Абсолют (опыт моделирования)

Книги для бизнеса. Виталий Пичугин

Книги по психологии. Виталий Пичугин

Все разделы / Книги по философии

Автор: Соловьев Юрий Юрьевич

Абсолют (опыт моделирования)

Вся мысль моя - тоска по тайне звездной...
Юргис Балтрушайтис

...воспринять природу не разрозненно и по частям, но представить ее деятельно и жизненно устремляющейся из целого к частям.
Из "Размышлений о Гете" Эмилия Метнера
Постановка задачи

Эта работа представляет собой еще одну попытку разобраться, что же все-таки лежит в основе мироздания – дух или материя.

Как известно, до начала ХХ века в науке господствовало представление о вселенной как о механической системе, в которой главными элементами являются абсолютное пространство, абсолютное время и материя в виде маленьких, неделимых частиц, своеобразных кирпичиков мироздания. Считалось, что эти частицы, двигаясь в пространстве и времени под воздействием механических сил, сталкиваются друг с другом и, складываясь в различные комбинации, образуют все многообразие явлений. Жизнь в этом мире неживой материи представлялась случайным результатом беспорядочных столкновений.

Первый серьезный удар по этой механистической системе взглядов нанесла теория относительности. Она наглядно показала, что в мире нет ничего абсолютного и навсегда данного. Линейные размеры предметов, расстояние между ними, скорость и время движения – все, что измеряется в единицах пространства и времени, зависит от положения наблюдателя, которое он занимает относительно этих предметов, и постоянным не является.

Еще более радикальная ревизия во взглядах на реальность произошла в результате создания квантовой механики, когда стало ясно, что не существует даже и сама материя (во всяком случае, в ее традиционном понимании как твердая, неуничтожимая, телесная и протяженная), а мир покоится на... пустоте.

Но самые революционные открытия были сделаны в области психологии. Сначала швейцарский психотерапевт Карл Густав Юнг на основании анализа психического материала вывел существование так называемого "коллективного бессознательного", своеобразного "Мирового Разума", в котором хранится информация об опыте всего человечества и который формирует наши представления о реальности. А за ним американский ученый Станислав Гроф в своих уникальных опытах фактически доказал его существование, разработав методику выхода человека за пределы сознания.

Все это привело к тому, что в последние несколько десятилетий в научных кругах все чаще стало звучать мнение, согласно которому в основе реальности лежит не материя, а некая духовная субстанция, продуктом жизнедеятельности которой и является наблюдаемый нами материальный мир. Тем не менее, несмотря на то, что мнение это высказывается уже целым рядом серьезных ученых, оно и по сей день продолжает оставаться спорным.

Дело в том, что до сих пор сам факт существования духовной субстанции устанавливался лишь косвенно, путем наблюдения за характером протекающих в человеке психических процессов. Юнг искал подтверждение своим догадкам о "коллективном бессознательном" в мистериях древности, в сочинениях гностиков, в алхимических трактатах Парацельса. Гроф видел доказательства существования духовной субстанции в видениях людей, испытавших воздействие психоделиков. Попытка же построить модель процесса, из которой было бы наглядно видно, как происходит взаимодействие духа и материи, пока еще, насколько мне известно, не предпринималась. Данная работа как раз и является первой такой попыткой.
Обоснование метода

Я думаю, что выяснение вопроса о том, какая субстанция лежит в основе мироздания, лучше всего начинать с поиска источника энергии, обеспечивающей жизнедеятельность природы. Известно, что энергия является фактически причиной всех происходящих в природе процессов. Согласно второму началу термодинамики, если в замкнутую систему нет постоянного ее притока извне, эта система неизбежно должна прийти в состояние хаоса и смерти. Это происходит оттого, что без энергетической подпитки все происходящие в природе процессы всегда стремятся в состояние равновесия, то есть к затуханию и прекращению. Поэтому, чтобы в недрах материи могли происходить химические реакции, чтобы осуществлялось движение вещества в пространстве, чтобы обеспечивались процессы метаболизма в живой природе, нужна энергия. Вот почему, чтобы понять, какая субстанция лежит в основе мироздания, мы должны в первую очередь разобраться, откуда в нашем мире появляется энергия.

Есть две точки зрения на этот счет. Согласно первой, источник, из которого в наш мир поступает энергия, находится за пределами нашего мира, то есть носит внеприродный характер. Согласно второй, энергия является внутренним свойством материи, поэтому природа во внешнем источнике энергии не нуждается и является самодостаточной. Первая точка зрения принадлежит религии, вторая – науке. В первом случае основой мироздания признается дух, во втором – материя. Понятно, что проверка этих утверждений выходит за пределы человеческих возможностей, и потому оба они являются сугубо гипотетическими. Но в разнице этих двух позиций коренится причина разногласий между религией и наукой, потому что от того, какая из них взята за основу, зависит наше отношение к познанию.

В самом деле, если источник энергии находится вне природы, то вне природы находится и причина явлений. Но, исходя из законов природы, причина внешняя по отношению к природе познана быть не может. Значит, в этом случае познание невозможно в принципе, и нам остается только вера. Если же энергия является внутренним свойством материи, то причинам явлений просто негде более содержаться, как только в других явлениях. Тогда возникает метод причинно-следственных связей и мир оказывается познаваемым.

Казалось бы, в этой ситуации нам остается лишь согласиться с условиями второго варианта. Однако представление об энергии как о внутреннем свойстве материи приводит к ряду выводов, которые противоречат наблюдаемым фактам. Как не трудно понять, из принципа самодостаточности природы с неизбежностью следует вывод о ее неизменности и вечности. Ведь если внешний источник энергии у природы отсутствует, значит, природа заключает причину своего существования в себе и, следовательно, не может быть чьим-то творением, а может только существовать вечно и притом, в неизменном виде. Отсюда убежденность представителей науки в возможности познания природы из нее самой и знаменитая реплика Лапласа о том, что наука в гипотезе Бога не нуждается.

Но, если вплоть до двадцатых годов прошлого века в неизменность и вечность природы можно было просто верить, так как фактов, которые свидетельствовали бы об обратном, до тех пор обнаружено не было, то в 1929 году ситуация в корне изменилась. Занимаясь исследованием вселенной, американский астроном Эдвин Хаббл обратил внимание, что цвет далеких галактик несколько краснее, чем цвет более близких. Исходя из так называемого эффекта Доплера, в соответствии с которым объект излучает красный цвет, если удаляется от наблюдателя, и синий, если приближается к нему, Хаббл сделал вывод, что звезды удаляются. А поскольку было замечено, что при постоянно увеличивающихся расстояниях между ними их взаимное расположение остается неизменным, стало ясно, что вселенная расширяется.

Но если вселенная расширяется, значит, ни о какой ее неизменности теперь не может быть и речи, а если она не неизменна, значит, и не вечна. И поскольку эволюция вселенной заключается в ее расширении, то исходная точка, которая предшествовала расширению, по-видимому, и есть ее (вселенной) начало. Так в науку впервые проникает мысль о возможной сотворенности природы. Правда, соглашаться с этим никто не спешит, и в научных кругах делаются попытки найти решение данной проблемы, не отступая от принятых в науке принципов. В результате появляется концепция "Большого Взрыва", гласящая, что вселенная образовалась в результате сверхмощного взрыва некоей сверхплотной точки, в которой все ее вещество находилось до этого в так называемом сингулярном, или сверхсжатом состоянии.

Сегодня концепция "Большого Взрыва" является наиболее признанной научной версией происхождения вселенной. Тем не менее, версия эта оставляет после себя больше вопросов, нежели дает ответов. Непонятно, например, как могла возникнуть сама эта сверхплотная точка, аналогов которой в природе не существует. Остается открытым также вопрос о причине ее взрыва – ведь если отбросить версию о вмешательстве некой внеприродной силы, ответ на него попросту не существует, несмотря на все альтернативные попытки выйти из положения путем создания компромиссных версий стационарной или пульсирующей вселенной. И, наконец, самое главное, факт расширения вселенной возвращает нас к вопросу об источнике энергии, ответ на который концепция "Большого Взрыва" не дает.

В самом деле, коль скоро вселенная возникла из одного источника, она целиком является единой замкнутой системой и, следовательно, не может содержать в себе энергию в качестве своего внутреннего свойства (иначе она была бы "вечным двигателем"). В соответствии со вторым началом термодинамики, такая система может функционировать только при условии существования внешнего источника энергии, и притом постоянно действующего. Концепция же "Большого Взрыва" предполагает существование только одного источника энергии, а именно – самого взрыва.

Но если бы вселенная не имела иного источника энергии, кроме энергии первоначального взрыва, рано или поздно неизбежно наступил бы момент, когда все процессы в ней начали бы замедляться, а затем и вовсе прекратились бы. В этом случае наступила бы так называемая "тепловая смерть вселенной", при которой никакие дальнейшие перемены в ней были бы уже невозможны.

На деле же мы видим, что процессы во вселенной не только не затухают, а, напротив, интенсивно развиваются: сначала из звездной пыли образуются звезды, из скопления звезд формируются галактики, потом возникают простейшие формы жизни, а потом появляется человек, создающий язык, социум и культуру. То есть эволюция идет не в сторону уменьшения общей сложности системы, как следовало бы ожидать, если бы в систему не было постоянного притока энергии извне, а, напротив, в сторону возрастания. Значит, внешний источник энергии все-таки существует, и концепция "Большого Взрыва" просто не отражает реальности.

Получается, что наука не может предложить нам версию мироздания, которая была бы логически непротиворечива и соответствовала наблюдаемым фактам. Она лишь ставит ряд проблем, решение которым еще только предстоит найти. Причина неспособности науки отвечать на фундаментальные вопросы жизни заключается, на мой взгляд, именно в ее излишнем консерватизме, то есть нежелании отступить от установленных ею же самой принципов. Поэтому, когда принципы начинают противоречить наблюдаемым фактам, эти противоречия просто игнорируются. Как заметил английский астрофизик и автор научно-фантастических произведений Фред Хойл по поводу невозможности, исходя из модели "Большого Взрыва", объяснить причину происхождения взрыва: "В современной космологии ответ на этот вопрос искать не принято. Считается, что и сам вопрос и ответ на него выходят за рамки научных поисков".

Но почему бы в таком случае не отступить от некоторых принятых в науке принципов? Почему бы не предположить, что мир действительно возник и продолжает существовать именно в результате действия некой внеприродной начальной энергии? Такое допущение не только наиболее естественно, так как буквально напрашивается в качестве причины расширения вселенной, но оно и снимает противоречия, связанные со вторым началом термодинамики, поскольку прямо указывает на источник энергии.

Правда, считается, что допущение внеприродного фактора в качестве причины мира равносильно отказу от ее реального поиска и сползанию в религию. Но на самом деле наука никогда поиском причин и не занималась. Как видно из нашего анализа, посредством метода причинно-следственных связей она исследует не причины явлений, а лишь связи между явлениями. Причины же явлений остаются за гранью познаваемого и действительно целиком относятся к компетенции религии. Поэтому правильно было бы не противопоставлять науку религии, а признать, что они дополняют друг друга; тогда, по крайней мере, ничто не мешало бы сформулировать полноценное мировоззрение, отражающее мир во всей полноте.

Тем не менее, люди науки к подобным признаниям, как правило, не склонны. Да и в литературе религиозно-мистического характера преобладает точка зрения, согласно которой изучение воспринимаемого мира не имеет смысла, поскольку данные чувственного опыта ничего не говорят о его внутренней сути. Вот и получается, что наука не решает обозначенные нами проблемы, потому что они выходят за рамки научных поисков, а религия – потому что считает изучение материального мира лишенным смысла.

Я же полагаю, что выйти из сложившегося тупика можно только одним способом – надо отказаться от свойственных науке и религии ограничений и объединить их в единый метод. Сейчас уже ясно, что решить проблему источника энергии для нашего мира можно, лишь вступив на территорию религии. Но, чтобы иметь моральное право перенести на эту территорию еще и исследование материального мира, мы должны исходить из убеждения, что коль скоро этот мир имеет место быть, значит, в его бытие заложен некий высший смысл, заслуживающий, чтобы над ним задумались.

Таким образом, нам остается только принять за основу наше предположение о существовании начальной энергии и посмотреть, что из этого получится. Что же касается объекта, на который в соответствии с нашей гипотезой она должна воздействовать, то им мы будем считать не сжатую в точку материю, как в версии "Большого Взрыва" (само существование такого объекта представляется сомнительным), а обыкновенную геометрическую точку, которая не имеет размеров и оттого не содержит в себе ничего.

Следует признать, что в этом случае начальная энергия действительно напоминает Волю Божью, а точка – то самое "ничто", из которого, согласно библейской легенде, Бог сотворил мир. Но между теологической доктриной и нашей гипотезой имеется существенная разница. Она заключается в том, что в первую достаточно только верить, нам же, чтобы доказать обоснованность гипотезы, нужно найти ей убедительное подтверждение.

Конечно, прямые доказательства нам обнаружить не удастся, поскольку источник энергии, ставший причиной возникновения вселенной, находится вне вселенной, он для наблюдения недоступен. Но здесь возможны доказательства косвенные. Мы исходим из того, что коль скоро мир создан Единым Богом и сформирован по единому принципу, он должен быть закономерен. Иначе говоря, в нем не может быть места явлениям случайным или аномальным. Следовательно, если нам удастся сконструировать механизм деятельности начальной энергии таким образом, чтобы из него можно было затем логически вывести реальную картину мира (включая такие явления, как жизнь, разум и культура), нашу гипотезу о существовании начальной энергии можно будет считать доказанной.

А чтобы игра была полностью честной, мы, учитывая, что вступаем на территорию, недоступную для наблюдения, оставляем за собой право воспользоваться теми принятыми в науке принципами, которые помогут нам избежать произвола. Их, как известно, всего три: во-первых, количество допущений, на которых базируется наша модель, должно быть минимальным (принцип Оккама: не умножать сущности без необходимости); во-вторых, эта модель должна быть логически непротиворечива и распространяться на все основные феномены жизни; и, наконец, в-третьих, она должна соответствовать наблюдаемой нами реальности.
Пространство, вещество и время

1

Представим себе начальную энергию в виде силы, которая действует из точки и распространяется во всех направлениях одинаково. В первый момент ее воздействия точку начинает как бы распирать изнутри, в результате чего на месте точки образуется некая полость. В свою очередь полость эта, как в случае с резиновым шаром, когда его накачивают воздухом, стремится сжаться, вернуться в исконное для себя состояние отсутствия (так проявляет себя реакция среды). Поэтому, когда силы, раздвигающие среду, уравновешиваются силами, препятствующими раздвижению, процесс творения завершается и образуется вселенная.

Обратим внимание: образ действия начальной энергии тоже напоминает взрыв. Но, в отличие от "Большого взрыва", этот является как бы постоянно действующим. Поскольку среда, в которой он происходит, не имеет пространственной и временной размерности, нельзя сказать объективно, ни где произошел взрыв, ни когда он произошел: вопрос "где?" предполагает существование пространства, а вопрос "когда?" – времени. Но взрыв стал причиной возникновения вселенной, в которой и пространство, и время есть. Поэтому, если рассматривать ситуацию с точки зрения вселенной, можно сказать, что он произошел везде и длится всегда. То есть является для вселенной постоянно действующим.

Таким образом, в нашей модели вселенной действуют две основные силы (см. рисунок 1): это начальная энергия, направленная из центра вселенной к ее периферии (назовем ее расталкивающей силой), и реакция на эту энергию, направленная в сторону, ей противоположную (назовем ее силой гравитации). При этом точка, откуда исходит расталкивающая сила, одновременно является центром, куда направлена сила гравитации (у нас он будет называться полюсом гравитации). Сама же сила гравитации зарождается в полюсе гравитации и по мере удаления от него растет, пока не уравновесит расталкивающую силу (это граница вселенной, ее горизонт).

Рис. 1.

Замечу, что еще Аристотель в IV веке до нашей эры предположил существование во вселенной силы тяготения к диному центру, а спустя почти две с половиной тысячи лет Эйнштейн высказал идею расталкивающей силы. Как известно, ни та ни другая признания так и не получили. Идея тяготения к центру – потому что никто не сумел объяснить, почему вселенная в него не падает, а расталкивающей силы – вероятно, потому, что создателю теории относительности так и не пришла мысль воспользоваться идеей Аристотеля для обоснования ее (вселенной) стабильности. По-видимому, инерция ньютоновского авторитета не позволяла ему думать ни о чем ином, кроме притяжения масс вещества друг к другу. Мы же объединим эти две идеи в одну и посмотрим, какие явления можно получить, исходя из этой гипотезы.

2

Пространство. В нашем случае оно должно возникать в результате экспансии расталкивающей силы, которая начинается в полюсе гравитации и распространяется равномерно во всех направлениях. Получается зона, имеющая сферическую форму и ограниченная двумя пределами: полюсом гравитации, в котором сила гравитации равна нулю, и горизонтом, где сила гравитации уравновешивает расталкивающую силу. Эта зона и есть пространство вселенной.

3

Вещество. Если обратить внимание на полюс гравитации, нетрудно заметить, что после воздействия на него расталкивающей силы его характер должен полностью измениться. До начала воздействия это была просто нейтральная точка, не содержащая в себе ничего. Но в первый же момент воздействия в этой точке происходит как бы акт изъятия, вследствие чего точка начнет содержать уже меньше, чем ничего. Теперь она прекращает быть нейтральной, у нее появляется тенденция. Тенденция эта обозначает себя стремлением притянуть изъятое. В свою очередь изъятое тоже получает свойство стремиться. Но в отличие от полюса гравитации, который стремится притянуть, изъятое стремится притянуться, упасть, вернуться в состояние своего отсутствия. А поскольку упасть изъятое не может, так как расталкивающая сила производит его постоянный подпор, тенденция стремления изъятого к полюсу гравитации проявляется как вес, тяжесть, масса. То есть возникает субстанция, которая обладает тяжестью и массой. Эта субстанция и становится веществом.

Величина массы вещества зависит от степени противодействия двух сил – расталкивающей и гравитационной. Чем больше противодействие – тем больше масса вещества. Если наименьшее противодействие расталкивающая сила испытывает в полюсе гравитации, а наибольшее – на горизонте, масса вещества изменяется от нуля в полюсе гравитации до максимума на горизонте. Иначе говоря, под воздействием расталкивающей силы происходит что-то вроде растягивания пружины: чем больше она растянута, тем больше противодействие растягиванию, тем большее требуется усилие, чтобы удержать пружину растянутой, тем больше масса вещества.

Заметим, что в подобных выводах содержится не так уж много новизны. К ним можно было бы прийти уже на основании специальной теории относительности. Известно, что масса вещества является величиной переменной и связана зависимостью с его энергией по формуле Е=MC2, где Е – энергия, М – масса, а С – скорость света, равная 300 000 км/сек. Это говорит о том, что масса и энергия – понятия взаимозаменяемые, и при определенных условиях энергия может переходить в массу, а масса – в энергию. Дело в том, что энергия, прилагаемая к телу для изменения скорости его движения в пространстве, должна преодолевать силу инерции, стремящуюся сохранить его положение в неизменности. Причем чем больше масса тела, тем больше и сила инерции, тем большее требуется усилие, чтобы сдвинуть его с места. В нашем случае усилием, прилагаемым к телу, является расталкивающая сила, а силой инерции – сила гравитации. Вот расталкивающая сила и переходит в массу, становящуюся тем большей, чем больше требуется энергии, чтобы преодолеть сопротивление силы гравитации.

В качестве косвенного подтверждения сказанного можно привести следующее соображение. Поскольку тенденция полюса гравитации обозначает себя стремлением притянуть, а тенденции вещества стремлением притянуться, эти две тенденции противоположны друг другу. Значит, если обозначить тенденцию полюса гравитации знаком "+", то тенденция вещества может быть обозначена знаком "–". Но в такой интерпретации картина вселенной начинает напоминать планетарную модель атома: разноименные заряды притягиваются, одноименные отталкиваются. Казалось бы, случайность: что может быть общего между взаимодействием двух электрических частиц и гравитационным взаимодействием масс вещества? На самом же деле все гораздо серьезнее.

Известно сходство между законом Кулона, описывающим взаимодействие двух электрических зарядов, и законом всемирного тяготения. Заряды q1 и q2 выполняют роль массы, а сила их взаимодействия, как и сила притяжения, действующая между двумя массами, обратно пропорциональна квадрату расстояния между зарядами. Обычно этот факт расценивается как совпадение. Но, если исходить из гипотезы расталкивающей силы, совпадение становится правилом: коль скоро возникновение мира произошло из одной точки при воздействии на нее одной силы, в природе просто не может быть иных взаимодействий, кроме гравитационных. Что же касается силы гравитационного притяжения между телами, то ее нужно рассматривать только как составляющую силы гравитационного притяжения к полюсу гравитации.

4

Круговое движение вещества в пространстве. Здесь важно понять, что если в процессе образования вещества принимают участие две противоположно направленные силы, то под воздействием этих сил веществу сообщается движение как бы в двух противоположных направлениях. Под действием расталкивающей силы оно должно двигаться от полюса гравитации к горизонту, при этом постепенно увеличивая свою массу. А под действием силы гравитации – в противоположном направлении, от горизонта к полюсу гравитации, при этом уменьшая свою массу. Причем, если бы вещество двигалось под воздействием одной только расталкивающей силы (как было бы в случае Большого Взрыва), оно преодолело бы пределы вселенной и исчезло в бесконечности. Если бы на него действовала только сила гравитации, вещество оказалось бы в состоянии свободного падения и растаяло в полюсе гравитации.

Но на вещество действуют две силы. Поэтому оно не улетает в бесконечность и не падает в полюс гравитации, а медленно дрейфует, то есть ищет компромиссный путь между горизонтом и полюсом гравитации, двигаясь по линии наименьшего сопротивления, то есть по геодезическим. Учитывая, что расталкивающая сила и сила гравитации уравновешивают друг друга, этот компромисс должен был бы заключаться в движении по прямой. Но вселенная имеет форму сферы, а прямая линия на сфере, как известно, имеет форму окружности. Поэтому линией наименьшего сопротивления в данном случае является окружность, и вещество катится по ней, как по желобу, вращаясь вокруг своей оси.

5

Надо сказать, что предложенная схема позволяет также понять природу таких явлений, как излучение энергии и расширение вселенной. Дело в том, что вещество хоть и движется по орбите, но все же побуждаемо расталкивающей силой двигаться по направлению к горизонту, а силой гравитации – к полюсу гравитации. Но, поскольку, находясь под воздействием этих двух сил, оно все же остается на орбите, движение его к указанным пределам оказывается мнимым и проявляет себя в других явлениях. Так, движение к полюсу гравитации проявляется в виде излучения энергии, к горизонту – в виде смещения спектра этого излучения.

Излучение энергии в этом случае надо рассматривать как процесс перехода массы вещества в энергию сгорания в результате его мнимого движения к полюсу гравитации. Напомню: полюс гравитации является местом, где масса вещества равна нулю. Поэтому, дрейфуя под воздействием силы гравитации к полюсу гравитации, вещество тем самым стремится в состояние своего отсутствия, по пути теряя, то есть излучая, свою массу в виде энергии сгорания.

Расширение вселенной. Если исходить из того, что мнимое движение вещества к горизонту под воздействием расталкивающей силы тоже должно иметь ускорение, то скорость, которой достигнет при этом вещество, будет тем большей, чем ближе к горизонту оно находится. Но, поскольку фактически вещество остается на своей орбите, интенсивность красного свечения будет зависеть не от скорости, с которой излучающий его объект якобы удаляется от наблюдателя, а от того, на каком расстоянии он находится от наблюдателя.

6

Время. В теории относительности есть постулат, согласно которому скорость света не зависит от скорости движения приемника света. Иначе говоря, с какой бы скоростью и в каком направлении ни двигался наблюдатель, скорость светового луча относительно его движения всегда будет постоянной и равной величине "С" (300 000 км/сек.). Это положение можно представить и так, что не свет с постоянной скоростью "С" движется по отношению к наблюдателю, а наблюдатель с постоянной скоростью "С" движется по отношению к свету. Тогда свет по отношению к наблюдателю будет являться средой.

Но движение, как известно, может быть только двух типов: пространственное и временное. Поэтому если представить световой луч в качестве среды, по отношению к которой движется наблюдатель, и при этом учесть, что движение наблюдателя относительно этой среды происходит независимо от его движения в пространстве, то можно будет сказать, что такое движение является движением во времени. Причем в этом случае вполне конкретная скорость "С" будет принадлежать уже не световому лучу, а времени. А это значит, что во вселенной есть какой-то реальный процесс, в который наблюдатель вовлечен помимо своего желания и который является причиной течения времени. Я думаю, таким реальным процессом может быть дрейф вещества к полюсу гравитации.

В самом деле, как мы только что установили, вещество, возникнув из полюса гравитации в результате взаимодействия двух сил, совершает затем мнимое движение назад, к полюсу гравитации, по пути излучая свою массу в виде энергии сгорания. Движение происходит до тех пор, пока вещество не достигает полюса гравитации, где его масса становится равной нулю. Это как бы воронка, из которой выталкивается все сущее и куда потом втягивается все сущее. Но поскольку движение это происходит не в пространстве (в пространстве вещество остается на своей орбите, поддерживаемое расталкивающей силой), оно может происходить только во времени. Следовательно, мнимое движение вещества к полюсу гравитации, в результате которого происходит его сгорание, и есть время.

7

Итак, введение в картину мира понятия начальной энергии позволило нам (предположительно) установить принцип действия механизма, который порождает и приводит в движение вселенную. Однако, полученная таким образом вселенная оказалась всего лишь скоплением неживой материи, вывести из которой жизнь, разум и культуру пока еще не удавалось никому.

Произошло это, я думаю, потому, что в основу своей модели мы положили фактически все ту же концепцию "Большого Взрыва", позаботившись лишь о снятии противоречий, связанных со вторым началом термодинамики. Особенностью же этой концепции (которую унаследовала также и наша модель) является то обстоятельство, что она представляет собой частную научную теорию, в которой проблемы происхождения жизни, разума и культуры даже не ставятся.

Известно, что в науке любая теория всегда решает только конкретную проблему и на другие явления не распространяется. Закон всемирного тяготения не имеет ничего общего с законами происхождения жизни, а последние никак не связаны с процессами в области языка или культуры. И поскольку концепция "Большого Взрыва" создана только для того, чтобы объяснить факт расширения вселенной, ясно, что, разрабатывая свою модель на основе этой концепции, мы проблему происхождения жизни, разума и культуры не решим.

Я думаю, что в данном случае имеет смысл исходить из того, что любая концепция является, прежде всего, результатом умозрения и, следовательно, зависит от механизмов деятельности нашего разума. И, коль скоро это так, попробуем на этот раз зайти как бы с другой стороны – то есть, оставим пока в стороне дальнейшую разработку нашей модели и выясним, вначале, что представляет собой сам человек. Тогда, возможно, нам откроется, почему из неживой материи нельзя вывести жизнь, разум и культуру.
Человек и его восприятие

1

Прежде всего, следует отметить, что как живое существо человек самым коренным образом отличается от других живых существ на нашей планете. Например, ни один биологический вид не создал культуру, которая была бы бесполезна с точки зрения выживания вида. Человек создал мифологию, религию, науку, написал книги, построил умные машины.

Ни один биологический вид никогда не уничтожает себе подобных, поскольку такие действия могли бы привести к гибели самого вида. История человечества – это история беспрерывных опустоши-тельных войн, объективно направленных на уничтожение человечества как вида.

Ни один биологический вид не может позволить себе нарушить баланс той природной среды, в которой он обитает как в своей. Напротив, в этой среде он всегда выполняет задачу его поддержания, поскольку нарушение баланса делает природную среду непригодной для его проживания.

Человек не только не выполняет задачу поддержания общего баланса среды, но, напротив, своей деятельностью фактически уничтожает саму среду: он вырубает леса, осушает болота, убивает животных, отравляет водоемы и атмосферу. Причем, если для любого другого вида такая деятельность была бы гибельной – человек не испытывает от этого никаких неудобств.

Казалось бы, человек – пришелец из другого мира. Действия его носят не просто разрушительный, а явно внеприродный характер. Вместе с тем он является обычным организмом, который по своим физиологическим качествам ничем не отличается от любых представителей фауны и наряду с другими млекопитающими легко поддается биологической классификации.

Я думаю, у этого парадокса может быть только одно объяснение: превращение человека в существо внеприродное связано с какими-то изменениями, произошедшими в его физиологии. Ведь даже если исходить из предположения, что человек и в самом деле пришелец из другого мира, проблема происхождения его внеприродности не исчезает все равно, а только переносится в "другой мир". Поэтому сейчас наша задача состоит в том, чтобы определить, как вообще мог возникнуть в природе такой феномен, как человек.

2

Чтобы ответить на этот вопрос, вначале надо выяснить, как в свойственной ему среде функционирует простой организм. Замечу, под "простым" я разумею любой организм, который пребывает в условиях естественной природы. Практически под эту категорию подпадают все известные нам организмы (они отличаются друг от друга лишь степенью сложности поведения). А исключение составляют только человек и прирученные им животные.

Итак, развившись в ходе эволюции, простой организм приобретает способность реагировать на любые возможные в данной среде раздражители инстинктивно и безошибочно. Он как бы заранее, на физиологическом уровне "знает", как ему следует поступать в том или ином случае. При этом его нервная система работает таким образом, что шансы оцениваются мгновенно, решение принимается рефлекторно, без обдумывания, и действия, в соответствии с конкретной ситуацией, предпринимаются оптимальные.

Схема деятельности такого организма следующая. Каждый характерный для данной среды раздражитель воспринимается его органами чувств в виде общей и нераздельной комбинации ощущений. Эта комбинация ощущений, если представить ее графически, является векторной суммой всех соответствующих данному раздражителю ощущений, и может быть направлена к одному из двух физиологических центров – либо к центру боли, либо к центру физиологического равновесия. Одновременно общая и нераздельная комбинация ощущений вызывает столь же общую и нераздельную реакцию организма. Если комбинация ощущений направлена к центру боли, она вызывает реакцию страха, а если к центру физиологического равновесия – реакцию наслаждения (см. рисунок 2).

Рис. 2.

Понятно, что всякий простой организм стремится достичь состояния равновесия через наслаждение и избежать боли, к которой ведет страх. Допустим, организм получил от окружающей среды информацию о ситуации "А" в виде определенной комбинации ощущений, направленной к центру боли и вызвавшей реакцию страха. Это значит, что для достижения в данной ситуации центра физиологического равновесия ему необходимо действовать в соответствии со схемой, скажем, "Б". В противном же случае, оставаясь в ситуации "А" и далее, он рискует приблизиться через возрастающую реакцию страха к центру боли (см. рисунок 3).

Рис. 3.

Причем, сколько бы ни повторялась ситуация "А", он никогда не предпочтет другую схему поведения – "В", "Г" или "Д", а всегда будет поступать только в соответствии со схемой "Б". Именно этот путь, как "знает" он из опыта многих и многих поколений предков, приведет его через реакцию наслаждения к центру физиологического равновесия. Любой другой – уведет к боли и смерти.

Но так происходит только до тех пор, пока среда обитания остается привычной, что и обеспечивает организму, живущему в данной среде, гарантию выживаемости. Но вот окружающая среда начинает меняться. Теперь в ситуации "А", чтобы достигнуть центра физиологического равновесия, нужно поступать уже не в соответствии с привычной схемой "Б", а выбрать схему, допустим "В" или "Г" (см. рисунок 4).

Рис. 4.

Но организм "помнит", что путь "В" или "Г" в ситуации "А" ведет к центру боли, и испытывает реакцию страха. Поэтому он продолжает следовать схеме "Б", не понимая, что в изменившихся условиях она может привести его только к гибели.

В дальнейшем возможны два варианта. Первый – если организм, вопреки новой ситуации, будет продолжать действовать по старой схеме. Такой организм подлежит вымиранию. Второй – если в результате мутации организм "выбирает" себе новую схему поведения. В этом случае появляется новый организм, приспособленный к новой среде обитания.

Но есть, по-видимому, еще и третий вариант, когда организм, сам оставаясь неизменным, создает себе искусственную среду обитания, отличную от окружающей, естественной среды. Этот третий вариант, судя по всему, и есть наш, человеческий. В начале времен создание такой вот искусственной среды обитания обеспечивалось, как нам известно, изготовлением примитивных орудий, утеплением тела и добыванием огня.

3

Из приведенной схемы видно, что способ существования простого организма целиком зависит от среды его обитания. В соответствии с особенностями этой среды, он вырабатывает комплекс рефлексов, которые и позволяют ему выживать в привычных для него условиях. Причем объективно эти рефлексы направлены на поддержание общего баланса среды. Поэтому если рассматривать каждый природный ареал как самостоятельный организм, то можно сказать, что функционирующий в данном ареале простой организм выполняет фактически роль функционирующего в организме органа.

