это различие между психоаналитическими концепциями, с одной стороны, и эмпирическими наблюдениями и данными эпидемиологических исследований, с другой? Многие психоаналитики утверждают, что интимные проблемы подростка могут быть раскрыты только в ходе длительного анализа и ускользают при поверхностных опросах. Однако следует отметить,
что Мастерсон и Оффер старались охватить практически все аспекты внутреннего мира подростка с помощью многочисленных и неоднократных опросов, проективных тестов и проективных проблемных ситуаций, не считая интервью с родителями, встреч с учителями и т.д. Как неоднократно подчеркивалось, психоаналитик имеет дело с определенной выборкой респондентов, имеющих достаточно серьезные психологические проблемы, оправдывающие применение терапии, но подобная выборка подростков совершенно нерепрезентативна для средней популяции. Но прежде всего все-таки хорошо, что в основе подобных рассогласований лежит ортодоксальная теория:
IКурсив наш. — М. К.
137

«Все эмпирические исследования на репрезентативных выборках исходили из теории бунтующего подростка. Речь идет не о теоретическом противоречии, ибо большинство этих работ основывалось на психологических гипотезах. Но это не имело значения: накопление противоречащих исходным посылкам фактов мало повлияло на ортодоксальную доктрину» (Adelson, 1980, р. 113).

Литература

• Adelson J. Handbook of Adolescent Psychology. N. Y.f 1980.
• Aries Ph. t Enfant et la Vie Familiale sous I Ancien Regime. P., 1973.
• Bettelheim B. Les Blessures Symboliques. P., 1971.
• Bios P. The Adolescent Passage. N. Y., 1979.

5. Brown J. K. A cross-cultural study of female initiation rites//Anierican Anthropoiogist. 1963. 65.

• Brown J. K. Female initiation rites a review of the current literature//D. Rodgers (Ed). Issues in Adolescent Psychology. N. Y., 1969.
• Burton R. V., Whitting J. W. The absent father and cross sex identity//D. Rodgers (Ed.). Issues in Adolescent Psyhology. N. Y.,

1969.
8.   Castaredes M. F. La sexualite  chez   1  adolescent//La Psvhiatrie de I Enfant. 1978. V. 21. № 2,-
9. Chiland C. I enfant de six ans devenn adolescent//Revue de Neuropsychiatrie intantile et d Ilvgiene mentale de L Enfance. 1978. 26. 12.

• Debesse M. D Adolescence. P., 1947.
• Douvan E„ Adeison J. The Adolescent Experience. N. Y., 1966.
• Ebtinger Д., Bolzinger A. Crises, incertitudes et paradoxes

de 1 adolescence//Revue de Neuropsychiatrie infantile et d Hygiene mentale de I Enfance. 1978. V. 26. № 10—11.
lZ.'Eliade M. Initiation, Rites, Societes Secretes. P., 1959.
14. Freud A Adolescence as a developmental disturbance//G. Kaplan, F. Lebovici (Eds). Adolescence: Psychosocial Perspectives. N. Y., 1969.
15.. Friedenberg E. Z. The Vanishing Adolescent Boston, 1959.
16. Hanry P. La clitoridectomie rituelle en Guinee: motivations, consequences Psychopathologia, Africaine. 1965. V. 1. № 2.
138

• Hart С. W. Contrast between prepubertal and postpuberal education//G. Spindler (Ed.). Education and Anthropology. Stanford, 1975.
• Jocelyn I. M. Psychological changes in adolescence//Children. 1959. 67.
• Katz M. В., Daoey I. F. Youth early industrialization in a Canadion city//American Jiurnal of Sociology. 1978. 84.

20.                      Katz S. H. Antropologie sociale/culturelle et
biologie//E. Morin, M. Piattelli-Palmarini (Eds). Pour une
anthropologic fondamentale. P., 1974.
21.          Laplanche J. Symbolisation//Psychanalyse a I Uiversite.
1975. V. 1. № 1.

• Masterson J. F. The symptomatic adolescent fave years after: he didnt grow out of it//American Journal of Psychiatry. '967. 123.
• Masterson J. F.t Washburne A The symptomatic adolescent: psychiatric illness or adolescent turmoil?//American Journal of Psychiatry. 1966. 122.
• Mead M. Coming of Age in Samoa. N. Y., 1961.
• Mead M. Growing up in New Guinea. N. Y., 1958.

26.           Norbeck E„ Walker D.f Conen Af. The interpretation of
dates: puberty rites//American Authropologist. 1962. 64.
27.        Roheim G. Psychanaiyse et Anthropologic. P., 1967.
28.                  Rosen B. M., Bahn A. K., Shellow Д., Bower E. M.
Adolescent patients served in outpatient psychiatric
xlinics//American Journal of Public Health. 1965. 55.
29.              Rutter M. Changing Youth in a Changing Society
Cambridge, 1980.
30.           Rutter M.r Graham P.t Chadwick O., Yule M. Adolescent
turmoil: fact or fiction//Child Psychology and Psychiatry. 1976. 17.
31.         Shorter E. Naissance da Famille Moderne. P., 1977.

• Simons R. G.p Rosenberg F. Sex, sex-roies and self-image//Journal of Yuuth and Adolescence. 1975. V. 4. № 3.
• Sindzingre N. Le plus 4t ie moins: a propos d excision//Cahiers d Etudes Africaines, 1977. V. 17. I cahier.

34.                Srole L., Langner T. S., Michael S. Г., Opler M. K.,
Reunite T. A. Mental Health in the Metropolis: the Midtown
Manhattan Study. N. Y., 1962.

• Van Gennep A. Les Rites de Passage. P., 1909.
• Verner A M.t Stewart C. S.. Hager D. /. The sexual behavior of adolescents in Middle Americal//Journal of Marriage and the Family. 1972. 34.