Напротив, человек, создавая себе искусственную среду обитания, становится в той или иной степени независимым от естественной, природной среды. А это значит, что участия в поддержании общего баланса он не принимает и функционирующим органом природной среды не является. В результате, если любой простой организм может пребывать лишь в той среде, которая ему свойственна (например, птица – в воздухе, рыба – в воде, дождевой червь – в земле), человек способен жить на холодном Севере и на жарком Юге, на вершинах гор и в морских глубинах, на поверхности Земли и в Космосе.

Однако независимость человека от среды обитания была бы невозможна без еще одного качества, а именно – без универсального восприятия, позволяющего ему взаимодействовать с окружающим миром в любых условиях существования. Напротив, восприятие простого организма, по-видимому, приспособлено лишь к той природной среде, в которой он пребывает как в своей: поскольку в природе действует принцип экономии энергии, а простой организм всегда привязан к одной конкретной среде, необходимости в обладании механизмом восприятия, подобным человеческому, у него просто нет. Поэтому можно с большой долей уверенности предполагать, что механизм восприятия простого организма отличается от механизма восприятия человека самым кардинальным образом.

Но мы в нашей работе исходим из того, что некогда человек сам был простым организмом и пребывал в изначальной своей среде в качестве ее функционирующего органа. То есть в этот период времени его восприятие должно было быть таким же, каковым является восприятие простого организма. Значит, восприятие человека претерпело изменения, и образ мира, воспринимаемый им сейчас, отличается от образа мира, воспринимаемого в бытность его простым организмом. Каким же было восприятие человека в бытность простым организмом и как оно изменилось впоследствии?

4

Я думаю, что коль скоро в некий период времени роль человека в природе сводилась к роли функционирующего органа, его восприятие в этот период тоже не могло быть иным, чем восприятие функционирующего органа. Видимо, оно ограничивалось ощущениями органов чувств, когда внешняя среда оценивается как нечто твердое или мягкое, гладкое или шершавое и т.д. Такое восприятие подобно реакции внутренних органов на поступление в организм питательных веществ. Оно не приводит к представлению ни о пространстве, ни о времени, ни о веществе и является как бы одним целостным чувством, в котором тонут и потому не могут быть распознаваемы отдельные предметы и формы. Несколько перефразировав Велимира Хлебникова, можно сравнить подобное восприятие с тем, как воспринимает Земля брошенные в нее пахарем зерна.

Если наши рассуждения верны, след такого восприятия наверняка можно будет обнаружить в мифологии как в живой свидетельнице всех произошедших с человеком метаморфоз. Поэтому попробуем отказаться от традиционного отношения к мифам как к фантазиям неразвитого ума и научимся видеть в них психологический феномен, за которым скрываются вполне реальные явления. Правда, искать в этом случае придется не там, где светло, а там, где зарыто: прямых указаний на этот счет мы, разумеется, не найдем. Зато мы можем найти такой образ мира, каким он представлялся нашему предку через его восприятие простого организма.

В этой связи обращают на себя внимание тексты, в которых излагается состояние мира до начала творения. Так, в "Ригведе" сказано: "Тогда не было ни сущего, ни несущего; не было ни воздушного пространства, ни неба над ним. Что в движении было, под чьим покровом? Чем были воды, непроницаемые, глубокие? Тогда не было ни смерти, ни бессмертия, не было различия между днем и ночью. Без дуновения само собой дышало Единое, и ничего, кроме него, не было" (Х.129). А вот древневавилонская поэма "Энума элиш": "Когда вверху не названо небо, а суша внизу была безымянна, тростниковых загонов тогда еще не было, тростниковых зарослей видно не было. Когда из богов никого еще не было, ничто не названо, судьбой не отмечено...". Примерно то же можно обнаружить и в скандинавской "Старшей Эдде": "В начале времен, когда жил Имир, не было в мире ни песка, ни моря, земли еще не было и небосвода, бездна зияла, трава не росла". Аналогичные картины присущи также иудаистской, греческой, египетской, ацтекской и многим другим мифологиям.

Трудно предположить, чтобы столь полное единодушие в представлениях самых разных народов о таком темном предмете могло быть следствием случайности. Тем более, если учесть их разброс как в пространстве, так и во времени. Еще менее вероятно, что наш предок сам наблюдал мир до сотворения или получил его описание непосредственно от Господа Бога. Поэтому, если придерживаться реальности, остается допустить, что здесь описан не образ мира как таковой, а состояние сознания человека, которое он только принял за образ мира. А чтобы понять, что это было за состояние, нужно обратить внимание на загадочную фразу из "Книги Бытия", согласно которой до начала творения "земля была безвидна и пуста". На мой взгляд, она прямо говорит о той фазе процесса, когда ни один предмет не обрел еще для человека своего образа ("вида") и мир представлялся ему, по выражению Дионисия Ареопагита, "пресветлым Мраком тайноводственного безмолвия".

Таким образом, мы вполне можем предположить, что восприятие простого организма, а также человека в бытность его простым организмом представляло собой бесформенное ощущение, не приводящее к представлению ни о пространстве, ни о времени. Вместе с тем, для так называемого homosapiens'а (человека разумного) характерна способность воспринимать мир как совокупность материальных объектов, обладающих формами и располагающихся в пространстве и во времени. Отсюда следует, что в результате каких-то неизвестных нам пока изменений, которые претерпело восприятие человека в ходе эволюции, чистое ощущение простого организма оказалось преобразовано в образное восприятие человека. Что же произошло, коль такое преобразование стало возможным?

Логично допустить, что если чистое ощущение было воспринято нашим предком как состояние мира до начала творения, то переход от чистого ощущения к образному восприятию мог расцениваться им как сам процесс творения. И действительно, то, что "творение" – явление сугубо физиологическое, подтверждается прежде всего такой же его всеобщностью, как и в случае описания состояния, предшествующего творению. Как отмечено в энциклопедии "Мифы народов мира", "в самых разных традициях все подобного рода тексты отличаются исключительным однообразием". Порядок творения, как правило, соответствует одной и той же идеальной схеме: хаос – небо и земля – растения – животные – человек.

Нетрудно убедиться, что последовательность появления объектов в ходе творения напоминает процесс зрительной адаптации, когда человек после яркого дневного света попадает в темную комнату. Вначале он не видит ничего. Потом появляется нечто наиболее массивное и неподвижное, то, что имеет самые общие контуры, почти лишенные форм, например "небо и земля" (Быт.1.1.). Потом "свет" отделяется от "тьмы" (Быт.1.4.), от "воды" отделяется "твердь", а потом наиболее общие формы дифференцируются в более конкретные: "произвела земля зелень, траву, сеющую семя по роду и подобию ее, и дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле" (Быт.1.12.).

Все это убеждает в том, что в данных текстах речь идет не о сотворении мира, а о процессе развертывания воспринимающего сознания, который проходил поэтапно и завершился выделением во внешний мир ряда сущностей, воспринимаемых ранее целостно, как внутренний мир организма. Как пишет Владимир Лосский, "по учению святого Максима Исповедника сотворение состоит из пяти отделений, создающих концентрические сферы бытия, в средоточии которых стоит человек, потенциально все их в себе содержащий". Попробуем разобраться, в чем могла состоять причина этих "отделений".

5

Здесь необходимо обратить внимание на то обстоятельство, что, кроме центра физиологического равновесия, должен существовать еще один, некий общий центр природного, экологического равновесия. Если центр физиологического равновесия регулирует деятельность конкретного организма, то центр природного равновесия регулирует деятельность природы в целом. Просто для всех представителей флоры и фауны центр физиологического равновесия должен совпадать с центром природного равновесия, поскольку в противном случае происходит нарушение экологического баланса и гибель организмов.

Однако если для представителей растительного и животного мира это правило соблюдается неукоснительно, то в случае с человеком все происходит с точностью до наоборот. Дело в том, что человек, как мы только что установили, может достичь состояния физиологического равновесия, только используя искусственную среду обитания. Поэтому центр физиологического равновесия человека находится в искусственной среде обитания и с центром природного равновесия не совпадает. Более того, чтобы достичь центра физиологического равновесия, человеку нужно удалиться от центра природного равновесия тем дальше, чем в большей степени сам он противостоит природе. Так появляется еще один, новый центр, к которому человек стремится, чтобы достичь состояния физиологического равновесия. Назовем его центром комфорта (см. рисунок 5).

Рис. 5.

То обстоятельство, что центр комфорта совпадает с центром физиологического равновесия человека, но является противоположным центру природного равновесия, приводит к следствию, важность которого трудно переоценить. Оно состоит в том, что центр комфорта, находясь в стороне от центра природного равновесия, совпадает тем самым с центром боли всех простых организмов. Возникает в высшей степени парадоксальная ситуация: если простому организму, чтобы достигнуть центра физиологического равновесия, нужно удалиться от центра боли, то человеку, чтобы прийти к тому же результату, нужно к центру боли приблизиться.

Но человек – все же существо физиологическое. Для него было бы естественно избегать движения к центру боли и следовать к центру физиологического равновесия через центр природного равновесия. В этом случае его реакции были бы для него привычными и не оставили после себя в его психике ни малейшего следа. Но человек вынужден двигаться в противоположном направлении, к центру комфорта, а значит, и к центру боли. И, поскольку действия, которые он при этом совершает, являются для него остро уникальными, внеприродными, противоречащими всему, чего требует от него весь опыт его животных предков, его реакции просто не могут не оставить в его психике самый глубокий след.

Разумеется, чтобы произвести такие действия, надо прежде всего воздержаться от действий рефлекторных, направленных в центр природного равновесия. Поэтому на месте невостребованного рефлекса в психике человека происходит образование некой лакуны, пустоты. Возникает новое для него, ностальгическое чувство утраты, а вслед за ним и стремление либо вернуться назад, либо чем-то эту пустоту заполнить (так гревшейся около костра обезьяне, по-видимому, приходилось бороться с искушением, чтобы не бежать от него прочь). И поскольку рефлекс есть физиологическое "знание" организма о порядке функционирования в некой ситуации, то и заполниться эта пустота тоже должна знанием, но теперь уже это должно быть знание о порядке функционирования в новой ситуации, возникшей в результате его внеприродных действий. Таким новым знанием и является воспоминание организма о пути, пройденном им к центру комфорта. Так вместо физиологической памяти простого организма возникает психологическая память человека.

Нетрудно понять, что помнить свои действия, включая полученные в результате этих действий ощущения, человек будет до тех пор, пока сам он будет находиться вне центра природного равновесия. Так дикие животные, попадая в несвойственный им ритм жизни, в неестественные условия питания и размножения, навязываемые им человеческим укладом, очеловечиваются, становясь животными домашними. Это проявляется у них в возникновении способности помнить и узнавать хозяина, отзываться на кличку, даже понимать некоторые слова (например, команды). И, наоборот, в известных случаях воспитания детей в условиях естественной природы человек полностью утрачивал характерные черты, отличающие нас от животных, и в первую очередь – память.

6

С обретением памяти человек получает ряд новых качеств, которые у других представителей фауны отсутствуют. В первую очередь это касается чувства времени, представляющего собой не что иное, как запечатленную памятью последовательность ощущений. Простому организму это чувство известно быть не может, поскольку его ощущения подсознательны и памятью не фиксируются. Но у человека оно полностью осознано, так как является тем воспоминанием о пути к центру комфорта, которое возникло у него взамен утраченного рефлекса.

Следующее качество – восприятие мира в формах. Дело в том, что запомнить ощущение само по себе, чистое ощущение, невозможно. В этом легко убедиться, если провести мысленный эксперимент и попытаться припомнить, например, чувство радости или чувство боли, которое мы когда-либо испытывали в жизни. Очень скоро мы обнаружим, что ищем в памяти не чувство как таковое, а пытаемся восстановить подробности события, которое к нему привело. Вот тут-то, по-видимому, и возникает необходимость в образном восприятии: чтобы ощущения могли отложиться в памяти, они должны обрести форму.

Происходит это, судя по всему, оттого, что для запоминания чистого ощущения организму требуется энергии больше, чем для запоминания образа. Поэтому в целях экономии общей энергетики организма, озабоченного проблемой выживания, мозг производит операцию оформления запоминаемых ощущений, придания ощущениям формы. Запечатленные памятью ощущения и превращаются в восприятия, которые отличаются от ощущений тем, что являются ощущениями предметными, обретшими форму. Таким образом, если восприятие простого организма ограничивается только ощущениями органов чувств, то у человека эти ощущения еще и проходят какую-то дополнительную обработку в мозге. В результате из одноступенчатого восприятие становится двухступенчатым, а невоспринимаемый и невидимый мир превращается в мир форм и ярких образов.

И, наконец, чтобы ощущения могли обрести форму, они должны располагаться в пространстве. Заметим, что вопреки существующему мнению само по себе пространство нашими чувствами не воспринимается. Известно, что из всех органов чувств ощущение пространства несет в себе только зрение. Но зрительные ощущения двухмерны, они напоминают цветовые пятна на палитре художника и к представлению о пространстве не приводят. Поэтому, чтобы появилось ощущение пространства, нужно, чтобы между цветовым пятном и воспринимающим его глазом возникло расстояние. То есть чтобы ощущения органов чувств оказались отделены от самих органов чувств. Посмотрим, как это может происходить.

Представим себе взаимоотношения между организмом и окружающей средой по аналогии с взаимоотношениями между организмом и его внутренними органами. Если попробовать отличить один внутренний орган от другого (скажем, поджелудочную железу от щитовидной) по их физиологической реакции на поступление в организм питательных веществ, то очень скоро мы убедимся, что это невозможно: такая реакция протекает на уровне подсознания и распознаваема быть не может. Однако нам удастся отличить один орган от другого в случае, если этот орган вступит в контакт с каким-то инородным для него предметом, например со скальпелем хирурга. Тогда нам не составит труда не только определить, с каким органом входит в контакт скальпель, но и отличить от органа сам скальпель.

То же происходило у человека с восприятием. В тот период, когда он пребывал в природной среде в качестве ее функционирующего органа, все ощущения, которые возникали у него от соприкосновения с природной средой, воспринимались им в единстве с ощущениями собственного организма, как воспринимается организмом работа его внутренних органов. Но, когда ощущение оказалось вызвано ситуацией, носящей нестандартный характер (скажем, обезьяна осталась греться у костра вместо того, чтобы бежать от него прочь), выделяться из природного фона и запоминаться стало не только само ощущение, но и тот орган, которым оно оказалось воспринято. А поскольку память фиксирует отдельно ощущение и отдельно воспринимающий его орган (например, воспринимаемый глазом красный цвет), возникло новое впечатление, будто ощущение существует отдельно от органа и, значит, является по отношению к нему внешним.

Так происходит не только подсознательное выделение ощущения из общего фона, но и отделение ощущения от ощущающего органа. Теперь между ощущением и ощущающим органом возникает дистанция, их начинает разделять пространство. Отделенные от организма пространством ощущения становятся для него чужими, не принадлежащими ему сущностями. Сочетание разных ощущений (например, зрения и осязания) рождает иллюзию их вещественности. И вот уже мир, еще недавно нераздельный, воспринимаемый как единое целое, начинает дробиться на множество вещей и качеств. Может быть, именно это имел в виду Якоб Беме, когда писал, что силы, пребывающие в Боге в нераздельности, попав в вещный мир, дробятся, образуя качества.

Так в результате отхода человека от центра природного равновесия происходит выделение им части своих восприятий в восприятия внешнего мира. Иными словами, происходит разделение на мир внешний и мир внутренний. И чем больше оказывается разница между природной средой и средой обитания человека, тем большее число восприятий начинает относиться им к внешним, тем обширнее становится для него пространство окружающего мира. Если вначале, когда разница эта была еще небольшой, его восприятию могли быть доступны только наиболее массивные и неподвижные объекты, такие, например, как небо и земля, то по мере того, как разница эта росла, человек стал распознавать сначала растения, потом животных, а потом и самого себя. Вот почему в самых разных традициях порядок творения отличается однообразием и всегда соответствует одной и той же схеме: хаос – небо и земля – растения – животные – человек.

Таким образом, в ходе изменения способа восприятия происходит, я бы сказал, постепенное изменение качества восприятия. Вначале, когда человек воспринимал мир непосредственно через ощущения органов чувств, эти восприятия хоть и были подсознательны, но объективно отражали реальность, так как должны были обеспечивать ему гарантию вживаемости в среду. Но потом те же ощущения, прежде чем быть воспринятыми, стали проходить через мозг для преобразования в образ. И поскольку образ этот отражал уже не реальность, а, скорее, метафору реальности, то и восприятия стали отражать не столько внешний по отношению к человеку мир, сколько продукцию его собственного мозга.

Примечательно, что в данном контексте неожиданно интересно раскрывается сущность такого понятия, как "точка сборки". Как известно, это некий орган, который, по описанию Карлоса Кастанеды, играет ключевую роль в магической практике индейцев племени яки. Сдвигая точку сборки, человек может менять свое восприятие реальности, проникая в такие ее области, которые в обычном состоянии сознания для него недоступны. В нашей трактовке точка сборки – это не что иное, как центр физиологического равновесия. Чем больше этот центр сдвигается в сторону центра комфорта, тем восприятие человека ближе к современному. И, наоборот, если центр физиологического равновесия современного человека сдвинуть в сторону центра природного равновесия, он увидит мир таким, каким видит его простой организм, то есть не искаженным образами.

7

Итак, перед глазами у человека мир, включающий в себя совокупность материальных объектов, которые состоят из вещества, располагаются в пространстве и длятся во времени. Вместе с тем судить об этом мире мы можем лишь постольку, поскольку его мыслим. Мысль же, посредством которой мы получаем суждение о мире, не состоит из вещества, не располагается в пространстве и не длится во времени. То есть не является материальной. Таким образом, в представлении человека существуют две независимые друг от друга субстанции – материальная, представляющая собой пребывающий в пространстве и времени так называемый "внешний мир", и ее осмысливающая, нематериальная, духовная субстанция.

Как известно, эта точка зрения обыденного сознания впервые была философски сформулирована Декартом, установившем принцип, согласно которому "все вещи, познаваемые ясно и отчетливо, и на деле таковы, как мы их познаем". А поскольку мы ясно и отчетливо различаем субстанцию мыслящую от субстанции протяженной, или телесной, то эти две субстанции существуют раздельно и независимы друг от друга. Причем, на этом принципе строится вся современная наука, краеугольным камнем которой является убеждение, что мир существует независимо от познающего его разума. При других условиях она просто не могла бы существовать, поскольку сам метод науки основывается на вере в безусловную истинность внешнего опыта.

Но мы выяснили, что пространство, вещество и время реальностью не обладают, а существуют только как формы нашего восприятия. Пространство и вещество потребовались для становления образного восприятия, образное восприятие оказалось необходимо, чтобы заработала память, а вместе с памятью возникло и чувство времени. Значит, коль скоро из двух имеющихся у нас субстанций материальная оказалась лишенной реального содержания, остается только одна – субстанция мысли, которую следует расценивать как некую информацию, существующую в форме пребывающих в пространстве и длящихся во времени материальных объектов.

Однако отсутствие у материальных объектов реального содержания вовсе не означает отсутствие у воспринимаемого содержания вообще. Напротив, сам тот факт, что образы материальных объектов отражаются в нашем сознании совершенно одинаково, говорит о том, что у всех этих образов есть некая всеобщая причина, какая-то глубинная единая суть.

Науке эта глубинная суть доступна быть не может по той простой причине, что, опираясь на внешний опыт, она способна изучать только явления, то есть то, что нам явлено в виде материальных объектов. Выяснить же, что скрывается под покровом явлений можно лишь в том случае, если исходить из опыта внутреннего, сосредоточившись на исследовании человеческой психики. Тогда, разобравшись, как явления возникают в нашем сознании, мы, возможно, сумеем определить и единую причину их возникновения.
О ряде натуральных чисел

1

Чтобы продвинуться в решении данной задачи, нам нужно в первую очередь восстановить механизм возникновения образа. Тогда мы сможем понять, на каком этапе и как неизвестная нам реальность формирует образ.

Рассмотрим для этой цели механизм действия одного из органов чувств. И поскольку свыше 90 % получаемой информации приходится на зрение, остановимся именно на зрении. Начнем с того, что восприятие мира в формах возможно лишь постольку, поскольку возможно восприятие цветов в их раздельности. В самом деле, чтобы обозначить границу между двумя предметами, надо иметь по крайней мере два цвета, в которые эти предметы были бы окрашены. Ведь даже если мы видим их черно-белыми, они все равно имеют оттенки, позволяющие глазу отличать их друг от друга. Если бы мир был окрашен в один цвет, мы не могли бы не только воспринимать его, но и определять, в какой цвет он окрашен.

Но для начала видения одних границ между цветовыми полями мало: они уходят в бесконечность и не могут дать определенность, необходимую для создания формы. Такую определенность может дать только некий простейший объект, который являлся бы первым актом восприятия и с которого мозг мог бы начать строительство формы. Таким простейшим объектом может быть только точка, потому что проще точки ничего не бывает.

Однако сама по себе точка воспринимаема быть не может: она может возникнуть только в результате пересечения двух линий. Поэтому, чтобы точка была воспринимаема зрением, необходимо как минимум три цвета: два граничащих дадут линию, протяженную в обе стороны до бесконечности, а третий – ограничит эту линию другой линией (см. рисунок 6).

Рис. 6.

Но для формирования образа точки тоже недостаточно. Поскольку точка, как известно, длительности не имеет, сколько бы точек мы ни складывали, в итоге, кроме точки, все равно ничего не получится. Поэтому, чтобы возник образ, мозг должен сначала из совокупности точек создать форму и только потом уже из совокупности форм, как из кирпичей, выстроить образ. Причем, если учесть, что человеческий мозг работает по принципу экономии энергии, форма эта должна быть простейшей, то есть для ее создания мозг должен ограничиваться минимально необходимой информацией. Такой простейшей формой может быть только треугольник, поскольку, чтобы его увидеть, выделив из окружающего фона, мозг должен получить от зрения информацию всего о трех точках. Посмотрим, как на основании информации о трех точках мозг формирует треугольник.

Возьмем три произвольно расположенные точки, каждая из которых ограничена тремя цветовыми полями (см. рисунок 7). Обратим внимание, что все они существуют самостоятельно и ничем друг с другом не связаны. Чтобы мозг мог объединить их в нечто единое, нужно, чтобы все они имели между собой что-то общее, что-то их объединяющее. Разделяют точки друг от друга цветовые поля. Пока каждая точка имеет по три ограничивающих ее поля, все они остаются автономными и ничем друг с другом не связанными. Значит, чтобы объединить эти три точки в треугольник, нужно цветовые поля всех трех точек организовать таким образом, чтобы каждая из них имела только по два своих поля, третье же было бы для них общим. Тогда возникшие между граничащими цветовыми полями линии и образуют искомый треугольник.

Рис. 7.

Нетрудно сосчитать, что в этом случае, если каждая из трех точек будет иметь только по два своих поля, а третье поле у них будет одно на всех, – количество ограничивающих точки цветовых полей в сумме будет равно семи. Вот это и есть тот цветовой спектр, который воспринимается нашим зрением. Но каждая точка, как мы выяснили, имеет по три цветовых поля, а три точки в сумме будут иметь их уже девять. Куда же делись два цветовых поля?

Ответ может быть только один: мозг в целях придания восприятиям формы просто "жертвует" их частью. Он как бы "делает вид", что этих цветовых полей не существует, отправляя их в область невоспринимаемого. Из этого следует, что органами чувств человек воспринимает не семь, а девять цветов спектра, и тот факт, что человеческий мозг воспринимает лишь семь из них, говорит о том, что именно здесь и заложена причина изменения реальности.

Любопытно, что еще Платон в знаменитом своем диалоге "Тимей" утверждал, что поверхность тел бог сотворил из треугольников. Причем "...при разрушении более крупных соединений из тех же частей составится множество малых, принимающих свойственные им очертания; и, напротив, если разъять много малых соединений на отдельные треугольники, они образуют единое количество однородной массы, из которой возникнет единое большое тело иного вида". Разумеется, не надо думать, что эти треугольники можно увидеть глазами, – ведь их бесконечное множество, а построение из них образов происходит на уровне подсознания.

2

Здесь следует обратить внимание на любопытное совпадение, которое прямо-таки бросается в глаза: число цветовых полей, поступающих человеку на сетчатку глаза, соответствует ряду натуральных чисел от "1" до "9". Причем семь из них соответствует числу полей видимого спектра, а два – его невидимой части. При этом заметим, что количество звуков музыкального лада тоже равно семи, а в соответствии с так называемой стереохимической теорией числу "7" соответствует также и количество основных запахов. Не исключено, что и осязание, и вкус подпадают под это правило с той лишь разницей, что они не дифференцированы сознанием в такой же степени, как зрение и слух.

Случайно ли это? Не является ли ряд натуральных чисел отражением нашей способности различать цвета и звуки? Ведь он, как известно, не всегда существовал исключительно для обслуживания наших потребностей в счете. Как сказано в энциклопедии "Мифы народов мира", в архаических культурах число и счет были священными средствами ориентации во вселенной, с их помощью воспроизводилась структура космоса и правила поведения в нем человека. Пифагорейцы, например, считали, что мир есть число, китайский мудрец ХIII века Чжай Шень утверждал, что следование числу дает знание всех вещей, а тамильский поэт VII века Аппар писал о Шиве, что "он – число и цифра для числа". Начало применения чисел в счетно-хозяйственных целях относится к более поздней стадии, когда члены числового ряда утратили свои божественные качества, а сам числовой ряд стал однородным. Значит, возникновение числового ряда связано не с потребностями счета, а с чем-то иным? Интересно, с чем? Ведь если числовой ряд действительно имеет какое-то отношение к механизму нашего восприятия, следовательно, он имеет самое непосредственное отношение и к искомой нами реальности.

Обратим внимание: когда мы заняты созерцанием картин природы, то невольно ищем в них какой-то порядок, какую-то геометрическую организацию. Это особенно заметно в произведениях живописи, всегда имеющих четкую геометрическую композицию. Не только на реалистических полотнах, но и в картинах с абстрактным изображением должен присутствовать некий ритм, без которого эти картины просто перестают быть произведениями искусства. Но природа, как известно, геометрических форм не имеет. Значит, художник сам наделяет изображаемый объект пропорциями, стремясь тем самым установить с ним гармонические отношения. Не потому ли, что наше восприятие, имея геометрическую организацию, само закладывает в сознание человека такое требование? Но тогда ситуация идеальной гармонии между человеком и внешним миром возможна лишь в том случае, если внешний мир будет организован исключительно на основе идеальных геометрических фигур. Например, как мир современных городов.

Нетрудно представить в таком случае, что должен был испытать наш далекий предок, впервые ощутив себя в мире, который начинал становиться для него внешним. Скорее всего, это было чувство чудовищного дискомфорта, когда все вокруг воспринималось как один сплошной хаос, без всякой надежды отыскать в нем хоть одну прямую линию. Вот здесь-то у человека и могла возникнуть психологическая потребность придать миру ту форму, которая соответствовала бы формам его восприятия. То есть вначале вывести эти формы в сознание и перенести их на бумагу (камень, глину, пергамент), а затем на их основе выстроить рядом с реальным миром свой, человеческий.

Так появляются точка, линия и треугольник, а также несколько простых истин, которые мы называем постулатами. Что же касается ряда натуральных чисел, он, скорее всего, тоже возникает из элементов восприятия. Только однородных, таких, которые были бы общими и для точки, и для линии, и для треугольника. Такими элементами восприятия являются, как мы уже установили, цветовые поля. Дело в том, что геометрически эти поля выглядят как плоскости, то есть однородно. Поэтому они-то, как видно, и становятся тем эквивалентом, который позволяет человеку создать ряд натуральных чисел. Так линия, протяженная в обе стороны до бесконечности и потому неопределенная, начинает ассоциироваться с числом "2" (разделяет два цветовых поля), точка – первая определенность, с числом "3" (три цветовых поля), а треугольник – с числами "7" (вторая определенность) и "9" (полнота). Остальные числа возникают в результате их сочетания.

Теперь человеку ничего не стоит, комбинируя различные элементы, строить математические модели мира, а потом на основании этих моделей вносить в реальный мир свои коррективы. Так возникает воплощенный в числе порядок, олицетворяющий для человека искомую гармонию. И одновременно появляются предпосылки для создания учения об идеальном мире, который может постигаться только при помощи математики и по отношению к которому материальный мир является всего лишь его несовершенным отпечатком.

3

Таким образом, первые девять чисел натурального ряда, видимо, действительно возникли из потребности нашего мозга в создании элементарной геометрической формы. Но что же, в таком случае, представляет собой математика? Отражает ли она какую-то реальность или же целиком является, по выражению Эддингтона, свободным творением человеческого духа? Об этом задумывался еще Кант. Он считал, что "всеобщие и необходимые законы опыта принадлежат не самой природе, а только разуму, который вкладывает их в природу". По его мысли, мы воспринимаем, организуем и постигаем окружающий мир не сам по себе, а в соответствии с формами, присущими нашему разуму изначально.

По всей вероятности, математика является умозрительной схемой того, как мозг, получив информацию от органов чувств, выстраивает из нее структуру созерцаемых нами форм. Можно сказать даже, что при помощи математики древние реконструировали тот процесс, посредством которого мозг воспринимает и упорядочивает информацию, формируя образ мира. Отсюда таинственная вездесущность математики, позволяющая использовать ее в самых разных сферах: любая информация обрабатывается мозгом по одной и той же схеме. Но тогда "почему, – говоря словами Эйнштейна, – возможно такое превосходное соответствие математики с реальными предметами, если сама она является произведением только человеческой мысли, не связанной ни с каким опытом?"

Я думаю потому, что кое в чем Кант все-таки ошибся. Полагая, что реальность может познаваться только в формах, привносимых в нее разумом, он считал, что сама по себе она непознаваема и является, как он называл ее, "вещью в себе". Поэтому для него так и осталось загадкой, как могут абстрактные математические истины находить соответствие во внешнем мире. Причина ошибки Канта, считавшего внешний мир "вещью в себе", заключается в том, что он не видел в механизме человеческого восприятия двух уровней. Он считал, что формы, в которых человек воспринимает мир, возникают вместе с ощущениями, поступающими из внешнего мира.

На самом же деле, как мы помним, эти формы возникают только на втором этапе восприятия, в связи с появлением у человека памяти (см. "Человек и его восприятие", 6). А ощущения, поступающие от органов чувств, являются физиологическими реакциями и, судя по всему, передают поступающий в организм сигнал неизмененным. Поэтому ощущения являются непосредственным отражением той реальности, которую Кант считал непознаваемой. А поскольку ощущения получили свое отражение в ряде натуральных чисел, этот последний является самой объективной характеристикой этой реальности. Вот почему даже наиболее головокружительные математические модели находят соответствия в реальных процессах.

4

Итак, ровно девять элементов восприятия потребовались нашему мозгу, чтобы сконструировать простейшую геометрическую форму. Но ряд натуральных чисел не ограничивается числом "9". Для какой же цели могли потребоваться нашему мозгу числа от "10" и выше?

Существует точка зрения, что числа натурального ряда, увеличиваясь каждый раз на одну единицу, уходят в "дурную" бесконечность. Я полагаю, эта точка зрения в корне ошибочна. Чтобы в этом убедиться, рассмотрим парадокс так называемых трансфинитных чисел. Суть его заключается в следующем. Если взять два ряда целых чисел от 1 до 10, один из которых содержал бы в себе все числа без исключения, а второй только четные, то во втором ряду количество чисел будет в два раза меньше, чем в первом:

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10

2, 4, 6, 8, 10

Казалось бы, число целых чисел всегда должно быть больше, чем число четных. Но если взять два ряда чисел, один из которых будет рядом целых, а другой рядом четных чисел, и продолжить их до бесконечности, то окажется, что как бы долго мы их ни продолжали, каждому числу одного ряда будет соответствовать число в другом ряду. То есть их количество будет одинаковым:

1, 2, 3, 4, 5, 6...

2, 4, 6, 8, 10, 12...

В свое время Лейбниц, обративший внимание на это обстоятельство, счел его противоречием. Однако приведенный факт свидетельствовал бы о противоречии лишь в том случае, если бы каждое новое число действительно было больше предыдущего. На самом деле это не так. Числа "11", "12", "254", "12142" и т.д. представляют собой не что иное, как тот же ряд простых чисел, те же "1", "2", "3", только несколько видоизмененных. В самом деле, число "10", следующее после "9", начинает заново ряд простых чисел, потому что 10=1+0=1. Далее, 11=1+1=2; 12=1+2=3 и т.д. Таким образом, можно составить следующую таблицу (см. таблицу 1).

Таблица 1

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9,...........................................................
10(1), 11(2), 12(3), 13(4), 14(5), 15(6), 16(7), 17(8), 18(9),.....
19(1), 20(2), 21(3), 22(4), 23(5), 24(6), 25(7), 26(8), 27(9),.....
28(1),.................................................................................
............................................................................99(9),.....
100(1), 101(2), 102(3),.........................................................
...........................................................................999(9),....
..........................................................................................
1234(1), 1235(2), 1236(3), и т.д.

Что же означают многозначные числа в реальности? Я думаю, многозначность числа свидетельствует о том, что каждое простое число имеет структурное строение и любая его часть, подчиняясь общему порядку, занимает в нем строго определенное место. Например, число "11" не означает, что оно больше числа "10" на одну единицу, а оно означает, что в некой форме, которая выражается числом "10=1+0=1", она занимает фрагмент реальности, состоящий из "1" и еще одной "1". Другими словами, ряд натуральных чисел продолжается не в "дурную бесконечность", как об этом принято думать, а в глубину структуры. Если же структура неисчерпаема, парадокса трансфинитных чисел не существует, так как любое число является только характеристикой одного из ее фрагментов.

Но, если число отражает деятельность мозга по образованию треугольников как простейших строительных форм, из которых должен создаваться образ, и при этом само имеет структурное строение, это может означать только одно: своей структурой число показывает, в каком порядке мозг должен расположить треугольники, чтобы получить зримый образ.

Нет оснований сомневаться, что алгоритм структурирования треугольников ничем не отличается от алгоритма их образования из совокупности цветовых полей. То есть сначала три элемента рождают четвертый (как три цвета – точку); потом три новых элемента рождают следующий (три точки – треугольник), в который входит уже девять первоначальных элементов; потом объединяются три фигуры, состоящие уже из 27 элементов, и т.д. В итоге вся форма оказывается структурирована таким образом, что каждая ее часть становится некой единицей в системе троичности, которая тоже является единицей в системе троичности, а эта, новая система – тоже единица, и так до бесконечности.

В качестве наглядного пособия для описания данной структуры я предложил бы так называемый "Круг универсума", из трактата "О предположениях" Николая Кузанского (см. рисунок 8). Благодаря этой нехитрой схеме можно легко вычислить, какую структуру отражает то или иное число.

Рис. 8.

В Круг вписаны 3 большие окружности, в каждую из которых вписаны по 3 средние, а в каждую среднюю окружность, в свою очередь, вписаны 3 малые. Таким образом, получается, что каждая большая окружность содержит по 3 средних и по 9 малых. Всего, если считать вместе с Кругом, – 40 окружностей. Это и есть структура любого числа до 40. Единицам здесь соответствует количество средних окружностей, десяткам – количество больших. Чтобы определить, из каких элементов состоит то или иное число, нужно к числу окружностей, отражающих десятки, прибавить число окружностей, отражающих единицы. Например, структура числа 29 будет состоять из 2 больших элементов и 9 средних. Но 2 больших элемента включают в себя 18 малых. Поэтому полная структура числа 29 будет состоять из 2 больших элементов, 18 малых и 9 средних. Если же проделать подобную операцию с каждым двузначным числом до 40, можно получить структуру любого числа до 40 (см. Таблицу 2).

Таблица 2.

10 (1) = (1 + 9) + 0
11 (2) = (1 + 9) + 1
12 (3) = (1 + 9) + 2
13 (4) = (1 + 9) + 3
14 (5) = (1 + 9) + 4
15 (6) = (1 + 9) + 5
16 (7) = (1 + 9) + 6
17 (8) = (1 + 9) + 7
18 (9) = (1 + 9) + 8
19 (1) = (1 + 9) + 9
20 (2) = (2 + 18) + 0
21 (3) = (2 +18) +1
22 (4) = (2 + 18) + 2
23 (5) = (2 + 18) + 3
24 (6) = (2 + 18) + 4
25 (7) = (2 + 18) + 5
26 (8) = (2 + 18) + 6
27 (9) = (2 + 18) + 7
28 (1) = (2 + 18) + 8
29 (2) = (2 + 18) + 9
30 (3) = (3 + 27) + 0
31 (4) = (3 + 27) + 1
32 (5) = (3 + 27) + 2
33 (6) = (3 + 27) + 3
34 (7) = (3 + 27) + 4
35 (8) = (3 + 27) + 5
36 (9) = (3 + 27) + 6
37 (1) = (3 + 27) + 7
38 (2) = (3 + 27) + 8
39 (3) = (3 + 27) + 9

Как видим, любое двухзначное число отличается от соответствующего ему простого тем, что состоит из суммы двух чисел. Причем одно из этих чисел состоит из единиц, каждая из которых включает в себя структуру из 9 элементов. Но, как несложно догадаться, любое простое число тоже может быть представлено в виде суммы единиц, каждая из которых имеет структуру, состоящую из 9 элементов. Поэтому, если учесть, что каждая входящая в двузначное число единица имеет структурное строение, можно констатировать, что структуры любых соответствующих друг другу чисел между собой подобны.

Следует добавить, что, если исходное число будет больше 40, можно определить его структуру, составив новый Круг, который объединил бы в себе три круга по 40 окружностей. В этом случае количество рядов в Круге будет равняться четырем и соответствовать трехзначному числу. Так же можно составить подобный Круг для определения строения любого многозначного числа, что, на мой взгляд, говорит о глубинной связи, существующей между бесконечностью числового ряда и неисчерпаемостью структуры.

5

Подведем итоги. Мы выяснили, каким способом мозг формирует образ: сначала из ощущений он строит элементарную геометрическую форму, а потом, группируя в определенном порядке бесчисленное множество таких форм, получает образ. При этом часть ощущений, несущих информацию о реальности, утрачивается. Но надо помнить, что в составлении образа участвуют два фактора – линия и число: линия создает форму, а число выстраивает из совокупности форм структуру образа. Информация утрачивается именно при создании форм. Что же касается структуры образа, она воспринимается непосредственно через ощущения, поэтому соответствует отраженной в числе структуре реальности. Таким образом, хотя сам облик реальности и продолжает оставаться неизвестным, ее структура получает в ряде натуральных чисел свое полное отражение.

Если сказанное верно, то любой процесс во вселенной может быть уподоблен числовому ряду. А это означает, что аналогично тому, как в числовом ряде происходит повторение одних и тех же простых чисел, только обладающих более сложной структурой, так и в реальности можно наблюдать периодическую повторяемость качеств, которые ранее проявлялись в большей простоте.

Чтобы проверить верность наших предположений, возьмем периодическую систему элементов Менделеева. Можно убедиться, что изменение свойств элементов в соответствии с увеличением заряда ядра атома на одну единицу происходят только до определенного предела, а именно до числа "9". А дальше они начинают периодически повторяться. Например, свойства магния, имеющего порядковый номер 12 (1+2=3), повторяют свойства цинка – порядковый номер 30 (3+0=3), а заодно и кадмия – 48 (4+8=12=1+2=3). Свойства аргона 18 (1+8=9) повторяют свойства криптона 36 (3+6=9) и ксенона 54 (5+4=9). Аналогично повторяются свойства в цепочке элементов – сера, селен, теллур, имеющих порядковые номера, соответственно, – 16 (1+6=7), 34 (3+4=7) и 52 (5+2=7), а также калий, рубидий, цезий – 19, 37, 55, кальций, стронций, барий – 20, 38, 56 и т.д.

В свое время, чтобы найти причину периодической повторяемости свойств элементов на фоне неизменности роста заряда атомного ядра, было воздвигнуто такое грандиозное сооружение, как ядерная физика. Была придумана сложнейшая система электронных орбит, обладающих множеством характеристик (квантовых чисел). Сейчас ясно, что свойства элементов зависят от структуры той сущности, которая лежит в основе реального мира и соответствует структуре числового ряда. Значит, можно считать, что числовой ряд является, возможно, первой в мире моделью мироздания, где зашифрована его структура, воспринимаемая человеком при помощи пяти органов чувств.

Замечательно, что люди издавна чувствовали ритмический характер мироздания. Вот почему монада, или единица, всегда символизировала монолит, "Бога истинного и Отца всего", как сказано в апокрифе Иоанна. Триада, или тройка, – полное равновесие монады и диады, где единица есть Бог Отец, двойка – Бог Мать, а тройка – Бог Сын (а еще это три богатыря, три члена социальной группы и троичный принцип композиции в произведениях искусства – трилогии, триптихи, терцины, вплоть до трилистников "Кипарисового ларца" у Иннокентия Анненского). Что же касается числа девять, то в старой китайской традиции оно используется в значении "все". То есть единица во все времена означала целостность, тройка – минимально необходимую определенность, а девятка – полноту.

Наверное, не случайно число 64 (единица), которому соответствует количество кодовых слов, или кодонов, в носительнице генетического кода – молекуле ДНК, одновременно соответствует и количеству гексаграмм в китайской классической "Книге Перемен" и количеству клеток на шахматной доске. 64 кодона молекулы ДНК укладываются без остатка в 19 витков ее двойной спирали. Если учесть, что число 19 соответствует 19 годам так называемого Ментонового цикла, лежащего в основании греческого календаря, можно предположить, что состоящий из 19 лет временной цикл представляет генетическую программу, за время выполнения которой человечество отрабатывает все предусмотренные в ней варианты, после чего цикл повторяется (Дюла Харнади). Но тогда "Книга Перемен", как и игра в шахматы, являются созданными в глубокой древности моделями этого процесса, поскольку 64 клетки шахматной доски, как и 64 гексаграммы "Книги Перемен", тоже охватывают все возможные варианты любой ситуации.

Любопытно, что соответствие числа его внутренней сути наблюдается и в таком феномене, как временные циклы. Это и четыре индусских "Юги" (1728000; 1296000; 864000; 432000 лет), и период зодиакального смещения, равный 2160 лет, и прецессия ("Платонов год") – 25920 лет, в течение которой происходит один полный оборот земной оси. Все они соответствуют числу 9, то есть полноте. И это понятно, потому что завершение каждого из таких циклов знаменуется наступлением коренных изменений в мироздании. Например, согласно древнеиндийской периодизации, четыре юги составляют одну махаюгу ("большую югу", или 4320000 лет – опять девятка), а тысяча махаюг, повторяющихся друг за другом, – одну кальпу, или один день Брахмы. В конце каждой кальпы на небе появляются двенадцать Солнц, и они дотла сжигают миры, возрождающиеся затем в новой кальпе.

6

Но что же представляет собой мир, в котором мы живем и частью которого являемся? Что это за субстанция, зрительное восприятие которой возможно лишь поскольку возможно восприятие цветов в их раздельности? "Цвет..., – сказал как-то Николай Кузанский, – пребывает в свете не как в ином, а как в своем начале, потому что цвет есть лишь предел света в прозрачной среде...". Поскольку объективно свет – это электромагнитные волны, допустимо предположить, что все видимое, слышимое и ощущаемое нами представляет собой своеобразный энергетический континуум, некое силовое поле, которое воспринимается зрением как цвет, слухом – как звук, а осязанием – как вещество. Причем, образующей и организующей основой этого поля мы будем считать расталкивающую силу.

Как мы помним, понятие расталкивающей силы было введено нами взамен концепции Большого Взрыва, чтобы устранить противоречие, связанное со вторым началом термодинамики (см. "Пространство, вещество и время", 1). Мы предположили тогда, что расталкивающая сила исходит из единого центра (его мы назвали полюсом гравитации) и порождает силу гравитации, являющуюся реакцией на расталкивающую силу и направленную в сторону, ей противоположную. Тогда же мы предприняли попытку выяснить, как под воздействием расталкивающей силы могли образоваться пространство, вещество и время.

Потом мы выяснили, что пространство, вещество и время реальности не отражают, что они являются только формами нашего восприятия, а сейчас стало ясно, что лучше всего соответствует реальности энергетическое поле. Поэтому настало время ввести в нашу первую механистическую модель некоторые коррективы и уточнить, что под воздействием расталкивающей силы возникают не пространство, вещество и время, а некая, пока еще не известная нам, энергетическая структура, которая воспринимает саму себя в формах пространства, вещества и времени.

Посмотрим, что может представлять собой эта структура. Обратимся вновь к "Кругу универсума", так как именно эта схема отражает ее наиболее наглядно. Начнем с самого большого круга, символизирующего весь наш мир или, лучше сказать, универсум, поскольку к данному контексту этот термин подходит в гораздо большей степени. Как видим, Круг включает в себя три окружности – две крайние и среднюю. Мы предположили, что вселенная, символом которой является Круг, возникла в результате взаимодействия двух сил – расталкивающей и гравитационной. Нетрудно догадаться, что одна из крайних окружностей олицетворяет собой расталкивающую силу, другая крайняя – силу гравитации, а центральная – материальную вселенную как результат их взаимодействия.

Таким образом, три окружности, включенные в первый круг, представляют собой триединство из расталкивающей силы, силы гравитации и вселенной. Но каждая из этих больших окружностей в свою очередь тоже включает в себя по три окружности, каждая из которых опять включают в себя по три окружности, и так до бесконечности. Значит, все вписанные в Круг универсума окружности представляют собой такие же триединства, каждое из которых состоит из расталкивающей силы, силы гравитации и некоего объекта, величина и значение которого зависят от величины и значения порождающих его сил. В целом вселенная организована таким образом, что все ее устройство отражается в каждом, даже самом малом фрагменте поля, а любой самый малый фрагмент поля во всей полноте содержит в себе вселенную (см. рисунок 9).

Рис. 9.

Примечательно, что похожая картина является содержанием некоторых древних текстов. Так, согласно легенде, известной в традициях древнекитайской буддистской школы хуаянь, императрица Ву, оказавшись не в состоянии понять сложности хуаяньской философии, попросила одного из основателей школы Фа Цанга объяснить ей на понятном примере принципы космической взаимозависимости. Фа Цанг выбрал во дворце уставленную зеркалами комнату, подвесил к ее потолку горящий светильник, а затем поместил в центре комнаты маленький кристалл. Когда императрица Ву увидела, что все окружающее отражается в кристалле так же, как и кристалл отражается во всем окружающем, она поняла, как получается, что в Предельной Реальности бесконечно малое содержит бесконечно большое, а бесконечно большое – бесконечно малое.

Чтобы в полной мере осознать разницу между нынешней нашей моделью и той, которую мы построили на основании современной физической картины мира, нужно понять, почему понятия, которые играют основополагающую роль в теории относительности, совершенно не подходят в качестве фундаментальных понятий для квантовой механики. Дело в том, что теория относительности, как известно, описывает физическую реальность в терминах пространства, времени и вещества. В квантовой же механике ни пространства, ни времени, ни даже вещества просто нет. Там есть волна, то есть колебание, вибрация, которая существует вне пространства и времени и которую характеризуют такие понятия, как частота и амплитуда.

Но мир, где есть пространство, время и вещество – это мир наших восприятий, а мир вибраций, как мы установили, – это, если воспользоваться термином Канта, "вещь в себе", которая для восприятия недоступна. Поэтому теорию относительности можно рассматривать лишь как метафору квантовой механики, а квантово-механический, волновой мир – как мир истинной реальности, о характере которого можно судить только с той или иной степенью вероятности. В данной связи уместно вспомнить так называемый "Миф о пещере", изложенный Платоном в VII книге его "Государства". Там, как известно, прикованные от рождения лицом к стене люди обречены всю жизнь созерцать лишь тени предметов, в то время как сами они непоколебимо убеждены, что эти тени и есть настоящие предметы.

Следует заметить, что в нынешней нашей модели функции всех составляющих прежней модели должны измениться самым коренным образом. Ранее, в соответствии с теорией Большого Взрыва, мы представляли себе центр вселенной исключительно в пространственном смысле. И поскольку пространственный центр у вселенной мог быть только одним, соответственно одной могла быть и исходящая из него расталкивающая сила, и порожденная ею сила гравитации. Поэтому понять, как это единообразное действие расталкивающей силы приводит к существующему многообразию форм, в рамках той системы не представлялось возможным.

Теперь же оказалось, что вселенная представляет собой энергетическое поле, а это значит, что каждый фрагмент этого поля имеет свою расталкивающую силу, свою силу гравитации и свой полюс гравитации. Так, любое космическое тело получает присущую ему форму, потому что формируется под воздействием своей расталкивающей силы и своей силы гравитации. В свою очередь, солнечные системы тоже имеют свои расталкивающие силы и свои силы гравитации, а значит, формируются в соответствии с действием этих сил. Далее, под воздействием тех же сил формируются и галактики. А далее, галактики объединяются во вселенную, которая тоже формируется под воздействием своей расталкивающей силы и своей силы гравитации. Если же говорить о полюсе гравитации, то у каждого космического образования он свой: у звезд и планет – это ядро, у галактики – "черная дыра". Таким образом, полученная нами первая модель вселенной оказывается не чем иным, как частным случаем всеобщей модели универсума.

При этом образование каждой конкретной формы и их отличие друг от друга обусловлено положением, которое эти фрагменты занимают в целом. Поскольку в энергетическом континууме напряженность поля, по мере удаления от источника энергии, должна изменяться, а всякий фрагмент поля является законченной энергетической формой, энергетический потенциал этих форм по мере удаления от источника энергии тоже должен изменяться. Так, в зависимости от положения в целом, в каждой точке универсума происходит образование своеобразных энергетических матриц, которые и становятся образующими либо для минералов, либо для растений, либо для животных.

Что же касается самого процесса формообразования, то он, судя по всему, обусловлен действием единого для универсума закона, который проявляет себя в виде взаимодействия между расталкивающей силой и силой гравитации, и выражается, как мы сейчас увидим, отношением золотого сечения.

Напомню: золотое сечение – это геометрическая прогрессия, каждый новый член которой является результатом умножения предыдущего члена на число 1,618 (или на 0,618, если прогрессия убывающая). Главной особенностью этого сечения является его связь со строением живых форм. Количество процессов, порядок которых выражается отношением золотого сечения, поистине неисчислимо. По этому закону происходит размножение видов, распределение листвы на ветвях деревьев, закручивание спиралей на дисках подсолнухов. Даже пропорции человеческого тела тоже связаны отношением золотого сечения. Так, если расстояние от пупка до макушки принять за единицу, то расстояние от пупка до стопы будет равна – 1,618, а полная высота фигуры составит 2,618 или 1,618 2.

Долгое время причины столь широкого распространения этого феномена были неясны. Но в 1986 году вышла книга костромского архитектора Иосифа Шефтелевича Шевелева "Принцип пропорции". В ней на основании несложных математических построений было неоспоримо доказано, что отношение золотого сечения имеет самую непосредственную связь с геометрией сферы. Сама же сфера возникает как результат взаимодействия двух противоположно направленных сил: с одной стороны, это энергия роста живого объекта, а с другой – некая внешняя сила, которую автор считал силой притяжения Земли.

В результате анализа их взаимодействий Шевелевым было получено несколько универсальных кривых, которым в природе соответствуют бесчисленное множество интерпретаций. Это кривые типа "яблоко" и "яйцо", из которых природа создает затем и раковину моллюска, и скорлупу яйца, и мозговую часть черепа, а также другие формы, предназначенные для охраны самых важных и беззащитных частей организма. Так стала понятна зависимость между действующими в природе силами и формами объектов. Для нас же в исследовании костромского архитектора важно, прежде всего, то, что в энергии роста живого объекта мы узнаем расталкивающую силу, а в силе притяжения Земли – силу гравитации. Таким образом, можно констатировать, что все существующие в природе формы образуются в результате действия единого закона, в основе которого лежит отношение между расталкивающей силой и силой гравитации, равное отношению золотого сечения.

И тут мы подходим к главному выводу данного раздела. Поскольку один и тот же закон является образующим и для организма, и для вселенной, ничто не мешает нам сделать вывод, что вселенная в целом, как и любой ее фрагмент, является живым организмом, а образующий ее закон – единым для вселенной генетическим кодом. Следует обратить внимание, что каждая образующая тот или иной конкретный организм матрица является, с одной стороны, автономным целым, а с другой – частью другого целого, относящегося к более высокому уровню. Поэтому структура поля организована таким образом, что совокупность организмов каждого уровня составляет организм более высокого уровня, в котором другие организмы пребывают в качестве его отдельных органов. Так, совокупность индивидов составляет различные коллективы особей (рой, стая, стадо и т.д.); совокупность коллективов – вид; совокупность видов – род, и так далее до самых высоких таксономических групп, включая универсум в целом.

7

Необходимо различать, по-видимому, энергетическую форму, или матрицу, где происходит зарождение организма, от самого организма. Энергетическая матрица представляет собой энергетический потенциал вселенной, ее генетическую программу или, если говорить метафорически, ее идею. Поэтому матрица не подвержена изменению. Она содержит в себе прошлое, настоящее и будущее в единовременности и пребывает фактически в том состоянии, которое мы называем вечностью.

Организм является инструментом реализации программы. Возникает он так же, как в физической модели возникает вещество (см. "Пространство, вещество и время", 2), то есть в результате взаимодействия двух сил – расталкивающей и гравитационной. Но, в отличие от физической модели, где форма вещества остается неопределенной, вещество, составляющее организм наполняет конкретную форму, поэтому становится конкретным организмом. Процесс наполнения веществом, а значит, и энергией формы, называется становлением и является способом реализации программы.

В отличие от матрицы, которая пребывает в состоянии вечности, процесс становления организма протекает во времени. В результате воздействия силы гравитации организм дрейфует к своему полюсу гравитации, по пути излучая, то есть теряя часть энергии. Потеря энергии воспринимается им как смена внутренних состояний и угроза жизни: если уровень внутренней энергии организма выходит за рамки уровня энергии матрицы, организм погибает, так как оказывается на энергетическом уровне, соответствующем положению другого организма. На практике это означает, что простой организм может пребывать лишь в той среде, к которой он приспособлен – птица в воздухе, рыба в воде, дождевой червь в земле, поскольку в энергетическом поле воздух, вода и земля как раз и представляют собой его разные энергетические уровни.

Напротив, расталкивающая сила проявляет себя в виде стремления организма к восстановлению внутренней энергии за счет поглощения других организмов, а значит, и других энергий. Тем самым выполняется задача организма как становящегося объекта, заключающаяся в поддержании уровня своей внутренней энергии на уровне энергии матрицы. Таким образом, процесс становления вызван необходимостью восстановления энергии, утраченной в результате дрейфа организма к полюсу гравитации. Но утрата энергии, как мы только что выяснили, воспринимается организмом как смена внутренних состояний, а дрейф к полюсу гравитации мы в своем месте определили как время (см. "Пространство, вещество, время", 6). Значит, время для организма есть смена внутренних состояний.

Процесс становления продолжается до тех пор, пока в ходе своего дрейфа под воздействием силы гравитации организм не достигает полюса гравитации. Тогда становление прекращается, наступает его гибель, а на освободившемся в матрице месте начинается становление нового организма.

Так матрица не просто порождает один организм за другим, а каждый раз порождает один и тот же организм. Как заметил Шопенгауэр, "удел львов требует львиности, которая во времени предстает как некий бессмертный лев, живущий за счет непрестанно воспроизводящихся индивидов; их рождение и смерть не что иное, как биение пульса этого непреходящего льва". Похоже, в нашей версии эта точка зрения получила свое подтверждение. С той лишь оговоркой, что процесс этот происходит не только на уровне индивидов, но на всех уровнях энергетической лестницы (включая коллективы, виды, роды и т.д.) и отличается только длительностью.

Следует заметить, что говорить о веществе, как о чем-то реально существующем, можно только с известной долей условности. Мы употребляем этот термин лишь потому, что находимся под гипнозом своего собственного способа восприятия. На самом же деле, как нам известно (см. "О ряде натуральных чисел", 1), наше восприятие реальности не отражает и не может служить критерием истинности. Единственной доступной для нас реальностью является смена внутренних состояний. Но внутренние состояния – субстанция целиком духовная. Это информация, посредством которой организм ориентирует себя относительно границ своей энергетической матрицы. Поэтому говорить о веществе как о субстанции материальной у нас нет никаких оснований. Скорее здесь уместно было бы вспомнить такое понятие индийской метафизики, как "майя" – вселенская иллюзия, которую тоже можно охарактеризовать как информацию.

Другой вопрос, как эта информация становится материальным миром, то есть превращается в пространственно-временной объект. На него нам действительно предстоит ответить. А поскольку виновником такого превращения является человек, прежде всего, нужно определить, какое положение в энергетическом континууме универсума он занимает среди других организмов.
О мозге-универсуме

1

Надо сразу сказать: положение в универсуме человека – поистине уникально. Он является единственным живым существом, способным осуществлять выход за границы своего энергетического уровня. Причем, если для других организмов такие действия влекут за собой гибель, человеку это, как правило, вреда не приносит. Так, живущий в условиях суши организм, не имея природных приспособлений для пребывания под водой (жабры) или в воздухе (крылья), погибнет, если поместить его туда насильственно. Человек тоже не имеет природных приспособлений для пребывания под водой или в воздухе, но может находиться и в той и в другой среде без всякого для себя ущерба.

Происходит это, как вы уже догадались, потому, что человек умеет создавать для себя искусственную среду обитания. Поэтому если простой организм должен заботиться о соответствии уровня своей внутренней энергии энергетическому уровню природной среды, то человек просто сохраняет присущую ему внутреннюю энергию путем изоляции от внешнего мира. Вот почему, в отличие от простого организма, он может жить на холодном Севере и на жарком Юге, на вершинах гор и в морских глубинах, на поверхности Земли и в Космосе.

Таким образом, если для любого организма уровень его внутренней энергии и энергетический уровень матрицы являются понятиями тождественными, то для человека – это два разных понятия. Это обстоятельство является главнейшей причиной нашего особого положения в природе. Благодаря независимости уровня своей внутренней энергии от энергетического уровня среды, человек может перемещаться в универсуме на тот энергетический уровень, пребывание на котором соответствует степени его изоляции от внешнего мира.

2

Но человек – не только живое существо, обладающее определенным уровнем внутренней энергии. Он является еще и триединой волновой структурой, которая состоит из расталкивающей силы, силы гравитации и собственно организма (см. "О ряде натуральных чисел", 6). Поэтому, когда триединая волновая структура человека переходит с одного энергетического уровня на другой, это значит, что она пересекает другую триединую волновую структуру, каковой является универсум. Таким образом, происходит явление, сходное с электромагнитной индукцией, когда силовые линии поля универсума пересекаются силовыми линиями поля человека.

Нам известно, что силовые линии поля универсума воспринимаются человеком как пространственно-временные объекты. Это те же воздух, вода, земля и т.д. Значит, подобно тому, как в результате электромагнитной индукции в проводнике возникает электродвижущая сила, так в мозге человека происходит превращение, в результате которого силовые линии поля универсума, накладываясь на силовые линии мозга, преобразуются в пространственно-временные объекты. Я думаю, это превращение носит голографический характер.

Напомню, что вообще голография – это объемное, трехмерное фотографическое изображение любого объекта, получаемое благодаря такому свойству волн, как интерференция, то есть наложение одной волны на другую. Суть его заключается в том, что волна любой природы и любого диапазона частот может принять вид материального объекта, а любой материальный объект, в свою очередь, может быть закодирован, как волна. Чисто технически подобный эффект достигается путем облучения из одного источника фоточувствительной пластины двумя пучками света, один из которых отражается от объекта.

Видимо, голограмма как раз и является метафорой той реальности, которую мы определили как волновую структуру поля. Одновременно ее можно считать моделью работы мозга, преобразующего полученные ощущения в формы. Поэтому процессы, происходящие в мозге при соприкосновении двух волновых структур, можно интерпретировать как голографические. Роль пластины выполняет здесь структура мозга, роль нанесенного на пластину изображения – структура мозга, заполненная силовыми линиями поля универсума, а роль луча лазера, эту пластину проницающего, – энергия, излучаемая организмом в ходе его дрейфа во времени к полюсу гравитации. Запечатленное памятью голографическое изображение структуры поля универсума и есть результат индукции.

В свою очередь, пересечение поля человека с полем универсума не может не привести к образованию новой полевой структуры, деформирующей энергетическую матрицу человека, в которой его организм формировался изначально, и закрепляющей тем самым это голографическое изображение уже в памяти универсума. А поскольку каждый последующий организм деформирует изначальную матрицу все больше и, значит, получает форму, отличную от предыдущей, все они также оставляют свои изображения в универсуме. По-видимому, это и есть то, что мы называем кармой – зависимостью формы матрицы от деятельности порождаемых ею организмов.

Если определить теперь функцию мышления как процесс накопления в памяти информации для выработки поведенческих стереотипов взамен утраченного рефлекса (см. "Человек и его восприятие", 5), то необходимо признать, что в основе его лежит совместное с универсумом продуцирование пространственно-временных образов. А это значит, что в процессе мышления участвует не столько мозг отдельного человека, сколько весь универсум в целом. Можно сказать даже, что человек обладает с универсумом общей психикой, а мозг человека по отношению к универсуму является лишь его клеткой, нейроном. Иначе говоря, универсум сам представляет собой огромный мозг, процесс мышления в котором каждый раз осуществляется не отдельной клеткой, а сразу всей его полевой структурой.

3

И здесь следует обратить внимание на одно важное обстоятельство, связанное с изменением статуса человека в структуре универсума. Оно касается изменения функций мозга человека по сравнению с функцией мозга простого организма.

Поскольку каждый простой организм является составной частью структуры универсума и, значит, связан с каждой точкой универсума бесчисленным количеством силовых линий, ему доступна вся заключенная в универсуме информация. Если бы, имея доступ к этой информации, простой организм обладал индивидуальной памятью и мог ее накапливать, размещение этой информации в его мозге привело бы мозг к гибели. Но индивидуальная память возникает в результате отпадения от изначальной матрицы и пересечения силовых линий универсума. Простой же организм свою изначальную матрицу не покидает и силовые линии универсума не пересекает. Значит, индивидуальной памяти он не имеет и информацию в своем мозге не накапливает.

Напротив, человек свою изначальную матрицу покинул и способность накапливать информацию обрел. Но, покинув свою матрицу, он тем самым разорвал связи с универсумом. Поэтому, обретя способность накапливать информацию, человек одновременно утратил доступ к информации универсума и оказался способным накапливать лишь ту информацию, которая возникает в процессе пересечения им силовых линий универсума. Таким образом, мозг человека, став накопителем информации, одновременно превращается в своеобразный фильтр, задача которого – отсечь содержащуюся в универсуме информацию и предохранить психику от несвойственных ей нагрузок.

В результате общность человека с универсумом оказывается от него скрытой. Мозг как бы "забывает", что составляет с универсумом единое целое. В отличие от других организмов, продолжающих руководствоваться опытом универсума, человек обречен ограничиваться индивидуальным опытом. Информация, которая накапливалась тысячелетиями, стала ему недоступна: отныне она заполняет область универсума, которую серое вещество блокирует. Отсюда характерный для человека страх перед смертью. Имея индивидуальное сознание, человек думает, будто обладает индивидуальным бытием, воспринимая гибель своего организма как гибель самости.

На самом же деле смена заполняющих его энергетическую матрицу организмов – это всего лишь регенерация клеток бессмертной формы. Как сказано в "Брахмабинда упанишаде", "когда в горшке заключено пространство и горшок разбивают, то разбивается горшок, но не пространство. Такова же и жизнь: подобно горшку, вновь и вновь разрушаются различные образы, он же, Атман (тот же универсум – Авт.), и не знает, что они сломаны".

4

Нетрудно заметить, что переход человека с одного энергетического уровня на другой происходит не хаотично, а в определенном порядке: в результате череды таких переходов человек занимает положения, энергетически соответствующие положениям живых организмов, растений, минералов и даже плазмы. А это значит, что в целом эти переходы являются целенаправленным путем, по которому человечество идет уже многие тысячи лет. Посмотрим, куда ведет этот путь.

Мы установили, что исходным его пунктом была принадлежавшая человеку изначальная энергетическая матрица. Но эта энергетическая матрица находилась в центре природного равновесия, который означает для простого организма состояние гармонии с универсумом и оптимальный режим существования. Значит, деформировав свою энергетическую матрицу, человек покинул центр природного равновесия, а с ним и состояние гармонии с универсумом.

Центр комфорта, в направлении которого происходит дальнейшее продвижение человека, является искусственной средой обитания. Он находится в стороне от центра природного равновесия, а значит, и от состояния гармонии с универсумом. Поэтому для биологического организма центр комфорта может являться только местом гибели (см. "Человек и его восприятие", 5).

Но в энергетике универсума местом гибели, а значит, и полюсом исчезновения, является полюс гравитации (см. "Пространство, вещество и время", 5). Следовательно, продвижение человека в энергетику универсума происходит от центра природного равновесия к полюсу гравитации.

В свою очередь любой путь в направлении полюса гравитации всегда совпадает с направлением силы гравитации (см. "Пространство, вещество и время", 5). Значит, продвижение человека в энергетику универсума происходит под воздействием силы гравитации (в данном случае эту силу, как побуждающую человека продвигаться в энергетике универсума, имеет смысл выделить как самостоятельно действующую энергию и обозначить как волю).

Но под воздействием силы гравитации пребывают все организмы универсума, а продвигаться в энергетику универсума она побуждает только человека. Отсюда следует, что изначальная матрица человека находилась в том месте универсума, где сила гравитации имеет максимальное значение и уравновешивает расталкивающую силу. То есть на его горизонте.

Таким образом, причиной продвижения человека к полюсу гравитации можно считать тенденцию граничной точки универсума в направлении полюса гравитации. Продвигаясь под воздействием воли в энергетике универсума, человек проходит путь, противоположный тому, который прошла расталкивающая сила, когда создала мир. При этом, следуя в направлении полюса гравитации и заполняя свой мозг информацией, он тем самым заполняет информацией и мозг-универсум. Универсум как бы прорастает вглубь самого себя, одновременно запечатлевая в памяти свое голографическое изображение. Как выразился французский поэт Ламартин, "...человечество подобно ткачу, работающему на станке времен с изнанки. В процессе работы оно не видит ничего, кроме путаницы нитей. Но придет день, когда, взирая на другую сторону ткани, оно узрит картину дивную и величавую, вытканную на протяжении веков его собственными руками".

5

Следует заметить, что представление об универсуме, как об огромном мозге не есть нечто совершенно новое. В индийской метафизике существует понятие "Акаши", с которой наша модель согласуется на удивление точно. Акаша – это тонкая сверхчувственная субстанция, первичная основа мироздания, которая состоит из совокупности мыслеобразов и вмещает в себя информацию обо всем, что было, что есть и что будет. По выражению известного медиума и ясновидца Эдгара Кейса, Акаша представляет собой не что иное, как "коллективную прапамять человечества".

Это понятие, но под иными именами, широко известно также и в среде европейских оккультистов. Так, Папюс и Элифас Леви называли его "тонким эфиром", Алестер Кроули – "Астральным Светом", современные приверженцы оккультного знания, желая, видимо, придать ему оттенок наукообразности, стали именовать "универсальным энергоинформационным полем". А русский поэт Максимилиан Волошин, интересовавшийся вопросами оккультизма, представлял себе скрывающееся за ним явление в виде четвертого измерения пространства, воспринимаемого как время.

"Я время считаю, – писал он, – за наше восприятие четвертого измерения. Точно так же третье измерение будет являться временем для существа второго измерения. В четвертом измерении время станет чисто пространственным отношением. И оттуда человеческая жизнь будет представляться одним цельным куском, идущим от рождения до смерти. Пространственно, конкретно, как длинная лента, – представляете?.. Мы все давно умерли и еще не родились. По этой целой материальной ленте, тянущейся от рождения до смерти, пробегает волна. Волна движется, но частицы материи остаются на своих местах. И вот в этой волне, в этом моменте и движется наше сознание, и наше представление о времени" (письмо Маргарите Сабашниковой от 28 (15) января 1904 года). Это и есть образное описание того состояния, которое на языке оккультистов получило название "тонкого эфира", энергоинформационного поля и которое на самом деле восходит к общеиндийскому понятию Акаши.

Таким образом, среди носителей так называемого эзотерического знания полученная нами модель универсума во все времена, начиная с глубокой древности, имела достаточно широкое распространение. Более того, эта модель как нельзя лучше согласуется с результатами исследований в области человеческой психики швейцарского психотерапевта Карла Густава Юнга.

Как известно, изучая в ходе врачебной практики психический материал, Юнг пришел к выводу, что человеческая психика складывается из трех основных элементов: сознания, личного бессознательного и коллективного бессознательного. Сознание – это та часть психики, которая находится в непосредственном взаимодействии с окружающим миром. "Личное бессознательное, по словам Юнга, содержит утраченные воспоминания и вытесненные (намеренно забытые) тягостные представления". Что же касается коллективного бессознательного, то, как объясняет Юнг, коллективным оно является потому, что "отделено от личного и является абсолютно всеобщим... его содержания могут быть найдены повсюду".

То есть коллективное бессознательное, по Юнгу, содержит в себе психический материал, коренящийся не в индивидуальном опыте, а в некой надличностной стихии, которая может быть истолкована как вселенский разум, включающий индивидуальные разумы в качестве своих составных элементов. На человеческом плане оно проявляется в виде совокупности архетипов – врожденных структурообразующих элементов психики, своего рода "внутренних осях", по которым и происходит дальнейшая "кристаллизация" всех душевных и психических процессов (Б. Беренс).

Вот в этом выведенном Юнгом коллективном бессознательном, где каждая точка будучи архетипом того или иного явления, одновременно представляется хранилищем сведений обо всех метаморфозах, когда-либо произошедших с ним в ходе космической эволюции, мы и находим соответствие с нашей моделью универсума. В самом коллективном бессознательном мы видим блокируемый индивидуальной памятью и не воспринимаемый нами универсум, а в архетипах – матрицы тех или иных организмов.

Надо сказать, что догадка Юнга о существовании коллективного бессознательного была убедительно подтверждена опытами американского психотерапевта Станислава Грофа, разработавшего методику выхода человека за пределы сознания. Есть и попытки художественного описания бессознательного. Из числа наиболее известных можно вспомнить тибетскую книгу мертвых "Бардо Тёдол", миры Карлоса Кастанеды, а также художественное пространство кинофильмов "Твин Пикс" и "Матрица".

Но если согласиться с представлением об универсуме как о волновой структуре, в которой каждая точка является матрицей того или иного организма, становятся понятными многие явления, которые до последнего времени считались необъяснимыми. Так, если представить себе возможным кратковременное отключение механизмов индивидуальной памяти, получают объяснение явления "творческого озарения", которые в этом случае могут быть интерпретированы как результат проникновения сознания в ту область бессознательного, которая содержит искомый материал.

В то же время, если проникновение в бессознательное возможно в принципе, то возможно проникновение в любую точку вселенной, в любой организм, в любую эпоху. А значит, возможны явления, которые во все времена воспринимались как чудо: ясновидение, предсказание будущего, чтение мыслей на расстоянии. Отсюда феномены Ванги, Кейса, духовидца Сведенборга.

По-видимому, у некоторых, особо одаренных людей, в результате медитации, молитвы или острого переживания механизмы индивидуальной памяти могут быть ослаблены. И тогда человек, направляя поток энергии на соответствующий участок своего мозга, становится способным перенестись в любую избранную им точку универсума. В результате ему открываются миры, галактики, чужие мысли, прежние жизни, животные и растения, вершины гор и морские глубины. Он обретает способность излечивать болезни и предсказывать будущее, видеть, что происходит за тысячи километров от него и что происходило в прошлом веке, определять, кем был в прежних воплощениях и кем будет в последующих. По существу, он сам становится универсумом, способным мыслить самого себя.

Вообще, проникновение в бессознательное – это, судя по всему, то состояние, которого человек во все времена стремился достичь в ходе всякого рода мистических практик – от христианского исихазма до ритуального полового акта в тантризме. Эти, разработанные на протяжении тысячелетий приемы, ставящие целью соединение человека с богом, на деле являются не чем иным, как способами ослабить защитные механизмы индивидуальной памяти и вывести человеческое сознание за пределы собственного мозга.

6

Исходя из сказанного, не составит труда представить себе и эсхатологию универсума. Судя по всему, она состоит из двух основных периодов. Первый – вне-исторический, физиологический период, который я бы назвал до-культурным. Это время, когда процесс познания еще не осуществлялся и человек пребывал в своей изначальной энергетической матрице, составляя с универсумом нераздельное целое. Его можно охарактеризовать как состояние сна без сновидений. Второй – принадлежит эпохе культуры. Это период нашей человеческой истории, в котором мы пребываем и сейчас. Его смысл – в освоении человеком универсума с целью заполнения его информацией о самом себе.

Их отличие – в характере восприятия. Человек эпохи сна без сновидений воспринимает мир непосредственно через ощущения. Эти восприятия физиологичны, возникают во времени и представляют собой реакцию организма на утрату им части своей энергии. Поэтому, хотя сами ощущения отражают мир таким, каков он есть, организмом они "расцениваются" как смена внутренних состояний и памятью не фиксируются.

Напротив, человек эпохи культуры воспринимает мир через образы. Эти восприятия внеприродны и вызваны перемещением человека в энергетическом континууме универсума. Они хоть и не отражают реальности непосредственно, зато становятся ее метафорой и запечатлеваются в памяти универсума. Но поскольку, перемещаясь в энергетическом континууме, человек эпохи культуры перемещается и во времени, восприятия этой эпохи так же базируются на ощущениях, как и восприятия до-культурной эпохи.

Можно предположить, что в конце второй эпохи состоится наступление третьей эпохи, когда универсум будет заполнен мыслеобразами целиком. Тогда завершится движение человека в энергетическом континууме, а вместе с ним и движение во времени, составляющее основу для возникновения ощущений. Если это произойдет, то состоится вхождение человека в новое качество, позволяющее ему воспринимать мир непосредственно, без участия ощущений, как бы телепатически. В этом случае человек станет существом трансцендентным, способным к виденью целостному и вневременному. Нечто подобное можно представить по аналогии с тем состоянием, которое мы описали как проникновение в бессознательное в результате отключения механизмов индивидуальной памяти.

Любопытно, что в "Алмазной сутре" сказано буквально следующее: "Когда мысли касаются феноменов чувственного мира, они захватываются ими и появляется воспринимающий, появляется "Я", появляются другие личности и отношение к ним. Когда мышление свободно от чувственного мира, тогда нет мыслящего, и мышление осуществляется уже не индивидуальным умом, а разумом самого Будды, обладателя Наивысшей Совершенной Мудрости". Эти слова убеждают меня в том, что в своих размышлениях я ни в чем не нафантазировал и нахожусь на правильном пути.

7

Возникает вопрос: насколько все же можно считать отношение универсума к деятельности человека осознанным? С одной стороны, человек является фактически своеобразным инструментом, посредством которого универсум воссоздает образ самого себя. Но с другой, нельзя не признать, что своей миссией человек оказывает на универсум действие прямо-таки разрушающее. Происходит смещение одной части универсума относительно другой, что равносильно распадению единого организма. Такое явление можно сравнить, пожалуй, с раковой опухолью, когда метастазы, внедряясь в организм, разрушают его ткани. Видимо, так бывает, когда в генетическую программу закрадывается ошибка, и некоторые клетки начинают развиваться произвольно, вне зависимости от направления жизнедеятельности организма.

Более того, продвижение человека в энергетику универсума чревато и для самого человека. В этом легко убедиться, представив себе, что может случиться, если вдруг исчезнет все, посредством чего человек изолирует себя от внешнего мира, – высотные дома, самолеты, теплоходы, электростанции, – словом все, что делает нашу жизнь комфортной и привлекательной. Не надо обладать изощренным воображением, чтобы понять: человечество погибнет. Причина состоит в том, что человек окажется в энергетических условиях, для него как биологического вида неприемлемых. Наш организм не приспособлен ни для полетов в воздухе, ни для нахождения под водой, ни для движения со сверхзвуковой скоростью.

Таким образом, миссия, осуществляемая в универсуме человеком, опасна и для универсума, и для человека. Между тем она происходит. Почему? Значит, либо несовершенной оказалась сама программа универсума, либо человек для этой миссии избран не случайно. Но если предположить первый вариант, то остается непонятным, как удалось человечеству избежать печальной участи динозавров: ведь в своем соперничестве с универсумом оно просто не выдержало бы конкуренции. Однако если предположить, что универсум сам заинтересован в миссии самопознания, тогда придется признать, что вариант использования для этой цели человека является для него (для универсума), может быть, наименее разрушительным.

Чтобы прояснить свою мысль, воспользуюсь аналогией. Представим себе пирамиду из камней (см. рисунок 10). Мы видим, что, если в ее нижних этажах изменить положение хотя бы одного камня, нарушится равновесие всей пирамиды. Начнется ее перестройка, которая будет продолжаться до тех пор, пока не установится новое равновесие. В то же время, если изменить положение камня, находящегося на самом верху, целостность всей пирамиды не нарушится. Такое положение этого камня свидетельствует о его неустойчивости, об относительной автономности по отношению к другим камням, а значит, и о возможности для него трансформаций.

Рис. 10.

Генетическая программа - по-видимому, тоже своего рода пирамида. Если из нижних этажей биосферы исключить тот или иной биологический вид, это неизбежно должно сказаться на конфигурации генетического кода вселенной в целом. Возможно, уничтожение человеком морской коровы как раз и привело к ошибкам в коде и, как следствие, к таким заболеваниям, как рак или СПИД. Но то, что человек в генетической пирамиде находится на граничном месте, делает, как мне кажется, взаимоотношения между ним и универсумом вполне приемлемыми. Посмотрим, в чем заключаются эти взаимоотношения.

Мы помним, что роль, которая отводится простому организму, состоит в функции, выполняемой им в данной природной среде (см. "Человек и его восприятие", 2, 3). Если еще раз прибегнуть к аналогии, можно сравнить такой организм с узлом некой машины: его действия предельно рациональны, они отработаны до автоматизма и предпринимаются в соответствии с функциями самой машины. Таков был и человек, пока пребывал в своей изначальной матрице. Как и другие организмы, он исполнял роль одного из органов универсума, а его действия, подчиненные рефлексу, были целесообразны и безошибочны.

Но, чтобы осуществлять миссию познания, человеку пришлось покинуть свою изначальную матрицу. Тем самым он освободил себя от подчинения тому основному для универсума закону, который предписывает каждому организму находиться в пределах своей матрицы. А освободившись от подчинения этому закону, человек перестал быть его функционирующим органом. Иначе говоря, он стал существом свободным. Если раньше он мог действовать лишь в рамках своей функции, то сейчас у него появилась свобода выбора.

Но с утратой роли функционирующего в организме органа человек утрачивает и рефлекс, а с ним и способность к безошибочности действий. Вот тут-то и таится опасность произвола. Дело в том, что, получив право на свободу выбора и оставшись при этом в условиях универсума, человек отнюдь не обрел свободу от действующих в универсуме законов. А поскольку руководствоваться рефлексом он больше уже не может, свой выбор отныне он вынужден осуществлять на основании умозрения, которое формируется в соответствии с характером его внеприродной деятельности. В результате решение принимается на основании мнения, и свобода выбора, в таком случае, вполне может привести к ложному выбору.

Как правило, этот последний заключается в стремлении придавать "хаотическим", с точки зрения человека, природным процессам субъективно понимаемого "порядка". Но "упорядочивание" природы, ее "покорение" ведет к нарушению всей системы, что неизбежно сказывается на ее жизнедеятельности в целом. Поэтому универсум, как всякий стремящийся к выживанию организм, реагирует на эту ситуацию включением механизмов саморегуляции. И когда степень нарушения равновесия достигает критического уровня, возрастающее напряжение приводит к сбросу энергии, что выражается в войнах, революциях и экологических катастрофах.

В свою очередь и человек, являясь энергетической копией универсума, тоже находится под воздействием тех же сил. У него тоже есть механизмы саморегуляции. Они заключаются в его биологической сущности, которая вынуждает заботиться о необходимом для жизни равновесии и пробуждает чувство самосохранения. Поэтому когда действия человека выходят за рамки допустимых, в психике его тут же возникает реакция, которая проявляет себя как чувство ностальгии по состоянию гармонии с универсумом.

Чтобы понять, что представляет собой эта реакция, мы должны уяснить, что, покинув свою изначальную матрицу, человек поселил у себя в душе чудовищное противоречие. С одной стороны, он вынужден двигаться в сторону полюса гравитации, а с другой – это движение удаляет его от природного положения в универсуме. Поэтому как субъект познания, человек, влекомый волей, стремится в области, грозящие ему гибелью, а как биологическое существо испытывает чувство ностальгии по центру природного равновесия. При этом, однажды переступив черту, он отрезал себе путь к отступлению, поскольку, деформировав свою энергетическую матрицу и встав на путь изоляции от природы, вернуться к жизни в условиях естественной природы он уже не мог.

В результате создается ситуация, зеркальная по отношению к той, которая возникает при создании универсума расталкивающей силой: воля действует как расталкивающая сила, а ностальгия по изначальной матрице – как сила гравитации. Но воля направлена в сторону, обратную творению, поэтому ее вектор противоположен вектору расталкивающей силы и совпадает с вектором силы гравитации. А ностальгия, вектор которой направлен в сторону, противоположную силе гравитации, векторно совпадает с расталкивающей силой. Поэтому полюс гравитации и горизонт тоже меняются местами. Полюс гравитации у человека находится там, где у универсума находится горизонт, а горизонт – в полюсе гравитации (см. рисунок 11).

Рис. 11.

Возникает как бы новый универсум – универсум человека, где все объекты выполняют противоположные функции. Теперь стремление человека достичь своего горизонта означает стремление к познанию и расширение постигаемого мира. Но одновременно это означает приближение к полюсу гравитации универсума, а значит, угрозу жизни. Поэтому в противовес стремлению к познанию, как страх смерти, возникает ностальгия по своему, человеческому полюсу гравитации, который находится на горизонте универсума и соответствует центру природного равновесия и состоянию гармонии с универсумом.

Таким образом, человечество, как и универсум, является саморегулирующейся системой, где всякий уход от центра природного равновесия и распадения целого рождает обратные связи, стремящиеся эту целостность восстановить. Как мы вскоре увидим, взаимодействие двух начал – стремления ко внеприродному познанию и ностальгии по энергетической матрице – породили все известные нам формы культуры (как взаимодействие расталкивающей силы и силы гравитации породили все известные нам формы жизни). С одной стороны, это различные формы социума, в которые последовательно переформируется все разрушающаяся первобытная общность. А с другой – такие сугубо человеческие феномены, как членораздельная речь, мифология, религия, искусство, письменность и архитектура. Словом, тот грандиозный собор или храм, который был создан человеком взамен покинутой им энергетической ниши.
О началах мужском и женском

1

Два основополагающих начала в природе – расталкивающая сила и сила гравитации – часто пребывают под покровом явлений, скрывающих их вселенский масштаб. В силу бытового характера своих представлений человек просто не замечает могучих космических сил, которые за ним стоят. В особенности это характерно для таких понятий, как мужское и женское.

"Узел мира, бесспорно, скрыт в четырех-пяти сексуальных аномалиях и по ним только может быть понят", – говорит проницательный Розанов. И в самом деле, какая-то очень важная тайна, возможно, даже тайна лика нашей цивилизации, кроется в противостоянии двух древних культур – семитской и эллинской. Ведь противостояние это, символически запечатленное в фигурах Лота и Эдипа, имеет, в сущности, сугубо сексуальный характер: Лот почитался праведником у древних евреев, не видящих ничего греховного в факте его сожительства с родными дочерьми, а Эдипу при вступлении в брак с собственной матерью даже его неведенье не уменьшило степень расплаты за совершенный грех.

Известно, например, что семитская культура тесно связана с институтом левиратного брака, в то время как для культуры эллинской характерен парный брак, традиции содомитства и легенды об амазонках. Не здесь ли следует искать причину как изначального разделения этих культур, так и их дальнейшего синтеза? Не в форме ли сексуального союза таятся истоки форм государственности – от античных демократий до восточных деспотий?

2

Стоит задуматься над причиной чрезвычайной популярности у наших предков итифаллических культов. Наиболее показателен в этом отношении культ Приапа. Как свидетельствует соответствующая статья в энциклопедии "Мифы народов мира", по степени своей распространенности он мог бы соперничать с любым из богов греко-римского пантеона. Его изображения (старичок с фаллообразной головой, одной рукой поддерживающий корзину с овощами и фруктами, а другой – фаллос) можно было обнаружить где угодно. Они "находились в лесах, садах, виноградниках, на дорогах, пасеках, пристанях, в публичных домах по всей Греции, Германии, Италии, Галлии, в Далмации, Фракии, Африке и Испании. Приап – покровитель рыбаков и матросов, проституток, развратников и евнухов, сводник, кутила и педераст... Праздники в его честь сопровождаются сексуальным неистовством и весельем..."

Однако, с другой стороны, Приап – олицетворение "порождающего логоса" стоиков, создатель моря и суши, Всебог, тождественный Эроту, Пану и Доброму демону. В римскую эпоху он включен в круг божеств плодородия. Происхождение его относят к Дионису, то есть к божеству, обладающему, по словам Тахо-Годи, "ярко выраженными растительными функциями, связанными с периодическим умиранием и возрождением природы". Достаточно вспомнить соответствующих персонажей других мифологий (Осирис в Египте, Бальдр в Скандинавии), а также их связь (через функцию умирания и возрождения) с образом Иисуса Христа, чтобы понять всю мировоззренческую серьезность этого культа.

Фаллическим элементом насыщены также символы древних религий. Так, одним из объектов поклонения в шиваизме является каменное изображение, где йони (женские гениталии) служат основанием поднимающегося из нее линги (фаллоса). Изображение выполнено в форме цветка лотоса, который превращается таким образом в символ творческого начала, источника жизни. Как отмечает Топоров, "структура лотоса (периферийная, лепестковая часть и центр) символизирует взаимодействие женского и мужского начал". Известны, например, композиции с лотосовой богиней, сидящей на коленях мужского божества (например, Вишну и его жены Падма и Лакшми). Отсюда недалеко и до представления о "космическом лотосе как универсальном принципе, управляющем миром и развивающейся в нем жизнью", и далее к лотосообразной вселенной, принцип жизнедеятельности которой – в муже-женском характере ее устройства.

Другой основополагающий в индуизме образ – гора Меру, также являющаяся символом вселенной, есть не что иное, как центральная часть лотоса, и потому также имеет фаллическое происхождение. Аналогичный смысл содержит лилия гностиков, вся цветочная символика средневековой Европы и даже такой, на первый взгляд, странный для христианского праздника обычай, как приготовление фаллообразных куличей на Пасху (заметим, что для языческого праздника, знаменующего собой воскресение умершего Бога и пробуждение природы, этот обычай вовсе не выглядел бы странным).

Было бы ошибкой, однако, считать проявление интереса к половой сфере прерогативой исключительно простонародной, "низовой" религии. Мы находим его и в такой признанно элитарной и духовно-эзотерической области, как кабалистика. Так, Блаватская в "Тайной доктрине" ссылается на некий манускрипт, в котором символика древних евреев трактуется не менее неожиданно. Оказывается, та часть дома у евреев, где пребывала жена и которая называлась тайной или священной, "описывается в священных книгах как находящаяся "между бедрами (столбами) дома". И иногда мысль эта воплощалась при построении широкой двери храмов, помещенной внутри, между двумя боковыми столбами". Отсюда метафора Святая Святых священных строений, основанных на представлении о святости органов зачатия. Поэтому область "утробы рассматривалась как самое Святое Место и как истинный храм Бога Живого". И, наоборот, "при построении храмов, как Обителей Божества или Иеговы, часть, обозначенная как Святая Святых или же как Самое Священное Место, должна была заимствовать свое наименование от признанной сокровенности детородных органов, рассматриваемых как символы творческой причины".

Кроме того, продолжает Блаватская, "если вычислять по величественному своду небес переходной период из тьмы чрева к свету и славе сознательного существования, этой постоянной неисповедимой тайне и чуду", то можно прийти к следующим выводам. Существует "женское физиологическое явление, происходящее каждый лунный месяц в 28 дней или в четыре недели, по семи дней каждая, так что 13 повторений периода происходит на протяжении 364 дней, что составляет солнечный год, разделенный на 52 недели, каждая по семь дней. Нарастание утробного плода отмечается периодом в 126 дней или в 18 недель по семи дней каждая. Период, называемый периодом "жизнеспособности", равняется 210 дням или 30 неделям, по семи дней каждая. Период беременности заканчивается в 280 дней или в период 40 недель, по семь дней каждая, или в течение 10 лунных месяцев, по 28 дней, или девять месяцев по календарю, каждый в 31 день...

Эти периоды времени, отмечающие процесс рождения, были в употреблении у индусов, их можно видеть на таблицах Ричардсона и Геста, на Паленкском Кресте и в других местах, они явно лежат в основании и составлении календарей майя, индусов, ассирийцев и древних вавилонян так же, как египтян и древних евреев. Поэтому совершенно естественно, что они стали основой и для астрономических вычислений, и в целом для символизма по всему миру".

Таким образом, не только местные культы малоизвестных языческих божков, не только фундаментальная подоплека мировых религий, но и основополагающая семантика культурного слоя нашей цивилизации имеет явно сексуальную мотивировку, которая оказывается почему-то загадочно грандиозной. Особенно это заметно в искусстве. Начиная с глубокой древности, эта тема доминирует во всех жанрах и стилях. Мировая литература буквально забита любовными историями. И исключения здесь настолько редки, что ими вполне можно пренебречь. Сюжеты, классические для любого народа, есть истории любовных отношений. Рассказанные на разные лады все новые повести о Нале и Дамаянти, Дидоне и Энее, Фархаде и Ширин, Паоло и Франческе являются главной темой большинства произведений. Что стоит за всем этим? Какой реальный процесс следует здесь видеть?

3

В мифологиях многих народов мира сохранилось представление о предках человека, как о двуполых людях, андрогинах. Так, в пантеоне богов ведийской и брахманистской Индии особое место занимает божество Адити, которое является коровой и быком одновременно. Адити – мать и отец большинства богов. Египетский бог Солнца Атум, совокупившийся сам с собой, породил других богов, людей и весь мир. В древнегерманских мифах имя бога Туито, создавшего первого человека Манна, буквально означает "двуполый". В мифах народа дагонов демиург Амма изготовил из глины первую чету людей, породившую затем восьмерых двуполых предков. Этот список можно продолжить.

Не менее однозначно трактует данный вопрос и эзотерическая традиция. Так, в "Поймандре" – трактате, авторство которого приписывается Гермесу Трисмегисту, – прямо говорится, что человек был "муже-женщиной, ибо он происходил от муже-женского отца". Аналогичное мнение высказывается в "Зогаре" ("Книга Сияния"), одной из основных книг каббалы. Там сказано, что "человек заслуживает свое имя лишь постольку, поскольку он объединяет в себе мужчину и женщину. Адам, верно отражающий Адама высшего или первичного, был создан андрогином". А Блаватская пишет, что "Лотос есть двоякий прообраз Небесного и Земного Андрогина, будучи, так сказать, двуполым". Да и в Библии сотворение женщины из ребра Адама трудно истолковать иначе, чем отделение от первоначально андрогинного существа его женского начала.

Выясняется также, что и многие христианские философы относятся к идее андрогинности первого человека с явным доверием. Так, средневековый мистик Якоб Беме пишет: "Адам был мужчиной, равно как и женщиной. Он имел в себе тинктуру огня и тинктуру света, в слиянии которых покоилась любовь к себе как прекрасный райский розарий, как сад услад, в котором он сам себя любил". В XIX веке Франц Баадер возрождает учение Беме об андрогине. Он полагает, что "теологи всего менее должны чуждаться изначальной андрогинности человека, ибо Мария родила без мужа". По его мнению, "без понятия андрогин остается неясной центральная идея религии – идея образа и подобия Божия". И уже в ХХ веке Николай Бердяев писал: "Поистине не мужчина и не женщина был он (Адам – Авт.), а лишь андрогин, дева-юноша, целостный бисексуальный человек".

Столь широкое распространение понятия андрогинности приводит к мысли, что за ним скрывается какое-то вполне реальное явление. И действительно, с позиций науки его изучали немец фон Ромер, этнограф-африканист Бауэр, голландский миссионер Винтхейс и многие другие. Однако в подавляющем большинстве выводы ученых сводятся к смешиванию андрогинности и гермафродитизма. Хотя еще Баадер предупреждал, что понятие андрогин "не имеет отношения ни к импотенции, ни к бесполости, ни к гермафродитизму, как его противоположности". Я же думаю, что в это представление о предках человека как о двуполых людях трансформировалось воспоминание человечества о периоде своей стадной общности, когда субъектом любых отношений был не отдельный индивид, а стадо в целом. Вот этот коллективный субъект и обладал воспроизводящим механизмом, содержащим мужские и женские половые органы в единстве.

Дело в том, что стадо, как и любое естественное объединение живых существ (рой, стая), является единым организмом, в котором отдельные особи своей индивидуальности не осознают. Как убедительно показал в статье "Алгоритмы вселенной" Александр Горбовский, этот организм имеет единое, общее на всех сознание и единую, общую на всех волю. Так, если проанализировать поведение термитов, можно заметить, что оно целиком зависит от числа собравшихся вместе особей. Известно, что способ существования этих насекомых полностью подчинен инстинкту сооружения термитников. Однако они не приступают к его построению до тех пор, пока их число не увеличится до определенной критической массы. Когда же это происходит, они, будто получив важный приказ, начинают создавать рабочие бригады, строят колонны, соединяют их сводами и завершают работу не раньше, чем возведут сооружение, напоминающее собор. Значит, носителем информации о сооружении в целом является не каждый отдельно взятый термит, а вся их совокупность, вся популяция.

Аналогичный феномен имеет место и в среде других живых существ. Так, стая саранчи следует строго определенным маршрутом, хотя отдельная особь не имеет ни направления движения, ни цели. Не составляют исключения и рыбы, а также другие живые существа, способ существования которых носит стадный или стайный характер. Их действиями как бы руководит коллективный разум, не оказывающий на отдельных особей никакого влияния. То же относится и к птицам. Существует ошибочное мнение, что в теплые края на зимовку стаю ведет вожак. Однако наблюдения свидетельствуют, что в шести случаях из десяти во главе стаи находятся молодые птицы, появившиеся из яйца только летом. Значит, вовсе не знание пути является причиной назначения их на роль вожака. Ни одна из них им не обладает. Просто в одиночку птица блуждает и, в конце концов, гибнет. Но стоит множеству таких же, не имеющих направления, собраться в стаю, как возникает "знание", которого до этого не было.

Кроме того, помимо разума стае или популяции присуще еще одно свойство – некий повелительный импульс, как бы "единая воля", подчиняющая себе отдельных особей. Причем эта "единая воля" бывает настолько сильной, что в момент ее проявления оказываются подавленными другие инстинкты. Например, инстинкт выживания, когда стая полевых мышей преодолевает препятствия (рвы, ямы) по телам своих товарок. При этом многие из них оказываются раздавленными многотонной массой других особей. То же можно сказать и об инстинкте голода (во время миграции ни стрекозы, ни бабочки не едят), об инстинкте нападения хищников, об инстинкте страха перед нападением хищников (как, например, у южноафриканских газелей) и т.д. Но все это случается лишь тогда, когда встреча происходит на уровне двух стай, как бы двух "сверхорганизмов".

Таким образом, и стая саранчи, движущаяся плотной массой, достигающей иногда веса в десятки тысяч тонн, и другие подобные объединения живых существ являются как бы единым гигантским существом, обладающим уравновешенным и вдумчивым умом, подающим команды миллионам лапок и крылышек. Напомню, что причина такого явления заключается в своеобразной конструкции энергетического поля, в котором каждая образующая тот или иной организм матрица является, с одной стороны, автономным целым, а с другой – частью другого целого, относящегося к более высокому уровню (см. "О ряде натуральных чисел", 6). Поэтому структура поля организована таким образом, что совокупность организмов каждого уровня составляет организм более высокого уровня, в котором другие организмы пребывают в качестве его отдельных органов.

Не является исключением из этого правила и человек. В бытность свою стадным животным он не обладал ни индивидуальным сознанием, ни индивидуальной волей. Как и другие стадные существа, он был подчинен общей для стада "единой воле" и "единому сознанию", которые представляли собой не что иное, как генетическую программу универсума. Вот этот-то единый организм в некие времена и претерпел трагедию своего расчленения, в результате чего образовалось человеческое общество, состоящее из мужчин и женщин. Причем характер этого события был, по-видимому, столь драматичен, что последствия его определили ход всей дальнейшей истории человечества, а само событие оставило в психике человека неизгладимый след в виде гипертрофированного интереса к половой сфере и легенды об андрогинах. Без риска впасть в преувеличение можно сказать, что процесс ломки первобытных отношений продолжается и по сей день.

4

О том, как происходило превращение андрогинов в людей, рассказал еще Платон. По его словам, все началось с их попытки отнять у богов власть над миром. В ответ боги тут же созвали совет и стали думать, как наказать дерзких смертных. Просто убить было нельзя, потому что тогда они лишились бы приношений и почестей. Но и терпеть такое бесчинство тоже никто не хотел. Тогда поднялся Зевс и сказал: "Кажется, я нашел способ и сохранить людей, и положить конец их буйству, уменьшив их силу. Я разрежу каждого из них пополам: тогда они, во-первых, станут слабее, а во-вторых, полезней для нас, потому что их число увеличится". С тех пор андрогины превратились в людей, и вскоре "каждая половина стала с вожделением устремляться к другой своей половине". При этом, "страстно желая срастись, они обнимались и сплетались друг с другом". Так возникло "любовное влечение, которое, соединяя прежние половины, пытается сделать из двух одно и тем самым исцелить человеческую природу".

Но это, так сказать, версия мифологическая. А чтобы понять, как происходило расчленение андрогинного стада в действительности, мы должны учесть, что главная особенность андрогинности любого организма заключается в том, что половые контакты происходят внутри него как физиологические процессы. Иначе говоря, они не ограничиваются никакими правилами, кроме потребностей самого организма. В соответствующие периоды члены стада вступают друг с другом в половую связь вне зависимости от родства: брат с сестрой, сын с матерью и все со всеми. Происходит это оттого, что память, которой обладает самка, является физиологической. То есть самка "помнит" своих детенышей только в период их выкармливания. После его окончания она их "забывает" и может вступать с ними в половые контакты так же, как и со всеми другими членами стада.

Такие отношения на этапе стадности были свойственны и человеку, что нашло отражение в термине "групповой брак". Однако с возникновением индивидуальной памяти ситуация меняется коренным образом. Теперь уже период, в течение которого самка помнит своих детенышей, не ограничивается временем их выкармливания. Он продолжается в течение всей ее жизни и делает сексуальные контакты с ее потомством невозможными. Так возникают первые ограничения, в результате которых человек осознает свои прежние взаимоотношения в стаде как недопустимые. Он как бы теряет невинность природного существа и начинает стыдиться того, что еще вчера было для него естественным. Надо полагать, именно к этому факту относятся слова Библии: "и открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания".

В дальнейшем процесс ограничения брачных контактов идет по нарастающей. Сначалав число кровных родственников попадают только представители разных поколений. Внутри же каждого поколения все члены стада продолжают оставаться потенциальными супругами. Но уже на следующем этапе кровными родственниками становятся между собой все дети одной матери, а также и их дети. А дальше система брачных запретов только усложняется, распространяясь на двоюродных, троюродных и т.д. братьев и сестер. Так возникает материнский род, положивший начало эпохе матриархата, а некогда целостное андрогинное стадо распадается на ряд кровнородственных групп, брачные контакты внутри которых оказываются недопустимыми.

Следует сказать, что переход от стада к матриархату рождает ряд противоречий, приводящих в дальнейшем к его разрушению. Чтобы в этом убедиться, рассмотрим, как складываются брачные отношения в условиях запрещения брачного общения внутри рода. В первую очередь надо сказать, что в этой ситуации для нормального воспроизводства необходимо наличие как минимум двух неродственных родов. Тогда все мужские особи одного рода становятся мужьями женских особей другого рода, и, наоборот, все женские особи первого рода становятся женами всех мужских особей второго рода.

Но уже в следующем поколении как мужские, так и женские особи обоих родов становятся кровными родственниками, брачные контакты между которыми будут невозможны. Мужская половина одного рода становится отцовской для детей другого рода, в то время как по отношению к детям своего рода они оказываются дядьями по материнской линии. Аналогично женщины одного рода считаются матерями для детей своего рода, но по отношению к детям другого рода попадают в категорию теток. Что же касается детей обоих родов, то они по отношению друг к другу являются двоюродными братьями и сестрами, и значит, брачные контакты между ними не допускаются так же, как и между другими родственниками. Исключение составляют только представители предыдущего поколения, которые по отношению друг к другу продолжают оставаться супругами.

Таким образом, в результате полового контакта двух неродственных родов происходит образование некой новой общности, которая включает в себя, во-первых, группу особей, пребывающих в состоянии кровного родства, и, во-вторых, другую группу, содержащую брачных партнеров. Это уже не род в чистом виде, а новое образование, получившее в литературе название родовой общины. Эта община представляет собой объединение, состоящее из четырех основных групп, две из которых являются остатками базовых родов, а две других – родственных друг другу и обеим базовым родам групп детей.

Очевидно, что в данной ситуации достигшие брачного возраста дети уже не могут вступать в брачные связи внутри своей общины, а вынуждены искать себе сексуальных партнеров за ее пределами. Другими словами, для этой цели должен быть привлечен уже третий по счету род. Это обстоятельство имеет два важных следствия, на которых мы должны остановиться. Рассмотрим их по порядку. Первое касается того факта, что для нормального функционирования рода необходим постоянный приток свежей крови, что приводит к неизбежности увеличения числа членов общины, проживающей в данном экологическом регионе.

5

Известно, что любой биологический вид, взаимодействуя с природной средой для осуществления энергообмена, должен соблюдать строжайший экологический баланс. В противном случае либо вид этот подлежит вымиранию, либо, опустошив одну местность, он будет вынужден переходить в следующую до тех пор, пока не столкнется с одним из естественных препятствий, которое поставит перед ним вопрос о его взаимоотношениях с природной средой с новой остротой. Но для биологического вида, включенного в природный баланс, процесс этот полностью автоматизирован, так как он выполняет в своей среде роль функционирующего органа. Иное дело человек. Как мы только что выяснили, родовая организация такова, что по самой своей сути создает в регионе ситуацию перенаселения и нарушения природного равновесия. Поэтому перед человеком проблема взаимоотношений с природной средой была актуальна с самого начала.

Историческая практика знает несколько способов ее разрешения. Самый простой – расселение и экспансия территорий. Это компромиссный способ, позволяющий какое-то время избегать решения проблемы, ничего не меняя в сложившемся укладе. Я думаю, что одним из известных случаев его применения является произошедшая в третьем тысячелетии до нашей эры миграция индоевропейских народов. Другим столь же компромиссным способом является разбой. Это обычай, который на определенном этапе являлся для наших предков, судя по всему, таким же естественным видом деятельности, как охота или собирательство, и которому отдали дань все народы древности. Например, как свидетельствует в "Записках о галльской войне" Цезарь, у древних германцев "разбои вне пределов собственной страны не считаются позорными, и они даже хвалят их как лучшее средство для упражнения молодежи и для устранения праздности".

Но есть и третий, уже не компромиссный способ, который сразу передвигает человека на следующую ступеньку социума. Это производство избыточного продукта. Дело в том, что иногда возникают условия, когда регион обитания некоего рода или племени оказывается достаточно тесным, чтобы не иметь возможностей к расселению, а с другой стороны – не получать ресурсов извне. В древности такими регионами были окруженные песками Месопотамия и Египет, узкая полоска земли в долине реки Иордан (Иерихон), плодородная Конийская равнина (Чатал-Хююк), а также горные массивы полуострова Малая Азия (Чейюню-Тепеси). Подобные условия вынуждают человека находить нестандартное решение, которое сразу превращает его из стадного животного в человека.

Производство избыточного продукта было поистине радикальным способом решения проблемы взаимоотношений человека с природной средой. Научившись производить, наш предок перестал быть зависимым от ее ресурсов. Однако здесь возникает новая проблема, решить которую в условиях материнского рода оказывается невозможно: с появлением избыточного продукта появляется и потребность передачи его по наследству.

Собственно, проблема заключалась в том, что в родовом обществе наследование могло осуществляться только по материнской линии. Этому было несколько причин. Во-первых, при низкопроизводительном труде, который не давал избыточного продукта (например, при мотыжном земледелии), главным производителем была женщина, и, значит, результаты труда могли принадлежать только ей. Во-вторых, при отсутствии излишков весь производимый продукт был достоянием рода, передавать по наследству было нечего. И, наконец, самое главное, – в условиях группового брака отец наследника был неизвестен.

Роберт Грейвс в "Белой богине" пишет, что вначале люди вообще не знали, что мужчина может иметь отношение к рождению ребенка и что между половым актом и беременностью женщины существует какая-то связь. По его словам, долгое время считалось, что женщина зачинает, когда понюхает не тот цветок или если на нее сядет мошка. К этому утверждению можно было бы отнестись как к шутке, если бы в "Сказке о двух братьях" из египетского фольклора не рассказывалось о неверной жене Баты, которая зачала, проглотив случайно щепку. Но даже когда роль мужчины в рождении ребенка стала проясняться, определение отцовства в условиях материнского рода оставалось невозможным в принципе, поскольку, в соответствии с логикой матриархата, мужьями каждой женщины являлись все мужчины, которые не связанны с ней узами родства. Поэтому счет родства в условиях рода мог идти только по материнской линии, а отцами всех детей данной матери являлись все мужские особи одного с ней поколения.

Однако с появлением избыточного продукта ситуация полностью меняется. В первую очередь меняется сам характер распределения труда. В противоположность низкопроизводительному мотыжному земледелию более высокопроизводительное пахотное было сферой преимущественно мужского труда, а значит, и его результаты были достоянием мужчины. Исключительно мужским делом было и скотоводство: у некоторых народов, например у южноафриканских зулусов, у индейцев тода, женщине запрещалось даже подходить к домашним животным. И уж определенно мужским занятием стало получившее огромное общественное значение металлургическое и ремесленное производство.

Таким образом, владельцем избыточного продукта отныне становится мужчина, поэтому и отношения родства должны теперь устанавливаться не по линии матери, а по линии отца. Добиться этого можно было только одним способом: запретить женщине вступать в половые контакты с другими мужчинами. Так впервые в практике первобытного стада учреждается запрет, который носит не биологический, а вполне директивный характер. Интересы хозяйства начинают преобладать над интересами организма, мужчина над женщиной. Патриархальный порядок наследования, решая проблему установления бесспорности факта отцовства, порождает и новые правила брачной морали. Карательные меры учреждаются именно в отношении женщины. Супружеская неверность жены наказывается отсылкой домой, членовредительством и даже смертью, в то время как муж продолжает пользоваться прежней свободой: брать наложниц и обзаводиться гаремами.

Так возникает семья, которая опирается уже не на физиологию, а только на имущественный интерес. Так возникает патриархат – система целиком хозяйственная. Если при матриархате отношения между членами общины регулируются законами организма, то при патриархате отношения между членами общества регулируются законами, основанными на договоре.

6

Следует сказать, что это был один из самых крутых поворотов в истории человечества, хотя на первых порах в жизни наших предков мало что изменилось: основанная на материнском роде община стала общиной патриархальной, даже не претерпев сколь-нибудь серьезных структурных изменений, а ее реликты сохранились в некоторых местах вплоть до начала ХХ века (югославская "задруга", русская сельская община). И все же отличие между родовой общиной и патриархальной семьей было весьма существенным.

Первое и основное отличие обозначилось в том, что каждый вновь родившийся член общины стал получать при рождении только одного конкретного отца и только одну конкретную мать. Если материнская община состояла, условно говоря, из двух основных групп – брачующихся и группы их общих детей, то теперь патриархальная семья (или лучше будет назвать ее патриархальной общиной) оказалась разбита на множество супружеских союзов (пар, гаремов и пр.), каждый из которых имел своих, только ему принадлежащих детей.

Заметим, что форма супружеских союзов, по-видимому, уходит своими корнями в стадо. Известно, например, что даже приматы организуют ее по-разному. Шимпанзе и гориллы живут парными семьями, другие – гаремами. Гаремы состоят из десятка-другого особей во главе с крупным, сильным самцом. Причем, кроме вожака и его самок, в гаремную семью входят еще и молодые самцы, которые не участвуют в размножении из-за неспособности выдерживать конкуренцию с вожаком. Видимо, подобным же образом складывались формы брачных союзов и в человеческом стаде, – будь то парный брак, полигамия (многоженство) или полиандрия (многомужество). Трудно сказать, чем они были обусловлены. Возможно, условиями среды, возможно, другими причинами. Ясно одно: такими же эти формы остались в матриархате, такими перешли и в патриархат.

Но в условиях материнского рода союзы отличались нестойкостью. Так, по описанию Миклухо-Маклаем брачных обычаев семангов Малакки, "девушка, прожив несколько дней или недель с одним мужчиной, переходит добровольно и с согласия мужа к другому, с которым опять-таки живет лишь некоторое короткое или более продолжительное время. Таким образом, она обходит всех мужчин группы, после чего возвращается к своему первому супругу, но не остается у него, а продолжает вступать в новые временные браки, которые зависят от случая и желания". При патриархате же форма союза была закреплена законодательно. Брачные союзы, будь то парные браки, как у греков и римлян, многоженство, как у бедуинов, левератный брак, как у евреев, или многомужество, как у индоариев (где Кунти в "Махабхарате" была женой сразу четырех братьев Пандавов), являются не просто традицией, а освящены договором с учреждением карательных мер.

7

Но если брачные союзы, хоть и закрепленные искусственно, все же продолжали нести в себе связанные с воспроизводством физиологические функции, то община оказалась структурой целиком хозяйственной. Поэтому как хозяйственная структура она могла существовать в своей изначальной форме лишь до тех пор, пока отвечала типу производственной деятельности, при которой была эффективна. С изменением рода деятельности община как форма, опирающаяся на хозяйственный интерес, неизбежно должна была претерпеть изменения. Например, в связи с началом торговой деятельности, когда приоритетной становится оседлость на территориях, которые лежат на пересечении торговых путей. Вот здесь-то и появляется потребность в объединении общин и образовании нового, закрепленного договором союза. Эти союзы патриархальных общин, объединенных общим хозяйственным интересом и располагавшихся на единой территории, по-видимому, и становятся первой формой государственного устройства.

Таким образом, первые государства вряд ли чем-то существенно отличались от обычных патриархальных общин. Но вот форма власти в этих государствах-общинах наверняка была разная. Дело в том, что созданное для решения хозяйственных интересов государство в первую очередь отстаивает интересы собственника, владеющего этим хозяйством. Собственником же при патриархате является мужчина. Причем не просто мужчина как таковой, а именно глава семейства, тот, кто собственность передает по наследству. Поэтому форма власти в государстве не может не зависеть от той роли, которую в семьях выполняют мужчины. Но в семьях греческого и римского типа мужчины жили в парном браке, а в семьях восточного типа – в многоженстве. Посмотрим, как повлияла форма супружеского союза на форму государственной власти.

В патриархальных общинах эллинского типа, состоящих из семей, живущих в парном браке, практически каждый мужчина был главой семейства и собственником. Поэтому государство, возникшее на основе объединения патриархальных общин эллинского типа, состояло из граждан, равных по качеству. Напротив, восточные патриархальные общины состояли из семейных союзов гаремного типа и, как неизбежное следствие, некоторого количества бессемейных мужчин. Следовательно, владельцами передаваемой по наследству собственности здесь могли быть только владельцы гаремов, остальным мужчинам отводилась роль либо воинов, либо евнухов, либо рабов. В таких условиях ни о каком "равном качестве" речи быть не могло. Поэтому в эллинском государстве, отстаивающем интересы всех свободных граждан, возникает демократическая форма правления, в то время как в государстве восточного типа, отстаивающего интересы лишь глав семейств, возникает деспотия по отношению к мужчинам, которые главами семей не являются.

Таким образом, характер того или иного социального устройства определяется при патриархате именно ролью в обществе мужчины (а вовсе не женщины). Хотя положение женщины в связи с переходом в патриархат, конечно же, изменилось тоже. В условиях материнского рода женщины были реальными коллективными собственниками принадлежащих роду основных средств производства, подлинными владелицами родовых земель, родовых запасов и родовых жилищ. В ирокезской овачире (длинный дом) вся власть принадлежала совету взрослых женщин-матерей, которые выбирали из своей среды опытных и уважаемых правительниц, ведавших хранением и распределением припасов, устройством праздников и т.д. Всем, что принадлежало овачире, распоряжались исключительно женщины. Их сородичи мужчины были "отрезанным ломтем", а мужья – пришельцами, не имевшими прав на собственность овачиры.

Напротив, в патриархальных общинах женщина была практически устранена от участия в общественных сходах, судах, в отправлении религиозных культов. Многие патриархальные племена стали смотреть на нее как на существо нечистое, которое одним своим присутствием, особенно в период специфически женских отправлений, может осквернить окружающее. Так, у гольдов женщине запрещалось переступать через орудия охотничьего и рыболовного промысла, рожать в домах и т.п. Появляется ряд специфически патриархальных обычаев, предписывающих женщинам есть после мужчин, уступать им дорогу и т. д. Так мужчины "отблагодарили" женщин за передачу им права первенства.

8

Стоит задуматься, однако, везде ли победа мужского начала над женским была столь убедительна, как в греко-римском и, значит, европейском мире? Везде ли была она так полна и окончательна? И если не была, то почему? Известно, что еще в начале нашей эры наряду с цивилизованными римлянами вся Европа была наводнена весьма далекими от государственности кельтами и германцами, а из Заволжья то и дело накатывали и вовсе дикие орды язигов, алан, гуннов, болгар, аваров, турков, огров и многих других племен. Более того, уже в ХVIII веке не прекращались войны между англичанами, французами, голландцами, с одной стороны, и живущими в каменном веке индейцами Северной Америки, с другой. Чем объяснить такую неравномерность развития?

Мне думается, причина в частичном нарушении этими племенами принципа экзогамии, препятствующего вступлению в кровосмесительные союзы. Мы знаем, например, по описанию образа жизни ирокезов у Моргана, что запрет этот хоть и соблюдался на уровне рода, но мог нарушаться на уровне фратрии, или племени – тех же кровнородственных общин, только разросшихся в результате своего слияния с другими общинами. И дело здесь не в том, что кровосмешение само по себе как-то мистически влияет на человека, а в компромиссе, позволившем этим племенам не увеличивать свой численный состав и не искать выхода из положения в виде производства избыточного продукта. Иными словами, избегнуть противоречий, а с ними и необходимости развития.

То есть главная причина задержки, которая произошла в социальном развитии племен, живущих сегодня в условиях природной изоляции от цивилизованного мира, заключается в том, что все они эндогамны, то есть в той или иной степени стадны. Что же касается греков, римлян и других подобных им народов, то они не допустили подобного компромисса и, испив чашу противоречий до дна, привели человечество к государственности.

9

Перейдем теперь к рассмотрению следующей серьезной проблемы, связанной с необходимостью поиска брачных партнеров за пределами своего рода (см. настоящий раздел, 4). Она заключается в том, что данное обстоятельство приводит к появлению у его членов серьезных трудностей с поиском супругов. Дело в том, что с расширением числа лиц, попадающих в круг кровных родственников, трудности эти из поколения в поколение стремительно возрастают. Поэтому постепенно происходит образование целых групп тех членов общины обоего пола, которые так и не смогли найти себе брачного партнера (именно в этом явлении следует видеть истоки таких общих для всех диких народов обычаев, как закон гостеприимства и обычай похищения невест). Назовем их условно "холостяками".

О факте их существования говорит уже сам принцип расселения общины: отдельно, в браке, сложившимися супружескими объединениями (парами, гаремами и т.д.) живут представители двух базовых родов; и тоже отдельно, двумя (или более) однополыми группами живут их взрослые дети, не нашедшие пока еще себе супругов. Вот, например, как описывает Дж.Д.Фрезер быт племени гаро, проживающего на равнинах у подножия Гималаев в Ассаме: "Дома, построенные на сваях, очень длинные, без окон, внутри темно и неприветливо. Большую часть постройки занимает общая комната для всей семьи, где незамужние женщины спят на полу; для замужних с их мужьями отгорожены отдельные комнаты. Холостые мужчины спят не в родительском доме, а в особом помещении, предназначенном для всех неженатых мужчин деревни".

Вначале, до вхождения патриархальных форм взаимоотношений в полную силу, проблема холостяков частично решалась путем так называемого искупительного гетеризма, когда девушка перед вступлением в парный брак должна была жить некоторое время в одной из таких вот мужских групп "холостяков" в качестве их общей супруги – обычай, опоэтизированный в литературе образами Белоснежки и Спящей Царевны. Но на стадии перехода от матриархата к патриархату, когда половые контакты замужней женщины за пределами супружеского союза стали невозможны, группы холостяков начинают играть в жизни общины все более самостоятельную роль. На основе "мужских домов" создаются тайные союзы, которые имеют своего главаря, свои сборища и трапезы, своих духов-покровителей и свои религиозные церемонии, сопровождавшиеся песнями и плясками. Иногда такие союзы создают даже свой особый "язык".

Занимались члены союзов в основном грабежом и вымогательством. Они нападали на общины, терроризировали их, совершали насилия и убийства. По сути, это были внеродовые организации, которые узурпировали права материнского рода и способствовали его разрушению. Причем в некоторых местах создавались такие же женские союзы, выполнявшие аналогичные функции по отношению к мужчинам. Например, на Дону, который назывался у греков "рекой амазонок", серьезную угрозу представляли отряды женщин-воительниц, известных в русском фольклоре под именем "полениц" (от "поле" – степь). Все это позволяет видеть в мужских и женских союзах универсально распространенный общественный институт, который, конечно же, не мог не оставить в дальнейшей истории человечества самый глубокий след. И действительно, одно из наиболее ярких его проявлений я вижу в набегах кочевых племен на территорию Западной Европы.

В самом деле, точка зрения, согласно которой степняки – обязательно грабители и воры, на мой взгляд, целиком ошибочна. Дело в том, что скотоводы, обитавшие на широких просторах заволжских степей, на Таманском полуострове и в северном Причерноморье, просто не испытывали нужды ни в разбое, ни в грабеже. На редкость благоприятные условия жизни: сочные высокогорные луга, богатые выпасы предгорий, изобилие рыбы, – все это давало возможность жившим здесь племенам не беспокоиться о последствиях роста их численности. Поэтому здесь к VII-VI вв. до н.э. из племен савиров и мати складывается союз племен под именем савроматы или сарматы, а во II веке до н.э. "утвердилось в окрестностях Азовского и Черного моря" (Карамзин) единое племя роксалан, состоящее из племен росов и алан. Вот почему трудно представить себе скотовода, живущего в местах обильных всем необходимым, налаженной жизнью общины, который вдруг бросает все для того, чтобы пуститься в опасную авантюру, из которой он может не вернуться, и отправляется за тридевять земель в полную неизвестность, да еще в такие места, которые для него как для скотовода попросту бесполезны.

А между тем действия эти становятся легко объяснимы, если предположить, что здесь мы имеем дело с мужскими союзами. В кочевых племенах преобладали, по-видимому, брачные союзы гаремного типа, поэтому холостякам оставалась роль либо воинов, либо евнухов. Вот для них-то в условиях общины налаженного быта быть не могло. Они и скотоводами-то, в сущности, не являлись, так как оставить наследство им было некому. Поэтому они ничего не теряют, покидая родные степи. Жизнь здесь течет слишком медленно и однообразно, чтобы можно было рассчитывать на какие-то перемены. Да и много их здесь, они мешают друг другу, а с каждым поколением их число возрастает. Иногда они устраивают межплеменные стычки, в которых частично истребляют друг друга. Но иногда появляется вождь, и тогда глупая вражда кончается, мужские союзы объединяются в дисциплинированную армию, и вождь ведет их в далекие земли, где им суждено оставить в памяти потомков глубокий, кровавый след под именем гуннов, печенегов или монголо-татар.

Но еще любопытнее их дальнейшая судьба, которая на этом, конечно же, не кончается. Эти этнически неоднородные, состоящие из осколков родоплеменных групп военные союзы отличались крайней недолговечностью, так как связующая их идея – идея завоевания и грабежа – исчерпывала себя сразу же по достижении поставленной цели. С исчезновением объекта грабежа, а также в случае гибели лидера союз начинал быстро распадаться на мелкие, не имеющие традиционных (то есть общинных) связей группы, которые в условиях жесткой борьбы за территории оказывались совершенно нежизнеспособными. Одни из них становились наемниками, другие организовывались в более или менее крупные банды (иногда очень крупные, наподобие шведской Бирки, одного из викингских центров), промышлявшие грабежом и взиманием дани.

Согласно некоторым гипотезам (см. А.Никитин "Князь Игорь: "волк в овцах"), одной из таких крупнейших банд и была "черноморская русь", или собственно "Русия", располагавшаяся в Х-ХI веках вовсе не в Киеве, а на Керченском полуострове, откуда и совершала свои набеги, в том числе и на Византию. "Судя по всему, – пишет Никитин, – на берегах Керченского пролива и в самой Керчи в это время существовал оплот морских разбойников, известных своими набегами на хазар вверх по Дону, перетаскивавших свои суда с Дона на Волгу, спускавшихся в Каспий и доходивших до Абесгуна и Шемахи. Они торговали, грабили, захватывали города, гибли под объединенными ударами хазар и мусульман и потому не могли закрепиться на побережье Каспия. Восточные историки и географы сообщают об их кровавых набегах, оставляя в недоумении относительно того, откуда они появились и куда ушли".

Именно сюда, как свидетельствует византийский историк Лев Диакон, к Киммерийскому Боспору, а не в Киев, как принято думать, вернулся после своего поражения под Византией князь Игорь. Видно, сюда же (а также в другие подобные центры, расположенные на территории Восточной Европы) стекались остатки распадавшихся орд. По сравнению с густонаселенной Европой, где они были обречены, здесь оставалось еще достаточно свободных территорий, чтобы чувствовать себя в безопасности. В это бурное время, когда едва ли не каждое десятилетие было отмечено рождением и гибелью десятков крупных и мелких царств, княжеств, графств, сюда, как в отстойник, выпадало в осадок все, что не вписывалось в узкие рамки государственности, что изначально неспособно было подчинить себя ее жестким канонам, что, наконец, противостояло ей, как противостоит женское начало началу мужскому.

10

Таков след, оставленный в истории наиболее воинственными представителями мужских союзов. Но в число безбрачных мужчин попадали не только воины. Как без труда можно предположить, основной костяк мужских союзов состоял из тех, кому женщины были просто не нужны. Если следовать Василию Васильевичу Розанову, изложившему свой взгляд на сей предмет в известной работе "Люди лунного света", и мужчин и женщин можно распределить по степени их сексуальности вдоль ряда натуральных чисел: +8 +7 +6 +5 +4 +3 +2 +1 +0 –0 –1 –2 –3 –4 –5 –6 –7 –8. Причем числу +8 соответствует максимальная сексуальность. У мужчин – это воинственность скандинавских викингов, у женщин – священная проституция, в основе которой лежит вечная женственность жриц храма любви, описанного Шарлем Масперо в "Истории Востока".

По мере приближения к нулю женственность самки, как и мужество самца, снижаются, а при переходе через ноль самка обретает черты мужчины, а самец становится женоподобным. Как говорит Розанов, это "те, которые не осквернились с женами, понеже девственники суть"... "скопцы от чрева матери", предназначенные для "царства небесного", где "не посягают и не женятся" и "не будут иметь детей". Именно в этих качествах отдельных представителей рода следует видеть, по мнению Розанова, истоки таких широко распространенных в средние века явлений, как христианское монастырство, аскетизм и скопчество. В стадном состоянии качества эти были менее заметны: мера сексуальности может принадлежать только индивиду, стадо же имеет усредненную сексуальность, причем всегда только положительную – иначе его воспроизведение прекратилось бы. Поэтому в полной мере такие качества могли проявиться лишь в новых образованиях, имевших четкую брачную структуру – гаремную или парную. Но в гаремной структуре они могли проявиться лишь у мужчин, а в парной – и у мужчин, и у женщин. Поэтому на востоке появляются евнухи, а в Греции – "блудодействовавшие и ходившие за иной плотью" (Иуд.7) содомиты и гомореянки.

Вот здесь-то и следует искать главную причину противостояния двух древних культур: семитской, с ее институтом левиратного брака, и эллинской, тесно связанной с традициями содомитства, женским бесправием и легендами об амазонках. В первобытных общинах эллинского типа господствовал парный брак, поэтому здесь проблема холостяков проявилась прежде всего в том, что не выполнялась главная задача стада как биологического организма, направленная на оплодотворение самки и воспроизведение потомства. Евреи тоже жили в парном браке, но в силу известных исторических причин, не желая пренебрегать женским потенциалом, изобрели левират. Смысл этого вида брака состоит в том, что женщина по смерти своего мужа, не уходит из общины, а, напротив, для того чтобы остаться, вступает в брак с его младшим братом.

Таким образом, левират – это шаг назад, от парного брака к групповому. И в этой связи естественным выглядит поступок Лота, который для сохранения рода, следуя логике левирата, допускает еще один, следующий шаг к групповому браку, совершая инцест с собственными дочерьми. Поэтому для евреев содомия греков греховна уже в силу того, что позволяет пренебречь воспроизводящей потомство женщиной. В то же время для греков не менее противоестественным, а значит, и греховным, является компромисс евреев по отношению к групповому браку. В этом и состоит разница их исторических позиций.

11

Посмотрим теперь, как отразилась эта разница на их мировоззрениях. Ведь если учесть, что причиной всех противоречий, характерных для материнской общины греческого типа, было снижение роли в ней самки, то, очевидно, и для мировоззрения должно быть характерным снижение роли женского начала в природе.

Однако что же такое "женское начало"? Как оно проявляется и в чем можно его наблюдать? У древних на этот счет сомнений не возникало: этимологически имя "Ева" означает "жизнь", "производительница жизни". Поэтому все, что имеет отношение к жизни во всем многообразии ее проявлений, непосредственно связано с женским началом в природе. С одной стороны, это творчество, сотворение; это порождение, обеспеченные сексуальностью плодовитость и изобилие; это мягкость, ограждающая новорожденную жизнь от грубых прикосновений. С другой – взламывающая асфальт былинка, буйство природных сил, разрушительность первозданных стихий. У арийцев одна и та же богиня, жена Шивы Шакти (олицетворение его творческой энергии), одновременно является и богиней-матерью, носительницей созидательной силы (в этом случае ее имя Джаганматри), и богиней Кали – разрушающей и уничтожающей. Если диалектически осмыслить триединого бога христиан – это Бог Отец. В нашей интерпретации – расталкивающая сила.

Напротив, мужское начало – это сдерживание, ограничение, упорядочивание, формирование, установление нормы, а затем – сохранение, традиция, консерватизм. В нашей интерпретации – ему соответствует сила гравитации. Мужское начало может возникнуть только как реакция на действие женского, как укрощение необузданного напора. Векторно оно направлено в сторону, ему противоположную, и существует, только пока существует порыв, жизнь.

Их взаимодействие – и есть материальный мир, жизнь, ограниченная формой. Если ослабевает женское начало в природе – мир умирает. Он застывает, как ледяной дворец Снежной Королевы. Если же ослабевает начало мужское – происходит разрушение формы, и мир превращается в хаос. Это и есть таинственное Триединство – главный бог многих древних религий. Так, в Тримурти у ариев уже упомянутой нами Шакти (женскому началу в Абсолюте) противостоит Вишну – созидающее формы типично мужское божество. В Египте, в центре событий божественной истории, разыгрывается мистерия борьбы между мужским божеством Гором и Сетом, который хоть и не является божеством чисто женским, но явно тяготеет к нему: к именам связанных с ним священных животных прибавляются определения "буря", "ураган", "мятежник", "восстание", более характерные именно для женского начала, а в ходе борьбы Гор лишает его мужского начала.

У греков соответствующее противостояние, как это заметил Ницше, существует между Дионисом и Аполлоном. Чисто мужским божеством здесь является Аполлон (имя "Аполлон", "Апполион", по утверждению Умберто Эко, есть греческая калька от еврейского слова "Аваддон", "Абаддон", что означает "уничтожение", "прекращение бытия"). Однако и Дионис тоже не несет в себе никаких женских черт. Единственное обстоятельство, связывающее его с женским началом, – это наличие в его свите вакханок – своеобразного рудимента стадности, символизирующего необузданность первобытных страстей. Это подтверждается еще и тем, что Орфей, этот божественный певец, упорядочивающий хаос и превращающий его в прекрасную музыку, то есть представитель типично аполлонического начала, по одним версиям является сыном Аполлона, по другим – Диониса.

Таким образом, у греков противостояние между мужским и женским началами осуществляется не на уровне богов, а лишь на человеческом уровне – между Орфеем и вакханками. То есть это противостояние не принципиального, а сугубо морального порядка. На божественном же уровне, то есть на уровне начал, противостояния не существует. Это говорит о том, что в представлении греков в мире существует только мужское начало, оно всесильно, и противостоять ему ничто не может. Поэтому и убийство вакханками Орфея имеет чисто моральный аспект: это ни в коем случае не победа женского начала над мужским; это победа дикого, звериного в человеке над разумным и светлым.

Вот здесь-то уже на мифологическом, а значит, на глубинном психологическом уровне, у греков начинает просматриваться легкомысленное разделение природы на высшую и низшую, божественную и животную, а также ощущение природного несовершенства совместившего их в себе человека. Неудивительно, что следующий шаг в этом же направлении делает греческая философская мысль, создавая учение о так называемой эманации.

Это учение, вобравшее в себя едва ли не всю античную премудрость и нашедшее окончательную редакцию в неоплатонизме, просто не могло возникнуть на другой почве, кроме греческой. В его основе – представление о некоем едином, идеальном целом, из которого от переизбытка творческой мощи истекает (эманирует) уже гораздо менее совершенный мир. Впервые образ этого идеального Единого возник у Платона в VI книге "Государства", где он сравнивает его с Солнцем, а эманацию – с солнечным светом. Нетрудно заметить, что концепция эта находится в полном соответствии с общим направлением греческой мысли. "Истечение" не предполагает существования противодействующей силы. И поскольку качества "мужское", "женское" возникают лишь во взаимном преодолении, созидающее жизнь Единое не может быть ни женским, ни мужским, то есть является в принципе бесполым. Заметим, не двуполым, как андрогин, а именно бесполым.

Эта концепция имеет серьезный изъян: она дуалистична, то есть предполагает наличие двух не зависимых друг от друга начал. Чтобы объяснить происхождение материального мира, она вынуждена прибегнуть к представлению о некоем экране, на который проецируются изначально пребывающие в Едином идеальные образы, "идеи". Причем для смягчения дуализма "экран" был наделен признаками, прямо противоположными Единому. Если для Единого характерна идеальность форм, то экраном "должно быть что-то неопределенное и лишенное формы" (Плотин, 2.4.). Это нечто получило в неоплатонизме название "материя". Ее смысл – в восприятии "идей" и формировании на их основе материального мира. Ясно, что чем ближе к Единому, тем больше совершенства, света, божественного ума; и, наоборот, чем ближе к материи, тем больше тьмы, плоти, бесформенности, страстей. "Там – истинная жизнь, ибо жизнь здесь есть лишь след, отображающий ту жизнь" (Плотин, 6.9.). Соответственно все, что стремится к Единому, – тем самым стремится к добру; что проваливается в бездну материального, напротив, – ко злу. Смысл человеческой жизни – в восхождении к Единому и его постижении посредством умного экстаза, через отказ от всего плотского.

Таким образом, неоплатонизму не удалось избежать признания существования в природе двух противодействующих сил: материя стала тем вторым началом, без которого создание концепции оказалось бы невозможным. Поэтому можно сказать, что проблема муже-женского начала, изгнанная из концепции Единого, вернулась как бы с другой стороны. Но именно потому, что она появилась столь неестественно, отражение ее в неоплатонизме оказалось зеркальным. Эманация, напирающая и внедряющаяся, стала олицетворять мужское начало в природе, а материя, не противодействующая, но безвольно воспринимающая, – женское. Теперь даже если и не удалось полностью проигнорировать наличие в природе женщины, то по крайней мере можно было сказать, что существенной роли в ней она не играет. В крайнем случае факт ее существования следует расценивать как нечто низшее, темное, отживающее, этакий досадный пережиток, который надо преодолеть на пути к торжеству Духа.

Однако наибольших успехов в деле вытеснения женского начала из всех сфер жизни удалось добиться в христианстве. Возникшее на иудейской почве из идеи монотеизма (единобожия) и не имевшее вначале никакого отношения к античному женоненавистничеству, оно распространилось затем по всему греко-римскому миру, где восприняло только что возникший неоплатонизм как свою теоретическую базу. Вот здесь-то и происходит попытка совместить несовместимое – иудейство и античность, изначально, еще со времен Лота и Эдипа, находящихся друг с другом в состоянии непримиримой вражды, одним из последствий которой была судьба Содома и Гоморры.

Известно, что последовательный монотеизм может опираться на представление о начале мира только как о начале женском. Для неоплатонизма же, как мы только что выяснили, характерно представление о мужском порождающем начале, поэтому он дуалистичен. Эллинистическим христианам неоплатонизм подходил как система, опирающаяся на примат мужского начала, однако не подходит как дуалистическая концепция, идущая вразрез с самой сутью христианства. Однако греческий ум, воспитанный в традициях парного брака, просто не мог воспринять христианство иначе, как в его неоплатоническом варианте. Поэтому происходит то, что в данном случае только и могло произойти: второе начало попросту игнорируется, будто его и нет. В результате возникает парадоксальная ситуация, при которой монотеистический мир оказывается выстроенным, как дуалистический, но никаких следов этого второго начала в нем нет.

Дело в том, что по логике вещей, если модель монотеистична, роли Божественной Триады в ней должны были распределиться следующим образом: Бог Отец – начало женское, порождающее; Бог Дух Святой – мужское, формообразующее; а Бог Сын – результат их совместных действий, представляющий материальный мир. Но в том-то и дело, что благодаря неоплатонической концепции Бог Отец оказывается началом мужским, Бог Дух Святой не мог оказаться не чем иным, как исходящей от Отца волей, или эманацией, а Бог Сын, согласно этой новой логике, предстал как результат действия воли Творца, то есть фигура целиком фантастическая, а потому произвольная. На Константинопольском Соборе в 381 году этот абсурд о Едином в Трех Лицах Боге был закреплен навеки. Утверждением догмата о Триединстве была одержана окончательная победа мужского начала над женским, патриархата над матриархатом, абсурда над здравым смыслом.

12

Подведем итоги. Из нашего анализа следует, что всю человеческую историю можно рассматривать как процесс распада первобытного стада и превращения его в социальное общество. Стадо являлось единым организмом, ведшим благополучный образ жизни в условиях полной гармонии с природой. Этот организм обладал не только единым сознанием и единой волей, но был андрогинным и бессмертным, поскольку гибель его особей воспринималась им как регенерация клеток и не имела значения для организма в целом. Поэтому процесс распада этого организма шел мучительно, явился для составлявших его особей подлинной трагедией и породил множество противоречий.

Суть этого процесса заключается в противоборстве двух начал – мужского и женского, изначально находящихся в единстве. Мужское начало проявило себя в стремлении расчленить первобытное стадное единство и на его обломках построить новые, уже внеприродные формы. Женское – напротив, было направлено на разрушение новых, внеприродных форм и на восстановление первобытного единства. Оба эти начала представляют собой на человеческом уровне не что иное, как те космические силы, которые создали мир. Мужское – соответствует воле и силе гравитации, оно направлено к полюсу гравитации, к познанию мира и тем самым – к уничтожению и смерти. Женское – соответствует сотворившей жизнь расталкивающей силе и ностальгии по центру природного равновесия и направлено к состоянию гармонии с универсумом (см. "О мозге-универсуме", 7). Результат их взаимодействия и есть социальный мир.
О метаморфозах слова

1

Но вернемся все же снова в состояние первобытного единства и стадной общности – ведь именно там находится точка приложения управляющих миром сил. На этот раз нам это нужно для того, чтобы проследить, как их разрушение могло повлиять на возникновение таких феноменов, как членораздельный язык, мифология, религия и искусство.

Мы выяснили, что разрушающим для стадной общности фактором оказалось появление у человека такого свойства, как психологическая память (см. "О началах мужском и женском", 4). Сама же память явилась следствием смещения человека в энергетике универсума от центра природного равновесия к центру комфорта. Как мы помним, это смещение происходило вопреки физиологическому опыту человека и потому начало оставлять в его психике след в виде возникающих при этом ощущений (см. "Человек и его восприятие", 5).

Но сами по себе чистые ощущения запечатлены памятью быть не могут. Чтобы ощущение осталось в памяти, оно должно обрести форму. Поэтому одновременно с памятью возникает образ объекта, который является не чем иным, как обретшим форму ощущением. Так ощущение превращается в восприятие, отличающееся от ощущения тем, что является ощущением предметным, обретшим форму (см. "Человек и его восприятие", 6).

Известно, что вслед за восприятиями наступает реакция на них организма. Мы помним, что у простого организма реакция возникает сразу на комплекс ощущений и потому является единой и нераздельной (см. "Человек и его восприятие", 2). Такая реакция всегда направлена к центру природного равновесия и представляет собой обратную связь, при помощи которой организм корректирует свое положение относительно центра природного равновесия. У собаки это лай, у хамелеона – изменение окраски, у осьминога – выделение темного облака и т.д. Реакция человека была, по-видимому, двигательно-звуковой. Причем, поскольку в этот период человек ничем не отличался от других простых организмов, действия его были рефлекторны, а сопровождающий их звук – таким же нераздельным, то есть нечленораздельным, как и сама реакция.

Но так происходит до тех пор, пока организм направляет свои усилия в сторону центра природного равновесия. Если же его деятельность начинает приобретать внеприродный характер, и направлена к центру комфорта, создается внеприродная ситуация, которая воспринимается, а затем закрепляется в памяти в виде конкретного образа. Но тогда и реакция в связи с появлением образа тоже должна измениться. Поскольку организмом воспринимается уже не комплекс недифференцированных ощущений, а конкретный образ, реакция его на этот конкретный образ тоже не может быть недифференцированной. Отныне она становится конкретной реакцией на конкретный образ.

Конкретной двигательной реакцией на конкретный образ является конкретное действие, направленное на создание искусственной среды обитания. Что же касается конкретной звуковой реакции, то ею может быть только столь же конкретный звук, который должен стать своеобразной характеристикой образа. На мой взгляд, в распоряжении нашего предка были два варианта, позволяющие добиться конкретной звуковой реакции на конкретный образ.

Первый, когда каждый образ характеризуется звуком, отличавшимся от другого звука по высоте звучания, как в музыке. Однако здесь, чтобы отличить одну звуковую реакцию от другой, просто звука недостаточно: звук не воспринимается сам по себе, но только по отношению к другому звуку. Поэтому в данном случае понадобилось бы сочетание звуков, музыкальный аккорд. Кроме того, чтобы конкретизировать реакцию для каждого отдельного образа, нужно, чтобы реакция эта отражала само существо образа, а музыкальный звук отражает скорее существо эмоционального переживания, чем существо образа. Поэтому для нашего первобытного предка музыкальный вариант был явно неприемлем.

Я думаю, основой для возникновения членораздельной речи послужило звуковое подражание образу, его звуковая имитация. Во-первых, если реакция складывается из имитирующих звуков, она уже не может быть единой и нераздельной. Она становится реакцией, разделенной на отдельные звуки, или, иначе говоря, членораздельной. А во-вторых – вряд ли можно найти какой-либо иной вариант, который позволил бы отразить в звуке существо образа лучше, чем звукоподражание. Имитирующий звук как бы живописует образ, в нем образ получает свое наиболее полное изображение. Причем такая реакция, будучи еще бессознательной, способна на физиологическом уровне находить каждому конкретному образу практически идеальные фонетические соответствия.

Поскольку одновременно с членораздельной реакцией возникает память, сама эта реакция запоминается так же, как и вызвавший ее образ. Отныне она становится знаком каждого нового образа, а найденные для конкретных образов фонетические соответствия – именами этих образов. Возникший из этих имен язык оказывается языком, состоящим из конкретных имен, или имен собственных. Примером такого языка может служить приведенный Робертом Грейвсом в "Белой богине" так называемый "древесный" алфавит, которым пользовались кельтские друиды. В нем пять гласных и тринадцать согласных звуков являются именами соответствующего числа деревьев и кустарников.

2

Первая серьезная проблема, с которой сталкивается первобытное сознание на этом пути, заключается в том, что количество имитирующих звуков в языке всегда конечно, в то время как количество зрительных образов, требующих конкретной реакции, возрастает по мере того, как человек вступает во внеприродный контакт со все большим количеством явлений. Поэтому рано или поздно должен был наступить момент, когда для получения новых звуковых соответствий одних имитирующих звуков окажется недостаточно. Вот здесь-то первобытному сознанию, по-видимому, не остается ничего иного, как решать проблему наделения именем каждого нового образа путем построения цепочки из звуков между тем образом, который уже известен, и тем, который только проявился. Так был найден алгоритм, позволивший человеку решить проблему наделения именами собственными всего многообразия открывающихся перед ним явлений.

Первыми смысловыми цепочками такого рода были, судя по всему, такие же звукоподражательные имена, только составленные из комбинации имитирующих звуков. Не случайно в именах некоторых арийских богов ясно слышатся отзвуки олицетворяемых ими стихий. Так, в имени бога ветра Ваю слышится завывание, в имени бога водных просторов Варуны – журчание, а в имени бога огня Агни – видятся языки пламени. Несомненно, эти боги – одни из первых свидетелей произошедших с человеком перемен.

В дальнейшем, когда связи между явлениями становятся более разветвленными, возникает необходимость комбинировать уже не только звуки, но и сами комбинации звуков. Иначе говоря, появляется потребность комбинировать слова. Так образуются смысловые цепочки, связывающие одни явления с другими при помощи ряда слов. Например, в памятнике заупокойных текстов древнего Египта "Книге Амдуат", врата царства, через которые следует великий бог, носят название "Великие-Формы-И-Порождающие-Образы", название самого царства – "С-Глубокой-Водой-И-Высокими-Берегами", название часа ночи, который сопутствует великому богу в пещере – "Звездная-Владычица-Барки-Которая-Отталкивает-Врага-Своим-Появлением" и т.д. Кроме того, многие из египетских личных имен (подобно шумерским, аккадским и др.) тоже представляли собой предложения из значимых слов (например, имя Тут-Анх-Амон переводится, как "Образ-Живой-Амона"). То есть способом, посредством которого получают имена новые, ранее не известные образы, становится фраза, которая рождается из совокупности имен собственных.

3

И здесь мы должны обратить внимание на одну особенность, отличающую первоначальный язык от современного. В первоначальном языке фраза не может быть просто произвольным набором слов, она имеет четкое структурное строение, в соответствии с которым первобытное сознание выстраивает связи между явлениями. Благодаря этой структуре вновь возникающие явления получают определения через связь с уже известными.

Один из примеров такой структуры мы находим в поэме Гесиода "Теогония". Здесь порядок появления в восприятии образов представлен как порождение одних явлений другими. Так, Ночь, рожденная Хаосом, становится матерью Мора, Смерти, Сновидений, а также Судьбы (в виде трех сестер), Мести (Немезиды) и Раздора (Эриды). Последняя дает начало тяжкому труду в сопутствии голода и скорби, а также становится матерью убийствам, битвам и всяческим беззакониям. Титан Океан (Глубокий поток), взяв в жены свою сестру, титаниду Тефию, порождает с ней все реки и три тысячи Океанид – бесчисленные водные источники. Гиперион – огненный, сияющий титан, видимо, отождествляемый с ярким сиянием дня, порождает Гелиоса (Солнце), Селену (Луну) и Эос (Зарю). И т.д.

Другой пример – древний Египет. Там посреди первобытных вод Нуна вознесся на холме верховный Атум, чье имя могло толковаться как "Все". Из самого себя Атум произвел чету – Шу (Воздух) и Тефнут (Влагу). От первой четы родилась вторая чета – Геб (Земля) и Нут (Небо). А потом к Атуму, его детям и внукам были присоединены еще две четы правнуков, порожденных Землею и Небом. Это Осирис, Исида, Сет и Нефтис.

Аналогичная система характерна и для древнеиндийской традиции. Так, в "Субала упанишаде" сказано: "Говорят так: чем это было?.. От этого родилась тьма, от тьмы – первоначало существ, от первоначала существ – пространство, от пространства – ветер, от ветра – огонь, от огня – воды, от вод – земля. Так возникло яйцо. Просуществовав год, оно разделилось надвое. Из нижней половины возникла земля, из верхней – небо; в середине – божественный пуруша, тысячеголовый, тысячеглазый, тысячерукий пуруша... Из его дыханья, идущего вниз, родились нишады, якши, ракшасы и гандхарвы; из костей – горы, из волос – трава и деревья, из лба – Рудра – воплощение гнева". Причем все индийские веды, а также науки о произношении, грамматике, этимологии, метрике, "возникли с выдохом этого великого существа", то есть именно как начало речи.

Правда, в других источниках происхождение мира связано не с порождением, а с иными факторами. Например, в скандинавском эпосе – это расчленение на составные части великана Имира. Из его тела боги сделали землю, из черепа – небо, из костей – горы, из волос – деревья, из зубов – камни, из мозга – облака и т.д. Но эта особенность, вероятно, не более чем дань ментальности воинственного населения Скандинавии. Сам же порядок, по которому происходит расчленение великана Имира, соответствует порядку порождения в мифологиях Греции и Египта.

Не сложно заметить, что порядок построения фразы в этих текстах в точности соответствует порядку построения логического суждения, или так называемого силлогизма, определение которому дает еще Аристотель в "Первой Аналитике": "Если три термина так относятся между собой, что последний термин целиком содержится в среднем, а средний целиком содержится в первом или вовсе не содержится в нем, то для этих крайних терминов необходимо имеется силлогизм. Средним термином я называю тот, который сам содержится в одном, в то время как в нем самом содержится другой, и который по положению оказывается средним. Крайними же я называю и тот, который содержится в другом, и тот, в котором содержится другой". Если перевести поэму Гесиода на язык силлогизма, то можно сказать, что поскольку Гелиос, Селена и Эос происходят от Гипериона, а Гиперион происходит от Земли, то Гелиос, Селена и Эос имеют происхождение от Земли.

Таким образом, наше логическое, так называемое дедуктивное, мышление берет начало из связей, возникавших между образами в процессе их раскрытия сознанием, а изобретенная Аристотелем формальная логика является рационализацией того механизма, который сложился стихийно, в ходе формирования языка. С тех пор, когда мы наблюдаем новое для нас явление и хотим определить его суть, то вначале анализируем, каким из известных нам явлений оно присуще, каким не присуще и каким присуще лишь частично. Мы определяем, в каких отношениях оно находится с явлениями, нам известными, находим ему точное место в их ряду, а затем соединяем известное с неизвестным цепочкой понятий. То есть действуем точно в русле той последовательности, которая запомнилась нашему сознанию как последовательность порождения (или сотворения).

Таким образом, как заметил еще Алексей Федорович Лосев, мифология – это не выдумка, не фантастический вымысел, не отражение идеального бытия, не схема и не аллегория, не примитивно-научное построение, не метафизическое построение, не поэтическое произведение, не религиозное создание, не историческое событие как таковое и даже не чудо. Мифология – это язык, а миф – имя собственное. Само же имя представляет собой фразу (или систему фраз), составленных из таких же имен, которые выстроены в определенный смысловой порядок с целью выявления сущности каждого предмета или явления.

Ярким примером подобных мифов-имен являются гимны "Ригведы", созданные древними арийцами примерно в XV веке до нашей эры. Это своеобразные поэтические характеристики явлений, олицетворяемых богами Агни, Индрой, Сомой, Варуной и другими. Как, не скрывая удивления, пишет одна современная исследовательница, "в сознании риши (автора гимнов – Авт.) не было четкой границы между одушевленным и материальным, живым существом и вещью, человеком и животным, абстрактным и конкретным". Реакция исследовательницы понятна: в современной науке принято считать, что древние воспринимали богов как амбициозных господ, которым надо петь хвалебные гимны, нацеленные на их умилостивление. На самом же деле, как мы убедились, герои гимнов являются не личностями, а стихиями, поэтому задача риши заключалась не в том, чтобы говорить комплименты, а в том, чтобы дать этим стихиям четкие определения.

4

Итак, мифология – явление рациональное. В ней нет выдумки, воображения и фантазии. Она ничего не измышляет, не предполагает и не изобретает. Она только объективно отражает то виденье, которое было присуще нашему предку на этапе перехода от стада к роду. Причем, как мы могли убедиться, отражает вполне реалистично. И все же у мифологии имеется ряд специфический черт, которые придают ее образам сугубо мифологический облик. И в первую очередь это касается одушевленности описываемых стихий. Причина такого явления заключается вовсе не в буйной фантазии, которая, как принято думать, якобы была присуща нашим предкам. Она – в особенностях мифологического сознания, которое, конечно же, в корне отличается от современного.

Чтобы понять, что представляло собой мифологическое сознание, необходимо вернуться к механизму возникновения образа и посмотреть, как он влияет на характер представлений нашего предка. Для удобства процесс возникновения образа я разделил бы на три стадии. К первой я бы отнес состояние, когда явление полностью находится во внутреннем мире человека и во внешний еще не проявилось. Вторая – стадия перехода от полной непроявленности к полной проявленности. И третья – когда явление уже стало объектом внешнего мира.

В первой стадии явление образа не имеет. Оно не воспринимается сознанием, а значит, и не осмысливается. Человек ощущает это явление только как свой внутренний мир, но не видит как объект внешнего мира. Ощущение организмом такого явления равносильно ощущению самого организма.

Полной противоположностью этому состоянию сознания является стадия третья. Здесь явление воспринимается уже как объект внешнего мира. С миром внутренним оно теперь не связано. Если в первой стадии явление оставалось для человека как бы незамечаемым, то здесь оно привлекает первостепенное внимание именно как нечто только что проявившееся.

Но самая важная для нас – вторая стадия, поскольку именно в ней заложен механизм придания образам специфически мифологических черт. С одной стороны, это состояние, когда явление целиком остается во "внутреннем" мире. Оно еще слито с организмом, и ощущение организмом явления воспринимается как ощущение самого организма. Но человек уже направил на него свое внимание, он отличает его от общего фона, а значит, видит как объект. То есть на этой стадии человек воспринимает каждый объект как самого себя.

Надо сказать, что период, в течение которого шел процесс выделения человеком своих внутренних ощущений в восприятия внешнего мира, занял, видимо, не одно тысячелетие. И все это время его внутренний мир был заполнен растениями, рыбами, рептилиями, животными и птицами. Именно во внутреннем мире первобытного существа грохотали громы, сверкали молнии, бушевали ураганы и светило солнце. Но внутренний мир – это еще и мир аффектов и чувств, и в нем в течение многих тысячелетий эти аффекты и чувства пребывали в неразрывном единстве с явлениями природы.

Человек как бы одушевлял природу своими чувствами. Можно сказать, что по мере развертывания воспринимающего сознания он сам побывал сначала деревом, кустом, рекой или камнем, а затем и рыбой, змеем, птицей или коровой. Вот почему историю основания Афин предание возводит к змееногому Кекропу, Дафна превращается в лавр, а прекрасный юноша Нарцисс – в цветок; в даосских мифах Лао-Цзы рождается от падающей звезды, а император Яо – от красного дракона; предками племени аранда были человеко-вороны, а в мифах папуасов маринд-арим, записанных швейцарским этнографом Вирцем, рассказывается о сыне змеи, из головы которого выросла кокосовая пальма.

Если учесть, что одновременно с объектом возникает память, а реакцией на возникновение объекта является членораздельный звук, то становится ясно: на стадии перехода от внутреннего мира к внешнему явление, которое продолжает пребывать во внутреннем мире, закрепляет в памяти свой образ и получает имя. Таким образом, человек каждый раз как бы дает имя самому себе. Вначале он называет себя Хаосом, потом Землей, потом деревом, зверем и только потом – человеком. Отсюда глубинное тождество, которое в условиях мифологического сознания существует между человеком и явлением, человеком и именем явления, именем явления и самим явлением. В "Субала упанишаде" говорится, что в процессе творения, "став богом, он (в данном случае Брахма, – Авт.) сотворил богов; став риши – риши". Таким же способом (то есть становясь ими) "он сотворил якшей, ракшасов, гандхарвов, деревенских и лесных жителей, скот".

Следует подчеркнуть, что явления раскрываются и получают предметную форму в результате рефлексии сознания над той частью мира, которая находится в скрытом состоянии. Поэтому происходит постоянное движение явлений из первой стадии во вторую и из второй в третью. Так, получившее во второй стадии образ и имя явление переходит в третью и занимает место среди явлений "внешнего" мира, в то время как из первой стадии во вторую для получения образа и имени выдвигается новое явление, бывшее до сей поры скрытым.

Но, переходя в третью стадию, явления эти благодаря памяти продолжают сохранять свойства, полученные ими во второй стадии: то есть остаются живыми, хотя по отношению к организму стали внешними. Поэтому для человека эпохи матриархата весь мир был наполнен одушевленными сущностями, которые имели облик явлений и носили имена богов. Так, Павсаний свидетельствует, что в Сикионе Зевсом считали каменную пирамиду, в городе Феспия воплощением Эроса был священный камень, а Плутарх рассказывает, что в Спарте особо чтили два соединенных перекладиной бревна: их принимали за неразлучных братьев Диоскуров – Кастора и Полидевка. То есть и каменная пирамида, и камень, и даже два бревна были для человека такими же одушевленными сущностями, как и он сам.

5

Еще одной чертой мифологического сознания является восприятие явлений в облике чудовищ. Среди мифологических персонажей нередко встречаются гигантские человеко-змеи, тысячеглазые, тысячерукие великаны, люди-кентавры с туловищем коня, сфинксы и прочие миксантропические существа. Я думаю, образы эти являются прямым следствием недифференцированности первобытного восприятия. Поскольку первые восприятия пробуждающегося сознания представляли собой нечто имеющее самые общие контуры, почти лишенные форм (см. "Человек и его восприятие", 4), вероятнее всего, они содержали в себе не одно конкретное явление, а сразу множество явлений, слитых в единый образ: стадное сознание еще не в состоянии было отличать их друг от друга.

В "Теогонии" Гесиода первые порождения Хаоса вообще не имеют конкретных черт. Ни Эрос, ни Тартар, ни сам Хаос не поддаются отождествлению. Одна только Гея (Земля) названа здесь "широкогрудой". Это уже потом, спустя тысячелетия, Эрос обретет свой традиционный облик лукавого бога любви, а Тартар превратится в темницу для поверженных врагов. Вначале это была просто совокупность каких-то явлений, смешанных с некими смутными побуждениями, которые первыми оказались "выделены" первобытным сознанием.

Характерно, что из Хаоса одновременно появляются и Земля, и Эрос (любовь), то есть объект и чувство: они еще не различаются сознанием. Что же касается самого Хаоса, то о нем вообще можно судить только по этимологии. Слово chaos берет начало от корня сha, chaino, "зевание", "зев", "зеваю". По-видимому, это и есть то состояние сознания, которое предшествовало появлению первых образов. В мифологии оно считается первопотенцией, которая составляет изначальную целостность и включает в себя все явления.

В то же время принадлежащий следующему поколению порождений Тифон уже несет в себе некоторые конкретные черты. В отличие от первых сущностей, которые нам известны только по именам, он уже имеет сотню огненноглазых змеиных голов, а из его недр раздаются "невыразимые голоса" – то рев быка, то львиный рык, то собачий лай или змеиный свист, а то вдруг внятный голос, доступный для понимания. Конечно, это еще не явление. Скорее это чувство, и я бы обозначил его как "Страх-Перед-Беззвездной-Ночью" или что-либо в этом роде. Тем не менее, он имеет имя собственное, что свидетельствует о восприятии его нашими предками именно как самостоятельного явления.

Но вот стадо оказывается на пороге преобразования в материнский род, и первобытная всеобщность распадается на ряд более конкретных явлений. Таковы в греческой мифологии собакоголовые Эринии, крылатые, с девичьими головами, чудовищные птицы Гарпии, человек с головой быка – Минотавр, змееногие гиганты, змееволосая Медуза и многие другие существа. Они хотя и не утратили еще своего совмещенного характера, но уже имеют вполне индивидуальные черты, по которым их можно узнавать. Причем если, например, титаны все еще продолжают совмещать несколько явлений в одном образе (как, например, Гиперион совмещает черты Солнца, Луны и Зари), то циклопы уже вполне конкретны: Бронт – это гром, Стероп – молния, Арг – ослепительный блеск молний.

Таким образом, вторым фактором, придающим мифологическим персонажам фантастический облик, является недифференцированность первобытного сознания, совмещающего в одном образе несколько явлений. По-видимому, образы эти, по сей день оказывая немалое влияние на нашу психическую жизнь, как раз и являются тем ее "всеобщим основанием", которое Юнг назвал архетипами коллективного бессознательного.

6

И, наконец, еще одно свойство мифологии – это всеохватывающая система связей. Обратим внимание: согласно Гесиоду, первыми сущностями, появившимися из Хаоса, были Гея (Земля), Эрос (Любовь) и Тартар. Затем тот же Хаос порождает Тьму (Ночь) и Эреб (Мрак). Эти последние при посредстве Эроса вступают друг с другом в брак, в результате которого рождаются Эфир и День. Далее Земля порождает Уран (Звездное небо) и, "отдавшись объятиям Тартара страстным", – Тифона, а затем, вступая в союз с Ураном, дает жизнь двенадцати титанам, ставшим сущностями уже второго поколения.

В свою очередь эти титаны (шесть сыновей – Океан, Кой, Крий, Гиперион, Иапет, Кронос и шесть дочерей – Тейя, Рея, Фемида, Мнемосина, Феба и Тефия) тоже вступают друг с другом в браки. В результате появляется уже третье поколение сущностей. Среди них не только Гелиос (Солнце), Селена (Луна), Эос (Заря) и три тысячи Океанид (водные источники), но и те шесть порождений, которые займут впоследствии ведущее место на греческом Олимпе, – Деметра, Аид, Гестия, Посейдон, Зевс и Гера.

Таким образом, рождение одних сущностей другими оказывается установлением между ними, на основе опыта раннеродовой жизни, причинно-следственных связей. Причем, после того как собственные имена получают сущности второго уровня, имя сущности, относящейся к первому уровню, становится объединяющим их центром. Поэтому связи, которые устанавливаются первобытным сознанием между сущностями нескольких поколений, строятся в полном соответствии с правилами дедукции, когда из некоего общего центра осуществляется переход ко все новым частным объектам или явлениям.

Но мифология – это не только объекты и явления. Это в первую очередь язык. И язык этот оказывается организованным сложнейшей системой связей, в которой каждый смысловой центр, представляющий имя собственное, является структурным узлом для построения смыслового центра следующего порядка. Более того, каждое слово этого языка, будучи именем того или иного мифологического персонажа, становится тождественно тому смысловому и эмоциональному пространству, которое раскрывается в соответствующих ему мифах. Поэтому слово это выходит за рамки своего локального значения и реализуется всей совокупностью связей, определяющих его как имя собственное.

7

Если весь свод представлений, который мы числим как мифологический, представить себе в виде единого целого, то очень легко можно заметить, что он четко делится на две неравные части. Первая представлена едва ли не единственным источником – поэмой Гесиода "Теогония". Вторая, напротив, широко известна по литературной традиции. Это и шумеро-вавилонский "Гельгамеш", и индийские "Махабхарата" и "Рамаяна", и поэмы Гомера, и скандинавская "Старшая Эдда", и многое другое. Эти две мифологические системы отличаются друг от друга самым кардинальным образом.

Первая вообще не знает человеческих форм. Ее персонажи имеют облик стихий. Их характеризуют не деяния, а только имена и родственные связи. Поэтому поэма так и называется "Теогония" – рождение богов. Фактически это язык, который состоит из имен собственных и является способом определения понятий. Поэтому в поэме значительное место занимают голые перечисления имен, своеобразные каталоги мифологических фигур.

Вторую я бы назвал концептуальной. Здесь в центре событий находится человек. Боги осуществляют свои функции именно по отношению к человеку. Так, у греков Гера покровительствует браку, Афродита – любви, Аполлон – искусству, Деметра – культурному земледелию, Гефест – ремеслу и т.д. При этом все они активно вмешиваются в жизнь людей, участвуют в войнах и даже вступают с ними в брачные связи. Кроме того, если в мифологии порождений иерархии между ее персонажами не существует (какая может быть иерархия между явлениями природы?), в мифологии концептуальной Олимп возглавляется верховным богом Зевсом, а у остальных богов есть свое место в пантеоне.

Эти две мифологические системы знаменуют собой два этапа в развитии сознания. Первая целиком относится к эпохе матриархата. Ее историческая задача – наделение именами зрительных образов, появлявшихся перед человеком по мере его вступления во внеприродный контакт со все большим количеством явлений. Вторая возникла в связи с исчерпанностью первой задачи, поскольку к моменту перехода в патриархат все образы, видимо, уже получили свои имена, а продуцировать новые подсознание прекратило. Но, чтобы стало понятно, почему произошли эти изменения в характере мифологии, мы должны выяснить, какие превращения совершались при этом у человека в сознании.

И здесь нам нужно обратить внимание на тот факт, что, продвигаясь по пути развития языка, человек все в большей степени отклоняется от центра природного равновесия в сторону центра комфорта. Именно в связи с отклонением от центра природного равновесия возникают восприятия комфорта, которым соответствует конкретная звуковая реакция. При этом, как мы помним, восприятия комфорта становятся восприятиями так называемого "внешнего" мира, а соответствующий им звук – знаком этих восприятий.

Но, помимо восприятий "внешнего" мира, существует еще и "внутренний" мир, или мир организма. Причем, в отличие от "внешнего" мира, там продолжают господствовать беспредметные, не имеющие форм ощущения, которые мы называем чувствами. Это не что иное, как мир нашего подсознания. И если центром ощущений "внешнего" мира теперь является центр комфорта, то центром подсознательных ощущений продолжает оставаться центр природного равновесия, противоположный центру комфорта.

Не сложно понять, что, когда центр физиологического равновесия перемещается из центра природного равновесия в центр комфорта, часть ранее целостной звуковой реакции тоже перемещается в центр комфорта для отражения новой, возникшей здесь ситуации. Именно здесь, в центре комфорта, эта часть звуковой реакции превращается в членораздельные звуки.

Но для отражения восприятий комфорта организм использует только часть своей целостной реакции. Другая же ее часть продолжает оставаться в центре природного равновесия. Эта оставшаяся в центре природного равновесия часть реакции является своего рода компенсацией, возникшей в ответ на отклонение организма от центра природного равновесия. Она нужна организму для сохранения целостности психики, травмированной отделением от нее части восприятий. Поэтому как членораздельный язык, являясь реакцией организма на его перемещение в центр комфорта, отражает восприятия центра комфорта, так задача компенсации – отражать восприятия центра природного равновесия.

Но восприятия центра природного равновесия – это восприятия внутреннего мира, восприятия подсознания. Они беспредметны, то есть не имеют образа и членораздельными звуками отражены быть не могут. Поэтому, чтобы отразить восприятия подсознания, организм должен был выработать такой язык, который мог бы отражать беспредметное.

Чтобы понять, что это за язык, нужно проанализировать, что организм теряет в результате своих внеприродных действий и внеприродной реакции на эти действия. Известно, что прежде чем совершить такие действия, организм должен воздержаться от действий рефлекторных, совершаемых под влиянием аффекта. Но аффективные действия – это действия эмоциональные. Воздерживаясь от аффекта, организм утрачивает эмоциональную часть реакции. Значит, та часть ощущений, которую мы относим к подсознательным ощущениям внутреннего мира, принадлежит к области эмоциональных переживаний.

Я думаю, область эмоциональных переживаний включает в себя три основных компонента: это эмоциональное движение, эмоциональный звук и сам образ, который вызвал эти эмоциональные чувства. Благодаря памяти эмоциональное воспоминание об этих компонентах остается с человеком навсегда. Поэтому и компенсироваться оно может столь же эмоциональным звуком, эмоциональным движением и эмоциональным изображением. Эмоциональным движением становится язык жеста, эмоциональным звуком (возгласом) – язык отличных друг от друга по высоте звуков (мы упоминали о нем в начале раздела как об альтернативе звукоподражанию), а эмоциональным изображением – рисунок образа.

В дальнейшем эти три эмоциональных действия претерпевают существенные изменения. Чем больше развивается членораздельный язык, чем в большей степени он берет функцию передачи информации на себя, тем больше функция эта, ранее органично входившая в целостную и нераздельную первобытную реакцию, покидает область эмоциональных переживаний. Поэтому эмоциональные переживания, постепенно утрачивая функцию передачи информации, тоже развиваются, но только в сторону чистой эмоциональности, камерности. Так, язык жеста становится танцем (его смысловая часть выделяется в театральное действо), язык звука становится музыкой, а язык рисунка превращается в живопись, из которой вырастают затем и письменность, и архитектура.

Вот почему уже в верхнем палеолите в пещерах и на скалах появляются изображения животных, в памятниках этого периода находят изготовленные из трубчатой кости, имеющие боковые отверстия флейты, а на одном из рисунков мадленской эпохи изображены первобытные танцы, имитирующие с помощью масок сцены охоты, рыболовства, собирательства и брачных отношений.

Таким образом, мы обнаружили три фактора, компенсирующих членораздельную часть языка. Это язык эмоционального жеста, язык эмоционального звука и язык эмоционального изображения. Но есть, по-видимому, еще и четвертый фактор, который как раз и является главной причиной изменений, произошедших с древней мифологией.

Дело в том, что в результате отделения от целостной реакции ее части нарушается не только равновесие с оставшейся частью реакции – нарушается сама целостность реакции. Поэтому, чтобы получить полную компенсационную реакцию, мало отражения только тех восприятий, которые оказались не выраженными в слове. Необходимо также отражение целостного, включающего в себя и внутреннюю, и внешнюю сферу, переживания организмом своего отторжения от центра природного равновесия.

Следует заметить, что внутренний мир организма – это область, откуда исходят "команды" на подсознательные, то есть рефлекторные действия. Когда человек был простым организмом, его рефлекторные действия обеспечивали ему оптимальный режим функционирования в среде, то есть были в известной степени безошибочны. Но когда он стал создавать для себя искусственную среду обитания, законы пребывания в среде перестали быть для него значимыми. Его связь с природой утрачивается, и рефлекторные действия становятся ему не нужны. Теперь область подсознания начинает контролироваться его сознанием, ее "команды" прекращают выполняться без обдумывания, а действия, перестав быть рефлекторными, утрачивают свою безошибочность.

Вот здесь-то, в дополнение к эмоциональным жесту, звуку и рисунку, видимо, и возникает необходимость в компенсирующем возможность совершения ошибки факторе. Таким фактором могла стать практика накопления информации о правилах поведения в той или иной ситуации с их последующей сакрализацией в каноне. Причем для получения такой информации мог быть использован только такой источник, в котором отражался бы опыт жизни в условиях именно внеприродного существования. В то время у человека был один такой источник. Это мифологически осмысленная реальность.

Таким образом, с одной стороны, к моменту перехода к патриархату завершается программа по созданию мира форм и наделения этих форм именами собственными, а с другой – появляется необходимость в мировоззрении как факторе, компенсирующем утрату способности к рефлексивным действиям. Отныне рефлексия сознания, ранее направленная на окружающий мир для его отражения в слове, переключается на новый объект, каковым является запечатленный в слове образ мира. Начинается как бы процесс осмысления уже осмысленного. Эта осмысленная сознанием мифология становится не чем иным, как первой концепцией мироздания, один из вариантов развития которой я и предлагаю рассмотреть ниже на примере греческой мифологии.

8

Чтобы определить, по какому пути могло пойти это развитие, необходимо прежде выяснить те обстоятельства, которые должны были побудить нашего предка искать им объяснения. Я думаю, их три.

Первое состоит в том, что у человека, вступившего в эпоху патриархата, меняется само ощущение явления. В прежние времена между человеком, явлением и именем явления существовало тождество (см. настоящий раздел, 4): во-первых, ощущение организмом явления воспринималось как ощущение самого организма; во-вторых, давая явлению имя, человек как бы давал имя самому себе; и, в-третьих, имя, которое человек давал явлению, составляло самую суть явления и воспринималось им как само явление. Теперь же человек, явление и имя явления оказались разделенными. Явление заняло свое место во внешнем по отношению к человеку мире, а имя, отделившись от явления, перестало отождествляться с самим явлением. Иначе говоря, из восприятия человека исчезло ощущение его общности с явлением, а значит, и ощущение одушевленности явления.

Кроме того, дифференцированное сознание эпохи патриархата больше не может воспринимать совмещенные образы в виде отдельных сущностей. Поэтому постепенно происходит их распад. Кентавры распадаются на лошадей и на людей, гиганты – на людей и на змей и т.д. В результате кентавры, гиганты и другие подобные существа как бы исчезают у человека из поля зрения, и это явление, несомненно, тоже требует своего объяснения.

И, наконец, не отождествляя более себя с явлениями, человек начал осознавать в качестве явления самого себя. При этом необходимо учесть, что мир явлений в то время представлялся человеку как бы одной большой семьей, все члены которой пребывали друг с другом в состоянии родства. Поэтому можно не сомневаться, что человеку было очень важно понять, какое место в этой семье среди других явлений занимает он сам.

Таким образом, главной причиной, побудившей человека искать объяснения открывшейся ему реальности, были изменения, произошедшие с его восприятием. Фактически он оказался в другом, незнакомом мире, и у него появилась потребность найти объяснение новым для себя явлениям. И здесь ему понадобилось освоить такие методы, которых раньше в его арсенале не было. И в первую очередь – язык абстрактных категорий.

Перестав ощущать одушевленность явлений, о которой говорила его родовая память, человек, несомненно, почувствовал несоответствие между тем, что ощущал, и тем, о чем помнил. Поэтому ликвидировать такое несоответствие можно было только одним путем, а именно – придумав ему правдоподобное объяснение. И поскольку подсказать решение теперь могла только логика, она, видимо, и подсказала, что если явление одушевлено без участия человека, значит, за явлением стоит одушевляющая его сущность.

По-видимому, это и есть первое в истории человечества умозаключение. А далее недалеко и до первого в истории человечества обобщения: если некая сущность способна одушевить явление, значит, она управляет явлением, иначе говоря, является его господином. А если у данного явления есть господин, значит, он есть и у другого явления. И если у каждого явления есть свой господин, значит, вся совокупность явлений имеет общее свойство: наличие господ или, иными словами, богов, поскольку, если верить "Этимологическому словарю" Макса Фасмера, слово "бог" происходит от др.-перс. baga – господин.

Надо сказать, что введение понятия "бог" сразу изменило характер мифологии как языка. Дело в том, что в условиях мифологического сознания никакое обобщение было невозможно: мышление оставалось еще конкретным. Вспомним, словарь человека в то время состоял исключительно из имен собственных: звездное небо носило имя Уран, светлое небо – Зевс, время – Крон, а чтобы перечислить все свойства Океана, понадобилось наделить его дочерей Океанид тремя тысячами имен. Волна получила имя Кимо, быстрота – Фоя, несущая волны – Феруса, пролагающая морской путь – Понтонорея, водоворот – Динамина, быстрое течение – Окироя и т.д. Поэтому возникшая на основе конкретного мышления древняя мифология не могла создать понятия – главного инструмента для построения обобщений. Но без обобщений нет и концепции. Значит, в условиях конкретного мышления создание концепции было невозможно. Напротив, введение в оборот понятия "бог" знаменует собой открытие пути к образованию обобщений, а значит, и к построению концепций. Проследим этот процесс на примере Гермеса.

Как известно, Гермес, будучи сыном нимфы гор Майи, изначально представлял собой вертикально стоящую каменную глыбу. Но с тех пор, как глыбы эти начали использоваться в качестве дорожных вех и получили название "герм", он обретает связь с дорогой. Отныне для тех, кто так или иначе имеет отношение к дороге, Гермес становится богом, вокруг которого начинает формироваться опекаемое им пространство. Как бог дороги, он покровительствует купцам, пастухам и странникам. Как покровитель нуждающихся в удаче купцов становится богом счастья, и с его именем связывают счастливые находки, гермайоны. А поскольку купцы связаны с рынками, на которых процветает обман и воровство, – одновременно оказывается покровителем обманщиков и воров.

Кроме того, как странник Гермес оказывается также вестником богов. Поэтому он ходит в крылатых сандалиях и носит страннический посох или жезл, называемый кадуцеем. Но поскольку он не только странник, но еще и бог, то и посох этот не простой, а волшебный: с его помощью Гермес повергает людей в сон, приобретая тем самым новую функцию бога сна и сновидений. Как вестник богов он выполняет также посольские, дипломатические функции. А так как выполнение этих функций немыслимо без хорошо поставленной речи – становится богом красноречия и мышления, попутно покровительствуя школам и палестрам: ведь красноречия, как известно, без образования не бывает.

Таким образом, Гермес становится неким смысловым центром, объединяющим вокруг себя ряд, казалось бы, полностью разрозненных явлений. Аналогичная система связей устанавливается около каждого из богов греческого пантеона. В свою очередь и эти центры тоже сводятся к центрам более высокого порядка: небо закрепляется за Зевсом, море – за Посейдоном, подземное царство – за Аидом. В целом же весь пантеон замыкается на фигуру верховного божества Зевса, который является повелителем и смертных, и богов. Так введение в оборот понятия "бог" дало возможность свести многие явления к немногим, то есть, сделав ряд обобщений, упростить картину мира.

Еще одним примером подобных обобщений можно считать наделение богов человеческими чертами. В эпоху перехода к патриархату человек, как уже отмечалось, впервые осознал в качестве объекта самого себя. Поэтому отныне в поле его зрения попадают такие характерные именно для его деятельности явления, как земледелие, скотоводство, мореплавание, ремесла, а также все сопутствующие страсти и пороки. Но человек знает, что у каждого явления есть одушевляющий его бог. Сам он – тоже явление одушевленное. Значит, у человека, как и у каждого явления, тоже должны быть одушевляющие его боги. Причем если боги явлений имеют облик этих явлений, то боги людей не могут иметь иного облика, кроме человеческого. Так к началу эпохи патриархата весь пантеон богов был разделен на два лагеря: чудовищ и тех, что обрел человеческий облик.

Проследим теперь ход мысли творцов греческой концептуальной мифологии, которые из огромного множества населявших греческую вселенную божеств выбрали себе в покровители именно шестерку богов последнего поколения. Ими, как известно, стали Деметра, Гестия, Аид, Посейдон, Зевс и Гера. Надо сказать, что обозначенная этими именами группа природных явлений была осознана человеком в качестве явлений внешнего мира уже в то время, когда его сознание стало достаточно зрелым, чтобы не видеть их совмещенными, чтобы каждое было воспринято в отдельности: Зевс – как дневное небо, Аид – как недра земли, Гестия – как огонь и домашний очаг, Деметра – как растительные силы природы и т.д. Поэтому для человека той эпохи это были явления, которые находились у него прямо перед глазами, в существовании которых он не сомневался.

Однако были и другие явления, о которых ему рассказывали древние мифы, но которых перед глазами у него не было. Это титан Гиперион, включавший в себя Солнце, Луну и Зарю, гиганты, состоявшие из людей и змей, Тифон, у которого было покрытое перьями тело и сотня драконьих голов, горгона Медуза, из головы которой вместо волос росли змеи, человек с головой быка Минотавр, собакоголовые богини мщения Эринии, обладательница сотни змеиных голов Лернейская гидра и многие другие. Дифференцированное сознание эпохи патриархата уже не могло воспринимать эти образы в виде отдельных сущностей. Гиперион давно распался на Солнце, Луну и Зарю, чудовищные гиганты – на змей и на людей, а Лернейская гидра оказалась просто клубком змей. Поэтому, если человек видел перед собой небо (Зевса), но не видел Гипериона, то вывод напрашивался сам собой: титана Гипериона нет на небе потому, что его изгнал оттуда Зевс.

По той же причине один за другим сходят со сцены гиганты, гидры, медузы, минотавры и прочие подобные существа. Это боги, имеющие человеческий облик, очищают вселенную от чудовищ. Причем, если после распада титана какой-то образ все же остается (как после распада Гипериона остался образ ярко сияющего дня), то это означает, что титан хоть и поражен, но все еще жив. А если от гигантов после их распада на людей и змей образа не осталось, значит, они были просто уничтожены. Еще интереснее пример с Ураном, который является отцом всех порожденных Землей чудовищ. Уран – звездное небо, а потому не может быть ни уничтоженным, ни низвергнутым в Тартар. Но чудовища рождаться перестали. Поэтому, когда возникает потребность объяснить отсутствие чудовищных порождений в настоящем, делается вывод, что Уран оскоплен.

Таким образом, буквально у человека на глазах идет непримиримая борьба, которую ведет новое поколение богов с древними стихиями за отвоевание у них жизненного пространства. Но опыт человеческой жизни свидетельствует о такой же борьбе, которую ведет со стихиями за установление своего, человеческого порядка сам человек. Значит, человек ведет ту же борьбу, что и новое поколение богов. То есть они вместе заинтересованы в одном и том же жизненном пространстве. И поскольку человек отвоевывает себе пространство для занятия такими видами деятельности, как земледелие, скотоводство, мореплавание и ремесло, это означает, что боги нового поколения покровительствуют их развитию так же, как и сам человек. Такова, видимо, логика первых умозаключений.

Так введение в оборот ряда абстракций позволило понять, во-первых, что явления одушевляются богами, во-вторых, что древние чудовища исчезли потому, что их победили боги, и, наконец, в-третьих, что человеку покровительствуют именно те боги, которые победили чудовищ и завоевали власть над миром. Отныне каждому персонажу древней мифологии находится свое место в мире: боги поселяются в золотых дворцах на сияющем в лучах солнца Олимпе, люди – на поверхности Земли, а древние титаны, сторукие и другие свидетельства первобытного сознания – под землей, в Тартаре, где находится покрытое черным туманом жилище Ночи. Так (или примерно так) возникает первая в истории человечества концепция, позволяющая рассматривать вселенную как строго закономерную систему, где каждое явление имеет свою причину и смысл.

9

Остается, в сущности, один вопрос: какими критериями руководствовались наши предки, когда производили выбор персонажа на роль главного божества пантеона? Есть ли в этом выборе закономерность или он продиктован какими-то иными соображениями? Заметим, что персонажами новой мифологии продолжают оставаться те же сущности, которые сложились еще в мифологии порождений. Там, как известно, порядок порождения был обусловлен причинами физиологическими. Поэтому, чтобы ответить на поставленный вопрос, нужно выяснить, в каком отношении к персонажам мифологии порождений находятся персонажи новой мифологии.

Как нетрудно заметить, в мифологии порождений движение сознания идет в направлении от Хаоса к Космосу, то есть от целого к множеству. Что же касается новой мифологии, то здесь процесс идет в обратном направлении – от множества явлений к их обобщениям, к целому, к верхней точке в иерархии. Иначе говоря, если процесс присвоения явлениям имен собственных был процессом дедуктивным, то процесс их осмысления явно индуктивен и направлен в противоположную сторону. Поэтому в новой концептуальной мифологии, в отличие от мифологии порождений, схема построения иерархии носит сугубо умозрительный характер и в этом смысле является типичным детищем патриархата: здесь основной фигурой становится не порождающее начало, как в древней мифологии, а произвольно установленный глава пантеона.

Я думаю, что критерий, которым руководствовались наши предки в выборе персонажа на роль главного божества пантеона, имел сугубо политический характер. Известно, например, что первоначально Зевс являлся выразителем интересов микенской аристократии и не имел того общегреческого значения, которое обрел со временем. Да и на других территориях все подобные божества были, как правило, второстепенными божками. Они покровительствовали тем или иным конкретным племенам, поскольку от них эти племена начинали свою родословную. Чтобы в этом убедиться, рассмотрим как наиболее характерную фигуру Мардука – центрального божества вавилонского пантеона.

Первые письменные сведения о нем восходят примерно к середине третьего тысячелетия до н.э. Как бог-покровитель Вавилона, он упоминается уже во время III династии Ура. Центральным же божеством становится в связи с возвышением Вавилонии во время I Вавилонской династии (XIX-XVI вв. до н.э.). То есть в связи с изменением политического положения того племени, которому покровительствовал. Причем наиболее последовательно его возвышение проводится в аккадской поэме "Энума элиш", конечная цель создания которой – обосновать и утвердить право Мардука на господство над всеми древними богами и над вселенной, для чего Мардук получает шумерскую генеалогию и становится героем-победителем древних космических сил.

Таким образом, в отличие от древней мифологии, которая являлась фактически физиологической реакцией организма, новая развивается в систему, преследующую даже не мировоззренческие, а политические цели. Это уже не мифология, а типичная идеология, использующая мифологические связи для формулировки сугубо политической доктрины. Теперь происхождение тех или иных богов уже не является просто результатом развития сознания, а обретают новый смысл, который должен оправдать победу нового над старым, искусственного над естественным, патриархата над матриархатом.

Так, если родителями Гермеса являются дочь титана Атланта Майя и сын титана Крона сам бог богов Зевс, то теперь это означает не просто родословие. Титаны – это сыновья Урана и Геи, в полной мере сохранившие черты древнего Хаоса. Это первозданные природные стихии, пребывающие не только снаружи, но и внутри человека. Это его первобытные страсти, которые все еще бурно заявляют о себе. Поэтому во имя существования своего детища, Гермеса, а следовательно, и таких явлений, как скотоводство, торговля, образование и дипломатия, отец Гермеса Зевс ведет с титанами борьбу, которую следует понимать как борьбу со своими, уходящими глубоко в Хаос корнями, борьбу с буйством природных стихий во имя переустройства древнего мира и победы Космоса над Хаосом.

Так мифология становится религией, а верховный бог пантеона проявляет тенденцию превратиться в единого и монопольного бога всего народа. Но здесь возникает проблема, решить которую удается далеко не всегда. Как мы убедились, причинная связь, которую установило первобытное сознание между явлениями природы, как правило, не совпадает с причинной связью, установленной человеком при формировании мировоззрения. Поэтому в результате развития мифологии появляются два начала, тоже не совпадающие друг с другом, – начало порождающее и начало руководящее. Порождающее представляет собой единое имя собственное, руководящее – имя главного бога.

Но для того, чтобы верховный бог пантеона превратился в единого бога всего народа, нужно, чтобы эти два начала совпали. Поскольку в древней мифологии связи между явлениями устанавливались по принципу силлогизма, явления пребывали друг с другом в отношениях причины и следствия. Поэтому, по логике вещей, возглавить пантеон должно то божество, которое стоит у истоков мира и которое фактически является его причиной. То есть начало порождающее, как мать (отец?) всего сущего. В противном случае концепция окажется слишком противоречивой и произвольной, чтобы стать достаточно авторитетной.

Кроме того, нельзя не вспомнить, что, если рассматривать мифологию как язык, система связей которого восходит к единому началу, имя этого единого начала как бы содержит весь язык в себе. То есть весь язык является как бы пространством его самораскрытия. Но язык – это отражение реальности. Поэтому, если бы имя единого начала стало именем единого бога, это могло бы означать, что имя единого бога свернуто содержит весь мир в себе, а все сущее является самораскрытием имени бога. То есть как в Евангелие от Иоанна, "Вначале было Слово. И Слово было у Бога. И Слово было Бог".

Но пока имя верховного бога с именем единого бога не совпадает, главная задача умозрения состоит в том, чтобы найти такую модель мироздания, в которой эта двойственность была бы преодолена. Как известно, подобная модель была найдена в идее Святой Троицы. Правда, сам принцип ее не принес с собой ничего нового: порождающее начало, по сути своей, все равно оказалось началом женским, руководящее – мужским, а материальный мир – их творением, понимаемым как результат любовного слияния.

10

Если попытаться теперь дать оценку становлению сознания как процессу, происходящему в энергетике универсума, то прежде всего надо отметить распад ранее единого и неделимого ощущения на три основных составляющих: на восприятия, нашедшие свое выражение в членораздельном языке, восприятия, не нашедшие своего выражения в членораздельном языке, и мировоззрение, стремящееся объединить первые два в одно целое.

В процессе развития сознания число восприятий, нашедших выражение в членораздельном языке, постоянно возрастает. Происходит дальнейшее дробление единого ощущения на множество восприятий. Фактически это означает осознание и придание форм той совокупности бессознательных ощущений, которые составляют единое и нераздельное ощущение самого универсума. Одновременно ощущения, оставшиеся невыраженными в членораздельном языке, находят форму выражения в языке жеста, звука и рисунка, которые образуют сферу компенсации. Эта сфера возникает как способ отражения неосознанного и становится источником для возникновения искусства.

Членораздельный язык и сфера компенсации, представляя собой две половины одного восприятия, взаимно компенсируют друг друга, оставляя некомпенсированной саму целостность. Поэтому в качестве фактора, компенсирующего утрату целостности, появляется мировоззрение: религиозное, философское или бытовое. Оно формируется как векторная сумма двух начал: членораздельного языка, направленного к центру комфорта в сторону дробления целого, и компенсации, стремящейся вернуть человека в состояние целостности и единства.

Поскольку все усилия, осуществляемые разумом, имеют направление к центру комфорта, а центр комфорта совпадает с полюсом гравитации, который является полюсом исчезновения вещества и смерти, то и все усилия, осуществляемые разумом, направлены в сторону опасности, боли и смерти. Напротив, содержанием сферы компенсации являются беспредметные чувства. Поэтому усилия, осуществляемые чувствами, направлены в сторону, противоположную разуму, – к центру природного равновесия. Если учесть, что в центре природного равновесия остались стадная общность, стадное бессмертие и целостное видение, обеспечивающее организму безошибочные действия, то становится ясно, что испытываемые человеком чувства обусловлены тоской по стадной общности, целостному первобытному видению и жаждой жизни.

Попав под рефлексию сознания, эти чувства получили свои имена: тоска по стадной общности стала называться любовью, тоска по бессмертию – страхом. Что же касается тоски по первобытному целостному видению, то это не что иное, как религиозное чувство, которое представляет собой ощущение глобальной взаимосвязи всех явлений жизни и побуждает нас обобщать массу разрозненных фактов в систему, возводя ее к единому началу. То есть строить целостность мысленную взамен целостности фактической.

Поэтому, если посмотреть на процесс становления сознания под несколько иным углом зрения, можно заметить, что вся история развития языка представляет собой борьбу двух противоположных начал: "расталкивающей силы" познающего свои восприятия мозга, которую, в своем месте мы назвали "волей", и "ностальгии" по состоянию первобытного единства (см. "О мозге-универсуме", 8). И если действие "воли" реализуется в членораздельном языке, творящем мир в слове, то действие "ностальгии" – в сфере компенсации, которая оказывается в этом случае силой центростремительной. Мы рассмотрели, как действуют эти два начала в области становления языка, мифологии и религии. Остается выяснить, как действуют они в области становления письменности и архитектуры.
О мире-иероглифе

1

Одной из величайших загадок, среди оставшихся нам в наследство от седой старины, является наскальная живопись. Уже в верхнем палеолите, в пещерах на юге Франции и на севере Испании появляются написанные с поразительным мастерством десятки и сотни изображений животных. Техника этих изображения различна. Среди них есть контурные рисунки, с однотонной закраской всего изображения, но есть и многоцветные, чрезвычайно выразительные работы, с попытками передать представление как о перспективе, так и о движении. Как правило, большинству из них свойственна замечательная конкретность и реалистичность. Чем объяснить подобный феномен? Как мог человек, технологические навыки которого не выходили за рамки изготовления примитивных орудий из камня, достичь такого уровня мастерства? В каких "академиях" он учился? И, главное, какая потребность побудила его этим заниматься?

Некоторые исследователи связывают это явление с пробуждением в наших предках эстетических чувств и на этом основании называют его искусством. Но искусство – продукт, целиком принадлежащий цивилизации. Его цель – наслаждение красотой. Попытка приписать столь отвлеченное занятие человеку, мышление которого оставалось еще полностью конкретным, означает, на мой взгляд, откровенную модернизацию. Кроме того, одной из главных особенностей искусства является его практическая бесполезность. Однако трудно представить себе организм, живущий в тяжелейших условиях биологического выживания, деятельность которого не имела бы никакой практической пользы. Так что мотивы, побуждающие древнего охотника рисовать, скорее всего, все же отличались от тех, которые присущи человеку эпохи цивилизации.

Другая причина, с которой связывают появление рисунков, – это так называемая охотничья магия. Считается, что, изображая дичь пораженной, охотник тем самым обеспечивает себе удачу в охоте. Но, во-первых, животные изображены пораженными далеко не всегда. Есть много изображений просто пасущихся, отдыхающих животных, как, например, двух оленей из пещеры Фон де Гом во Франции. Во-вторых, известны рисунки, на которых животные не изображены вообще, как, например, в орнаменте на каменных плитках грота Ля Ферраси во Франции. Этот рисунок относится еще к эпохе мустье, когда представлений об охотничьей магии просто не могло существовать. И, кроме того, ссылка на охотничью магию (а также на анимизм, тотемизм и пр.) ничего не говорит нам о причинах как поразительного мастерства, с которым выполнено большинство изображений позднего палеолита, так и о начавшемся в мезолите (то есть на несколько тысячелетий позже) повороте от реализма к условности.

А между тем эти явления становятся легко объяснимы, если рассматривать их как способ реализации физиологической потребности организма компенсировать появление и утрату образа. Как мы помним, сфера компенсации возникла в психике человека в ответ на отделение части восприятий в восприятия внешнего мира (см. "О метаморфозах слова", 7). Кроме эмоциональных звука и жеста, а также информации об устройстве мира, она включает в себя также и изображение. Когда образ явления переходит из внутреннего мира организма во внешний и становится воспринимаемым, он закрепляется в памяти и получает имя. Но потом этот образ исчезает из восприятия (происходит смена декораций). Вот здесь-то, по-видимому, и возникает потребность закрепить его в рисунке.

Можно сказать, что такие рисунки – это те же мифы. Их цель – пластически изобразить то, что язык изображает при помощи имитирующего звука. Но есть между ними и отличие. В языке количество членораздельных звуков ограничено, и потому для обозначения очередного образа приходится строить цепочки из звуков между тем явлением, которое уже известно, и тем, которое только возникло (см. "О метаморфозах слова", 2). В рисунке в таком приеме необходимости нет: здесь можно фиксировать объект непосредственно, без всяких связей. Поэтому если в языке развитие идет от имитирующего звука к мифу, то в рисунке – от беспредметного ощущения к конкретному образу.

Если учесть, что первоначально сфера компенсации возникает вместе с первым членораздельным звуком, а затем развивается параллельно развитию мифа, становится понятна как неопределенность изображений эпохи мустье, так и их конкретность времен верхнего палеолита. Вспомним, первые возникавшие перед человеком образы тоже были неопределенны и представляли собой не столько объекты, сколько смутные побуждения (у Гесиода из Хаоса одновременно появляются Земля и Эрос, то есть объект и чувство). Вот почему уже упоминавшийся нами орнамент грота Ля Ферраси не несет в себе ничего конкретного, а содержит лишь чашевидные углубления, пятна красной охры и полосы. По той же причине становятся конкретными более поздние изображения: подсознание требует, чтобы компенсация утраченного образа была и полной, и исчерпывающей.

Что же касается сдвига техники рисунка в сторону условности, то он наступает еще позже, когда объектами изображений становятся не отдельные персонажи, а коллективные действия (например, сцены охоты). Тогда роль отдельных персонажей оказывается второстепенной и изображения выполняются с меньшей тщательностью. И хотя цель рисунка пока остается прежней (компенсация утраченного образа), изображение уже стремится к полной условности.

2

Однако к началу патриархата ситуация меняется: потребность в рисунке как в факторе, компенсирующем утрату образа, исчезает: мышление становится достаточно абстрактным, и подсознание не продуцирует более новые образы. Теперь все объекты находятся во внешнем по отношению к человеку мире и рефлексии не подвергаются (см. "О метаморфозах слова", 7).

Но к этому моменту начинает формироваться мировоззрение, проявляющее себя в форме концептуальной мифологии. Поэтому рефлексии подвергаются теперь уже образы мифологии, в результате чего появляется представление о богах как о неких смысловых центрах влияния. Достаточно вспомнить Гермеса, который через свою связь с дорогой оказался не только покровителем странников, пастухов, купцов и воров, но и богом красноречия, мышления, счастья, сна и сновидений (см. "О метаморфозах слова", 8).

Вместе с тем, как известно из сказанного ранее, концептуальная мифология несет в себе функцию компенсации утраченного рефлекса, то есть является фактором, компенсирующим возможность совершения ошибки (см. "О метаморфозах слова", 7). Поэтому вместе с появлением концептуальной мифологии у человека неизбежно возникает стремление подчинить ее установлениям свою жизнь. Вот рисунок и становится средством запечатления тех связей, которые устанавливаются сознанием на основании умозаключений. Таким образом, у рисунка появляется новая функция: теперь он начинает отражать не реальные объекты, а возникающие из мифов образы сознания. Иначе говоря, он начинает служить средством овеществления образов концептуальной мифологии.

Чем более разветвленными становятся эти связи, чем большее количество они включают образов, тем больше элементов включает рисунок, тем более упрощенным становится изображение. И когда рисунок начинает включать в себя не только образ, но ряд связанных с образом событий, изображение становится полностью условным и образуется пиктограмма.

Однако пиктограмма не может запечатлеть образы мифологии во всей полноте. Она способна отразить событие, носящее только мгновенный характер. Поэтому в дальнейшем неизбежно должна была возникнуть потребность изображения событий, длящихся во времени. Вот здесь логика развития процесса и приводит, по-видимому, к необходимости расположения пиктограмм последовательно, с выделением в каждой пиктограмме главного смыслового элемента. В результате каждый рисунок начинает изображать лишь один объект, а из их совокупности рождается идеограмма, в которой искомый эффект повествовательности достигается полностью. Постепенно входящие в идеограмму рисунки утрачивают большую часть своей изобразительности, и, когда остается только один, наиболее выразительный элемент, возникает символ. Этот символ является иероглифом.

Таким образом, идеографическая письменность становится идеальным средством хранения сакрального знания. Теперь человек в любой момент может сверить свои действия с тем, что предписывают правила. Но, чтобы подчинить этим правилам жизнь всего общества, одного их свода недостаточно. Надо еще сделать земной мир точной копией мира богов. Тогда распространение гармоничного строения вселенной на земные пределы могло бы гарантировать человеку воцарение в обществе такого же порядка, что и на небесах.

Добиться этого можно было только одним способом: если действовать на земле так же, как действовали боги, когда создавали вселенную. Поскольку начало образного восприятия мира отождествлялось с его сотворением (см. "Человек и его восприятие", 4), а имя образа появлялось одновременным с самим образом (см. "О метаморфозах слова", 1), причиной возникновения мира для нашего предка всегда было Слово, произнесенное вслух. Как пишет в "Истории Востока" известный египтолог Шарль Масперо, для египтян "вещи и существа, названные про себя, существуют только в потенции: чтобы они существовали в действительности, их надо произнести, назвать имена. Звук, облеченный в слово, обладает высшим могуществом. Ничто не существует, не получив предварительно своего названия, произнесенного громко". Таким образом, чтобы обитаемый мир стал таким же совершенным, каким является мир богов, надо действовать так же, как действовало божественное Слово, когда создавало вселенную.

3

Как следует из ранее проведенного анализа (см. "О метаморфозах слова", 1), в представлении человека той эпохи сотворение должно было совершаться в два этапа: сначала мысленно создавался образ явления, а затем, путем произнесения его имени, этот образ воплощался в само явление. Из этого следовало, что каждому явлению соответствует образ, а каждому образу – звук. Но если имя состоит не из одного, а из нескольких звуков, значит, и обозначаемый этим именем образ тоже должен состоять из нескольких образов, а стоящее за образом явление должно состоять из нескольких явлений. То есть каждому звуку имени должен соответствовать образ, а каждому образу – явление.

Кроме того, чтобы имя состоялось, звуки этого имени должны быть выстроены в определенном порядке. Такой порядок является как бы законом образования данного имени. А чтобы состоялся соответствующий имени образ, нужно в порядке, который соответствует расположению звуков в имени, выстроить соответствующие звукам этого имени образы. Тогда этот порядок станет законом образования данного образа. Но за каждым образом находится реальное явление. Значит, закон образования имени одновременно является и законом образования явления. Поэтому, если звуки, из которых состоит имя, выстроить в определенном порядке, мы получим явление, стоящее за данным именем. А если в определенном порядке выстроить звуки, из которых состоит имя бога, мы получим вселенную, потому что коль скоро любое явление целиком содержится в своем имени, то вселенная может целиком содержаться только в имени бога.

Таким образом, звуки языка оказываются элементами, из которых состоит мир, а порядок формирования из звуков слов становится законом строения вселенной. Значит, чтобы распространить гармоничное строение вселенной на земные пределы, достаточно знать ответы всего на два вопроса. Во-первых, какие образы таятся за каждым звуком божественного имени, и, во-вторых, как эти образы должны взаимодействовать, чтобы в итоге получилось имя? Иероглиф дать ответы на эти вопросы не мог: он обозначал образ, но не обозначал звук. То есть в идеографической письменности изобразительная сторона слова существует сама по себе, а звуковая – сама по себе. Но, чтобы понять, какой образ таится за каждым звуком божественного имени, его изобразительная и звуковая стороны должны совпадать. Значит, каждому звуку языка необходимо подобрать такой образ, который в точности соответствовал бы данному звуку в момент сотворения вселенной. Решить подобную задачу можно было только путем изобретения алфавита.

Примером того, что из этого получилось, является еврейская каббала. В "Сефер Ецира" ("Книга Творения") прямо говориться, что "Ях, Повелитель Духов, живой Элохим сотворил вселенную в 32 таинственных шага мудрости: Числами, Буквами и Звуками, которые пребывают в Нем едином и неделимом". Эти 22 буквы и звука еврейского алфавита, а также десять чисел натурального ряда как раз и являются, согласно каббале, основанием всех вещей.

Каждая буква здесь представляет собой то или иное начальное качество. Так, три буквы – Алеф, Мем и Шин – являются первыми элементами: это вода, воздух и огонь. Другие семь букв – Бет, Гимел, Далет, Каф, Пе, Реш, Тау – двойные: это жизнь и смерть, мир и война, мудрость и глупость, богатство и нищета, плодовитость и бесплодие, красота и безобразие, господство и рабство. И, наконец, остальные двенадцать – Хе, Вау, Зайн, Хет, Тет, Йод, Ламед, Нун, Самех, Аин, Цадди, Коф – простые: это зрение, слух, обоняние, речь, питание, совокупление, действие, хождение, гнев, смех, мышление и сон. То есть буквы – это как бы простые элементы, из которых складываются затем все вещи во вселенной. Причем вместе они являются двадцатью двумя частями одного живого тела.
<>Что же касается того порядка, по которому отдельные элементы, взаимодействуя между собой, создают имена и вещи, то он заключается в Числах, воплощенных в так называемой системе Сефирот. Эта система возникает в виде эманации из некой непостижимой, неуловимой вселенской сущности, которая называется ЭЙН СОФ. С одной стороны, ЭЙН СОФ дает начала вселенным, богам, людям и всем имеющим души и тела, а с другой – она лишена всякой субстанциальности, сущности и разумности. Ее символ – закрытый глаз. По-видимому, под этим именем следует понимать то состояние сознания, которое было присуще человеку до начала восприятия. Это тот же Хаос греков или Нун египтян.

Сама же система Сефирот (или, как ее иначе называют, Дерево Сефирот) – это своеобразное структурное образование, состоящее из десяти сфер (см. рисунок 12). Девять из них находятся в вершинах трех взаимосвязанных треугольников, а десятая – отдельно. Считается, что эта последняя завершает собой структуру, образуя тем самым гармонию мира. Все десять сфер соединены между собой 22 путями, которые олицетворяют буквы еврейского алфавита. Иначе говоря, каждая буква, а значит, и каждое соответствующее данной букве качество имеет в общей структуре Сефирот свое, строго определенное место. И поскольку порядок их комбинирования определен существующими между ними связями, в целом структура Сефирот представляет собой тот принцип или алгоритм, в соответствии с которым и происходит распределение букв в словах, а элементов – в мироздании.

Рис. 12.

Характерно, что, согласно "Сефер га-Зогар", однажды, желая раскрыться, ЭЙН СОФ сжалась в точку и оставила после себя пустое пространство, состоящее из четырех концентрических сфер. В результате Дерево Сефирот отразилось в каждой из четырех сфер, образовав сорок сфер творения. Таким образом, в системе каббалы мы находим сорок сфер, организованных в группы по три, которые в свою очередь также организованы в группы по три, и все они пребывают в единой сфере, образованной ЭЙН СОФ после ее сжатия в точку.

Не подлежит сомнеХарактерно, что, согласно "Сефер га-Зогар", однажды, желая раскрыться, ЭЙН СОФ сжалась в точку и оставила после себя пустое пространство, состоящее из четырех концентрических сфер. В результате Дерево Сефирот отразилось в каждой из четырех сфер, образовав сорок сфер творения. Таким образом, в системе каббалы мы находим сорок сфер, организованных в группы по три, которые в свою очередь также организованы в группы по три, и все они пребывают в единой сфере, образованной ЭЙН СОФ после ее сжатия в точку. Не подлежит сомнению, что в данном случае мы имеем дело с той же самой структурой, с которой уже встречались, когда разбирали порядок построения человеческим мозгом форм из ощущений, а также выстраивали структуру вселенной, приняв за основу "Круг универсума" Николая Кузанского (см. "О ряде натуральных чисел", 4).

Но этого мало. Стоит обратить внимание, что трехчастный характер силлогизма, посредством которого, как мы помним, происходило наделение именами новых, раскрывающихся перед сознанием нашего предка сущностей, тоже соответствует порядку образования форм в системе троичности (см. "О метаморфозах слова", 3). А это значит, что все этапы осознания действительности, наше представление о мире как о стройной структурированной, пронизанной логическими зависимостями системе, и даже все главные теории и доктрины формируются по одной схеме, заложенной в человеке биологически.

4

По тому же принципу, что и каббала, построен так называемый Старший Аркан знаменитых предсказательных карт Таро. Вообще весь комплект Таро состоит из семидесяти восьми карт, подразделенных на "Старший" и "Младший" Арканы (от лат. Arkanum – "тайна"). Младший Аркан делится на четыре масти – Жезлов, Чаш, Мечей и Пантаклей, по четырнадцать карт в каждой и является фактически обыкновенной игральной колодой. Но нас в данном случае интересует старший Аркан, который состоит из двадцати двух нумерованных карт с изображенными на них символическими картинами. В 1857 году известный французский мистик Элифас Леви связал символические изображения двадцати двух карт Старшего Аркана с двадцатью двумя буквами еврейского алфавита. Таким образом, получилось, что каждому звуку алфавита соответствует определенный зрительный образ. Совсем как в нашей реконструкции.

Считается, что система Таро – ключ ко всем тайнам мира. Тот же Элифас Леви называет Таро суммой всех наук, величайшим творением человеческого разума, по силе и простоте сравнимым с архитектурой египетских пирамид. Но интересно другое. Создание системы Таро приписывается египетскому богу мудрости, изобретателю иероглифической письменности и богу-писцу Тоту, а второе название колоды Таро звучит, как "Книга Тота". Согласно легенде, первоначально собрание Таро состояло из металлических пластин, вроде глиняных или деревянных таблиц, с выбитыми на них изображениями и числами. Оно хранилось в Александрийской библиотеке, пока последняя не погибла в огне пожара. Что же касается тех бумажных карт, которые получили хождение как гадательная система, то считается, что эта интерпретация была придана им цыганами.

Таким образом, если следовать легенде, Таро имеет самое непосредственное отношение к египетской письменности. Причем то обстоятельство, что египетская письменность была иероглифической, а Таро – тот же алфавит, в котором каждому изображению соответствует только один звук, ничего не меняет по существу. Дело в том, что наряду с обычными иероглифами у египтян были еще и 24 знака, каждый из которых тоже обозначал только один звук. Поэтому если принять во внимание, что алгоритм размышлений, который привел народы древности к созданию алфавитной письменности, был, видимо, для всех один, то эти 24 однобуквенных иероглифа вполне могли стать прообразом известной нам системы Таро или, по крайней мере, системы очень на нее похожей.

Косвенным доказательством тому, что алфавит у египтян использовался скорее в сакральных целях, нежели для письма, является тот факт, что в практической сфере алфавитное письмо развития так и не получило. И это несмотря на то, что за свою историю идеографическое письмо дважды претерпевало изменения в сторону своего упрощения: сначала как иератическое письмо, а потом – демотическое (от греч. demotikos – популярный). Все это, я думаю, говорит о том, что алфавит у египтян был предназначен явно не для письма.

Конечно, если современные Таро действительно имеют прямое отношение к египетскому алфавиту, за многие века своего существования они просто не могли не претерпеть изменения. Известно, например, что существует несколько десятков версий Таро, приспособленных к разным местам и временам. А символы европейского Таро представляют собой мистические аллегории, характерные более для французской культуры, чем для египетской. Этим же обстоятельством, возможно, объясняется и разница в количестве изображений: 24 в египетском алфавите против 22 в Таро. Но даже если современные Таро к Египту отношения не имеют, все равно в том, что каждому звуку египетского алфавита соответствовал свой иконографический образ, сомневаться не приходится.

Как у каждого слова в египетском языке есть свой иероглиф, так и каждому из 24 звуков египетского алфавита тоже соответствует свой иероглиф. Но иероглиф – это только буква, знак, за которым, как мы знаем, стоит образ. Поэтому, как в Таро каждой букве соответствует образ, так и в египетском алфавите каждому звуку тоже, видимо, соответствует образ. А из соединения образов, как и из соединения букв, рождается развернутый образ, представляющий собой не что иное, как иконографическое отражение имени. Например, богиня неба Нут изображалась в виде простершейся над землей женской фигуры, с разбросанными по ее телу золотыми звездами и небесными светилами. Она аркой перегибалась через небосвод, охватывая собой вселенную, а ее руки и ноги касались противоположных сторон горизонта. Под богиней возлежал бог земли Геб, снизу ее поддерживал бог воздуха Шу, а по поверхности тела плыл в солнечной ладье бог Солнца Ра. Что это, если не один из развернутых образов египетского "Таро"?

5

Итак, поскольку секрет соотношения между звуком и образом стал нашему предку известен, можно было действовать так же, как действовало божественное Слово, когда создавало мир. Для этого достаточно было выполнить всего два условия. Во-первых, определить священное место, от которого исходит влияние божества, и, во-вторых, построить в этом месте пространственную модель, архитектура которой во всей полноте отразила бы имя верховного бога. Я думаю, что именно так возникает идея храма, являющегося воплощением вселенной.

Поскольку храм мыслится как часть вселенной, его сооружение, видимо, всегда начинается с привязки к карте звездного неба. Вот, например, как описывается в надписи храма в Эдфу технология его закладки: "Беру деревянный колышек, держу шнур с богиней Шешет; мой взор следит за бегом звезд; око мое направлено на Большую Медведицу; бог, указующий время, стоит около моей клепсидры; я установил четыре угла храма".

Еще интереснее пример с пирамидами Хеопса, Хефрена и Микерина в Гизе. Они четко ориентированы по сторонам света. Их юго-восточные углы лежат практически на одной прямой. Вход помещается с северной стороны, откуда можно спуститься в подземную камеру. А сама камера расположена так, чтобы в нее проникал световой луч, направленный на альфу созвездия Дракона, которая во времена строительства пирамид являлась полюсом мира. Если учесть колоссальные инженерные трудности, которые пришлось преодолеть, чтобы получить указанный результат (надо было из расчета способности грунта выдерживать вес огромных каменных масс вычислить площадь основания, а потом, исходя из этой площади, установить угол наклона граней, чтобы их ребра пересекались под углом, соответствующим углу, образуемому мерой сыпучих тел), становится понятно то значение, которое придавали египтяне положению храма во вселенной.

Сам храм создается, как уже было сказано, в точном соответствии с именем верховного божества: по имени строится образ, по образу – храм. Проблема, однако, заключается в том, что общеизвестное имя верховного бога не обязательно должно быть его подлинным именем. Поскольку имя явления в представлении древних было тождественно самому явлению, человек верил, что знающий имя бога имеет над ним неограниченную власть. Например, когда страдающий от укуса змеи Ра обратился за помощью к богине Исиде, первое, что потребовала от него в награду за исцеление "великая чарами" волшебница, было именно раскрытие его тайного имени. Поэтому в Египте даже простые смертные (не говоря уже о богах) старались иметь сокровенное имя, неведомое и родной материи. А тайна имени верховного божества могла принадлежать только посвященным.

Нам эти имена неизвестны тоже. Но, поскольку наша задача заключается только в том, чтобы определить образ божества, который послужил прообразом для создания храма, мы можем идти от обратного: то есть определять образ не через его имя, а через явление, которое за образом стоит. Именно потому, что имя явления в представлении наших предков тождественно явлению, можно судить об образе, стоящем за именем явления по самому явлению.

Так, согласно Гелиопольскому мифу, верховным богом египетского пантеона был бог Солнца Атум, имя которого буквально означает "полный", "совершенный". Но Атум возник из Нуна (первобытного хаоса) в виде первозданного холма. То есть образом, стоящим за именем Атум, фактически является холм. При этом, как известно из того же мифа, главная функция Атума – порождение. Именно он, совокупившись сам с собой, породил других богов, людей и весь мир. Значит, Атум символизирует порождающее начало. И поскольку холм во всех мифологиях мира является фаллическим символом, не вызывает сомнений, что в образе первозданного холма именно божественный фаллос олицетворяет то порождающее начало, которое является главной функцией бога Солнца.

Что же касается формы храма, то она воспроизводит соответствующий образ в точности. Дело в том, что предметом поклонения в Гелиополе являлся священный камень, представляющий собой установленный на пьедестале каменный столб. Имя камня – Бенбен – переводится как "сверкающий фаллос". Его изображение украшало, в качестве главной святыни, гелиопольский храм, уподобляемый "центру мира". Этот камень как раз и символизирует тот первозданный холм, в который был воплощен Атум, и является его фетишем. Причем, как указывает английский египтолог У. Рэндл Кларк, "этот символ первозданной возвышенности (то есть Бенбен) вскоре был формализован и превратился в возвышение с пологими или сглаженными сторонами или в платформу со ступенями на каждой стороне... Вероятно именно эту идею воплощали в себе ступенчатые пирамиды" (Б.Беренс). А поскольку Атум – это еще и Солнце, поверхность пирамид покрывалась облицовкой из белого известняка, благодаря чему она ослепительно сверкала при свете солнечных лучей. Так в форме храма оказалась запечатлена не только сокровенная сущность бога, но и сама вселенная.

6

Но чтобы храм окончательно стал продолжением космоса, его земной моделью, нужно, чтобы он воплотил в себе тот совершенный мир, в котором живут боги. Ясно, что мир богов не может не отличаться коренным образом от того, что человек видит вокруг себя, иначе он не был бы совершенным. Вместе с тем этот мир должен быть для человека столь же реален, как и тот, что он видит вокруг себя, в противном случае распространить гармонию вселенной на земные пределы было бы невозможно. Если вспомнить теперь, что механизм восприятия человека имеет строго геометрическую организацию (см. "О ряде натуральных чисел", 2), нетрудно догадаться, что лучше всего для этой цели подходил мир идеальных геометрических фигур, которых хотя и нет в реальном мире, но которые тем вероятнее составляют главную особенность мира богов, так как отвечают самым глубинным представлениям человека о гармонии. Так геометрическая организация становится в Египте основной особенностью храмовых композиций.

Но если такие геометрические фигуры, как точка, линия и треугольник, вполне могут быть заложены в основу организации храмового пространства, то этого никак нельзя сказать о его содержании, которое должно включать в себя, в первую очередь, живые объекты. Живая природа, как известно, прямых линий в себе не содержит. Как же совместить несовместимое – геометрическую организацию с живыми формами? И здесь на помощь человеку приходит соотношение золотого сечения, характерное именно для пропорций живой природы (см. "О ряде натуральных чисел", 6).

С тех пор канон, используемый в храмовых росписях древнего Египта, совмещает в себе две, казалось бы, взаимно противоположные позиции: с одной стороны, он включает в себя геометрические элементы, которых в природе нет, а с другой, содержит пропорции, которые в природе есть. Мир, который возникает в результате такого совмещения, поражает своей странностью и таинственностью: он очень похож на настоящий, но полностью от него отличается.

В книге Н.А. Померанцевой "Эстетические основы искусства Древнего Египта" описаны принципы росписи храма богини Хатхор в Дендера. Там, при расчете всей композиции, исходной фигурой является изображение богини Нут. Чтобы получить нужные соотношения, высота ее тела делится в пропорции золотого сечения, а затем на каждой половине строятся четырехугольники. На одной половине квадрат, диагональ которого равна корню квадратному из двух, а на другой – прямоугольник с диагональю, равной корню квадратному из трех. Полученные величины и определяют пропорции всех элементов росписи свода.

Композиция вписана в концентрические окружности и содержит символические изображения зодиакальных созвездий. Радиус меньшей окружности составляет треть большей, что в свою очередь составляет половину корня квадратного из двух. Радиус следующей окружности равен одной шестой части одного из отрезков тела Нут. Окружность, заключающая в себе ритуальную сцену солярного культа, составляет треть корня квадратного из двух. А окружность с иероглифической надписью, которая проходит по внутреннему контуру круга, имеет радиус, равный половине другой части тела Нут.

Четыре изображения богини в полный рост с воздетыми руками, символически поддерживающими небесный свод, пересекают окружность наибольшего радиуса. Эти фигуры чередуются со стоящими на коленях парными сокологоловыми божествами. Жест их рук аналогичен жесту Нут. Высота изображения Нут в полный рост составляет четверть ее большой фигуры. Размер парных фигур соответствует высоте Нут от стопы до уровня пола. Этой же величиной определяется расстояние между воздетыми руками богини и солярными божествами, а также интервалы между фигурами. Таким образом, все изображения уравновешены и соподчинены друг с другом, с одной стороны, системой диагоналей квадрата и прямоугольника, а с другой – пропорциями золотого сечения.

7

Но храм – это лишь центр, откуда исходит влияние божества. Его создание – только первый шаг в организации жизни по божественному образцу. Задача же заключается в том, чтобы распространить влияние божества на весь обитаемый мир. Поэтому коль скоро геометрия является олицетворением существующего на небесах порядка, то и способом, при помощи которого происходит распространение этого влияния, тоже становится геометрия.

Если следовать Велимиру Хлебникову, даже "города возникают по закону, сочетаясь в простейшие чертежи". Так, вокруг Киева расположены Византия, София, Вена, Петербург, Царицын. Если соединить эти города чертой, то окажется, что Киев расположен в середине паутины с одинаковыми лучами к четырем столицам. Это расстояние города-середины до городов-дуги равно земному полуперечнику (радиусу), деленному на 2?. Вена на этом расстоянии от Парижа, а Париж от Мадрида. Так же с этим расстоянием славянские столицы образуют два четырехугольника. Так, столицы Киев – С. Петербург – Варшава – София – Киев образуют одну равностороннюю ячейку, а города София – Варшава – Христиания (Осло) – Прага – София – другую славянскую ячейку.

В Египте же, как сообщает Померанцева, уже поселения эпохи неолита, обнаруженные в районе современного Меримде, свидетельствуют о наличии в расположении жилищ единого плана (в данном случае еще овального и круглого). В эпоху Древнего царства, с интенсивным ростом городов, уже встречается прямоугольная планировка с выделением двух пересекающихся магистралей. Позднее такая планировка была положена в основу строительства городов Среднего и Нового царств, раскопанных в Эль-Лахуне и Эль-Амарне. А раскопки древнеегипетских поселений эпохи Среднего царства, предпринятые английским археологом Флиндерсом Питри, выявили строгую упорядоченность каждого элемента: геометрически правильную разбивку участков земли, отведенной под сады и водоемы, и соответствие их местоположению основных сооружений.

При этом планировка жилых помещений подчинялась тем же принципам, что и в храмах. Главные элементы строений – входной портик, крыльцо с двумя колоннами или двойным рядом колонн, двойные проемы в виде пилонов, открытый двор – все это было таким же, как в храмах. Искусственным водоемам тоже придавались правильные геометрические формы, в строгом ритмическом порядке располагались окружающие их деревья. А в обнаруженном на западной окраине Фив поселении мастеров фиванского некрополя в Дейр-эль-Медина жилые дома даже имели завершения в виде пирамидок.

Подобным храмовому было и внутреннее оформление жилищ. Так, помещения часто убирались циновками, орнамент которых составлял фаянсовую облицовку некоторых гробниц (например, подземной камеры южной гробницы комплекса Джосера в Саккаре)... Мебель обычно украшалась изображениями иероглифов, чаще всего воспроизводящих символы жизни и вечности. А в росписях на керамических сосудах все изображения выступают в виде стилизованных фигур. Этот своеобразный знаковый язык образовывал цепь символов, имеющих свой смысловой подтекст. Особенно частым являлся мотив оссирических мистерий, связывающий воду, дерево и женщину. Причем даже сама форма сосудов повторяла форму священного у египтян цветка лотоса.

Таким образом, всю изобразительность древних – их храмы, дворцы, жилища, относительное расположение в них предметов, скульптуру, орнамент, настенные изображения, изображения на предметах быта, саму форму этих предметов, даже города, в которых они жили, – словом, весь обитаемый мир вполне можно считать элементами одной фразы, в которой зашифровано единое имя собственное, являющееся отражением вселенной. Но это с одной стороны. А с другой, и это самое интересное, – эта фраза является нашим ликом, а единое имя собственное – нашим собственным именем.

8

У алфавитной письменности есть еще один очень важный аспект, который тоже оставил в истории человечества достаточно глубокий след. Это сопровождавшая ее возникновение тайна.

Как мы убедились, с изобретения алфавита началось создание всего комплекса феноменов, который мы называем духовной культурой, поэтому значение, которое алфавит имел для человека той эпохи, трудно переоценить. Но сам алфавит был для него явлением в высшей степени загадочным. Дело в том, что его изобретение – это фактически не что иное, как воспроизведение порядка возникновения первых зрительных образов и наделения этих образов имитирующими звуками. Сам этот процесс, будучи физиологической реакцией на некие внеприродные раздражители, проходил, как известно (см. "О метаморфозах слова", 1), на уровне подсознания и в памяти остаться не мог. Поэтому связь между образом и звуком была для человека предметом тайны.

С другой стороны, начало образного восприятия мира всегда отождествлялось им с сотворением мира (см. "Человек и его восприятие", 4). А поскольку сотворение, как он был уверен, осуществлялось посредством произнесения вслух божественного Слова (см. настоящий раздел, 2), тайна взаимосвязи между звуком и образом могла принадлежать только богу. Поэтому и процесс выведения из подсознания информации о связи звука и образа (его мы называем божественным озарением), тоже мог быть санкционирован только богом. Отсюда представление об особой миссии того, кто этой информацией владеет, о его богоизбранности, о способности общаться с богом непосредственно.

Так, согласно преданию, каббала передавалась человеку только трижды. Вначале, в райском саду, ее получил Адам, затем при заключении договора она была передана Аврааму и, наконец, на горе Синай бог доверительно вручил ее Моисею. Причем одновременно с каббалой Моисею были вручены также знаменитые десять заповедей. Но заповеди предназначались для народа, поэтому были начертаны на Скрижалях Завета. А каббала предназначались только для одного Моисея, поэтому передавалась устно.

Так возникает феномен "тайного", эзотерического знания, в противовес общедоступному, экзотерическому. Подобная традиция существует во многих религиях мира. У иудеев, например, наряду с каббалой существует Талмуд, предназначенный для всех правоверных. В индуизме традиция шрути противопоставлена традиции смрити. Шрути (буквально "слышание") представляет собой знание непосредственно открытое богом. Это веды и тексты, которые их сопровождают: то есть брахманы, араньяки и упанишады. Смрити (буквально "запоминание") охватывает произведения, которые передаются от учителя к ученику. Сюда относится эпос, пураны, а также своды законов и прочее. Шрути предназначены для посвященных, мудрецов-риши, смрити – для обычных смертных.

Причина такого разделения в том, что в представлении наших предков человек, владеющий письменностью, одновременно владеет и секретом сотворения мира. Ведь Слово, записанное знаками, приобретает силу закона и может творить событие так же, как творил его бог: "Ра сказал – Пта записал". Это обстоятельство давало основания видеть в искусстве письма своего рода чародейство. Каббалисты и сейчас считают, что, например, в имени бога YHVH, представляющем так называемый первый Тетраграмматон, заключена самая суть вселенной. А известный неоязычник Алистер Кроули даже утверждал, что в случае его правильного произнесения вселенная тут же рассыплется в пыль.

Понятно, что такое знание не могло достаться непосвященному, то есть тому, кто либо не способен его правильно истолковать, либо не обладает нравственным потенциалом, достаточным, чтобы не использовать его во зло. Знание должно нести в себе благо для всего общества, чтобы, применяя те основополагающие принципы, в соответствии с которыми бог создавал вселенную и человека, можно было бы воплощать в архитектурные формы и распространять божественную благодать на весь обитаемый мир. В одном из текстов так называемой Египетской герметики бог Тот так предостерегает своего ученика от попыток проникнуть в его секреты, не достигнув необходимого уровня духовного развития: "Наполнены они (секреты – Авт.) углем раскаленным... Тот, кто приблизится к ним, не закалившись ранее в огне, сожжет там пальцы свои". (Б. Беренс).

Звание первого "Великого Посвященного", из числа реально существовавших, традиция связывает с именем Имхотепа – верховного жреца Гелиополя и визиря фараона III династии Джосера. Легенда приписывает ему качества чудотворца и обладателя высшей мудрости, которому, как "хранителю тайных имен", доступны все тайны магического искусства. Причина проста: Имхотеп является архитектором и главным создателем знаменитой ступенчатой пирамиды Джосера, первой пирамиды в истории Египта. Именно с этой пирамиды начинается отсчет всех монументальных каменных сооружений в истории человечества. Характерно, что Имхотеп, будучи вторым человеком в государстве после фараона, на имеющихся изображениях всегда предстает именно в облике писца. А его отцом и покровителем является ибисоголовый бог Тот, объединяющий в себе функции хранителя небесной мудрости и изобретателя иероглифического письма.

Более того, начиная примерно со II века нашей эры, бог Тот отождествляется с греческим Гермесом под именем Гермеса Трисмегиста (греч. HermesTrismegistos – трижды величайший Гермес), а Имхотеп – с греческим богом врачевания Асклепием. Причем в приписываемых Гермесу сочинениях Герметического корпуса Имхотеп фигурирует как ученик и приемник Гермеса, принявший от него посвящение в самые сокровенные тайны мироздания. Неудивительно поэтому, что сами эти сочинения, содержащие помимо магических рецептов еще восемнадцать философских трактатов (в том числе такие знаменитые, как "Изумрудная скрижаль", "Поймандр" и "Асклепий"), легли в основу религиозно-мистического учения, получившего название герметизма. Последний же, став синонимом так называемого "герметического", то есть закрытого знания, положил начало таким сугубо эзотерическим наукам, как теософия, алхимия, и оккультизм.

Таким образом, если вкратце подвести итог сказанному, можно констатировать следующее. Искусством архитектуры мы, видимо, обязаны алфавитной письменности. Фактически первоначальная архитектура и есть алфавитная письменность, только выполненная не на плоскости, а в пространстве. Сама же алфавитная письменность в представлении наших предков является тайным кодом, в котором зашифрован секрет сотворения мира. Ее передали человеку боги, чтобы он мог распространить божественное влияние на весь обитаемый мир. Поэтому человек, владеющий секретом строительства архитектурных сооружений, являясь избранником богов, одновременно владеет и секретом сотворения мира. Вот почему в традиции, берущей начало от Имхотепа, отчетливо просматривается связь между исходящим от бога тайным знанием, алфавитной письменностью и искусством сооружения монументальных архитектурных форм. Не случайно и масонство главными своими символами числит мастерок и фартук строителя, а символическим основателем – Хирама, легендарного строителя храма Соломона.

9

Итак, если рассматривать деятельность человека по созданию духовной культуры с точки зрения действующих в универсуме начал, она целиком относится к сфере компенсации. Однако здесь важно уяснить следующее. С одной стороны, сфера компенсации возникает у человека как средство восстановления единства его психики (см. "О метаморфозах слова", 7). Но с другой – она находится под воздействием силы, обозначенной нами как ностальгия по центру природного равновесия (см. "О метаморфозах слова", 10).

Напомню, сила эта возникает как реакция на опасно разрушительный характер деятельности человека, нарушающей необходимое для жизни природное равновесие. Универсум, как всякий стремящийся к выживанию организм, имеет свои механизмы саморегуляции. И когда разница между допустимым и недопустимым отклонением от нормы достигает критического уровня, происходит сброс энергии, который выражается в войнах, революциях и экологических катастрофах (см. "О мозге-универсуме", 8).

Чтобы этого не происходило, в психике человека и возникло чувство ностальгии по центру природного равновесия. Оно вынуждает его каждый раз на новом уровне искать возможность для восстановления разрушенной целостности, противопоставляя тем самым тенденции разрушения тенденцию восстановления. И поскольку чувство ностальгии по центру природного равновесия приводит к возникновению сферы компенсации, эта сфера как раз и является способом восстановления утраченной целостности.

Таким образом, вся духовная деятельность человека, включая его стремление к богу, к познанию исходящих от бога истин, а также к распространению божественного влияния на все сферы жизни, противоположна его внеприродной деятельности и является не чем иным, как способом восстановления разрушаемой ею первобытной целостности. Вот эта-то деятельность и приводит, в конечном счете, к построению грандиозного иероглифа или собора, представляющего собой всю человеческую культуру в совокупности. Но самый удивительный факт заключается в том, что этот иероглиф в точности отражает все те изменения в энергетической матрице человека, которые происходят в связи с его продвижением в энергетике универсума. А это значит, что, создавая такие культурные феномены, как язык, мифология, религия, музыка, живопись, письменность и архитектура, человек тем самым просто воссоздает облик самого себя.

И вот художник встал перед беленой
стеной, быть может (я не исключаю),
необозримой, втайне размечая
громаду, чтобы кистью неуклонной
вместить весь мир, всю пестроту и цельность:
весы, татар, ворота, гиацинты,
престолы, стеллажи и лабиринты,
Ушмаль и якорь, ноль и беспредельность.
Поверхность заполнялась. И фортуна,
венчая щедро труд его несладкий,
дала творцу увидеть завершенье.
Навеки покидая мир подлунный,
он различил в туманном беспорядке
свое точнейшее изображенье.
Хорхе Луис Борхес.

Все разделы / Книги по философии

Книги для бизнеса. Виталий Пичугин

Книги по психологии. Виталий Пичугин

Абсолют (опыт моделирования)

Комментарии

Новое сообщение