Сценарии нашей жизни

Сценарии нашей жизни

В 1988 году издательство "Прогресс" выпустило перевод произведений известного американского психолога, основателя "транзактного анализа" Эрика Берна. Первым из психологов он обратил внимание на любопытную закономерность: жизнь одних людей представляет из себя цепь везений, другие сталкиваются с одними лишь неудачами, третьи вечно унижены, четвёртые "перманентно" бросаемы своими супругами...

Берн предположил, что такая повторяемость ударов (или, наоборот, "даров") судьбы - не случайность.

Дело не во внешних обстоятельствах, а в особой бессознательной структуре, определяющей жизнь человека: одних она заставляет влюбляться в недоступных женщин, других браться за обречённые проекты, третьим, наоборот, позволяет всегда быть успешными. Бессознательную структуру, управляющую нашей жизнью, Берн назвал сценарием ("скриптом").

Встречаются сценарии счастливцев, мальчиков на побегушках, вечных "козлов отпущения", брошенных (постоянно бросаемых) жён и т. д.

В концепции Берна содержится одно весьма парадоксальное утверждение: людям не всегда хочется выигрывать и быть победителями — иногда им приятнее проиграть (хотя они и не сознаются в этом), иногда им нужны несчастья, и они создают их своими руками, причём в глубине души "ведают, что творят".

Спрашивается, зачем? Берн даёт несколько объяснений этому феномену. В одном случае человек делает себе плохо, чтобы не было "ещё хуже". Например, ему внушают в детстве, что успех ведёт в конечном счёте к катастрофе; что женщина рано или поздно бросит любимого мужчину, а чем дольше с ней проживёшь, тем больнее будет. И человек проваливает дело, бросает любимую женщину, пытаясь предотвратить ещё большие несчастья, в неизбежность которых он, не осознавая того, верит.

Это весьма правдоподобное объяснение Берн дополняет ещё одним: в бессознательном человека содержится предсказание о несчастье, которому человек не в силах сопротивляться. Иногда человек вредит себе сам, не надеясь на лучшее, не рассчитывая предотвратить ещё худшую судьбу, вредит, в какой-то мере понимая, что он делает. Берн зафиксирован этот феномен и предположил, что внутри нас сидит некий "маленький человек", который дёргает за верёвочки и определяет судьбу "большого человека", сверяясь при этом с особой записью (со сценарием), которую оставили в бессознательном человека его родители.

В своей статье я попробую предложить другое объяснение сценарности жизни.

Людям не всегда хочется выигрывать и быть победителями — иногда им приятнее проигрывать...

Мне представляется, что нет необходимости постулировать наличие особых сил в психике человека, управляющих им помимо его воли. Наличие сценарной повторяемости можно объяснить по-другому, без отсылок к бессознательному.

Причина может крыться в художественной привлекательности самих сценариев, в желании человека в собственных глазах и в глазах других людей выглядеть героем занимательной драмы, обладать образом, вызывающим эмоциональный отклик. Сценарий в таком случае не навязан человеку с раннего детства его родителями, а выстроен, сочинён им самим в течение всей его жизни. Влияние же родителей проявляется только в художественных вкусах и пристрастиях человека.

Прежде чем подробно рассмотреть эту идею, взглянем на её отражение в искусстве. В. Ф. Ходасевич в своих воспоминаниях о символистах писал: "Художник, создающий „поэму“ не в искусстве своём, а в жизни, был законным явлением в ту пору... Разрешалось быть одержимым чем угодно: требовалась лишь полнота одержимости. Отсюда лихорадочная погоня за эмоциями, безразлично за какими. Стремление перестраивать жизнь... влекло символистов к непрестанному актёрству перед самим собой — к разыгрыванию собственной жизни как бы в театре жгучих импровизаций.

Знали, что играют, но игра становилась жизнью. Расплаты были не театральные... Любовь открывала прямой и кратчайший путь к неиссякаемому кладезю эмоций. Достаточно было быть влюблённым — и человек становился обеспечен всеми предметами первой лирической необходимости: Страстью, Отчаянием, Ликованием, Безумием, Пророчеством, Грехом, Ненавистью и т. д. Так играли словами, коверкали смыслы, коверкая жизни".

Затем Ходасевич описывает любовь Нины Петровской и Андрея Белого.

"Когда все вытекающие из данного положения эмоции были извлечены, его (Брюсова) потянуло к перу. В романе „Огненный Ангел“ с известной условностью он изобразил всю историю... В романе Брюсов разрубил все узлы отношений между действующими лицами. Он придумал развязку и подписал „конец“ романа раньше, чем лежащая в основе романа жизненная коллизия разрешилась в действительности.

Со смертью Ренаты не умерла Нина Петровская, для которой роман безнадёжно затягивался. То, что для Нины было ещё жизнью, для Брюсова стало использованным сюжетом. Ему тягостно было переживать всё одни и те же главы...

Жизнь Нины была лирической импровизацией, в которой, лишь применяясь к таким же импровизациям других персонажей, она старалась создать нечто цельное — „поэму из своей личности“. Конец личности, как и конец поэмы о ней, — смерть. В сущности, поэма была закончена в 1906 году, в том самом, на котором сюжетно обрывается „Огненный Ангел“. С тех пор... длился мучительный, страшный, но ненужный, лишённый движения эпилог. Оборвать его Нина не боялась, но не могла. Чутьё художника, творящего жизнь как поэму, подсказывало ей, что конец должен быть связан ещё с каким-то последним событием..."

Ходасевич рассказывает об этом последнем событии, после которого Нина Петровская покончила с собой, "собственной смертью... поставила точку".

В приведённых отрывках изложена целая психологическая концепция, которая, как мне кажется, могла бы стать альтернативой берновской теории скриптов.

Символисты, по мысли Ходасевича, осознанно строили свою жизнь как поэму, пытаясь сделать её художественным произведением искусства. При построении своей судьбы они руководствовались художественными, эстетическими критериями, которые требовали конфликтов, трагедийности, кульминаций, требовали вовремя окончить драму, поставить точку.

Человек жаждет иметь (или воображать) такую жизнь, чтобы о ней было интересно рассказывать...

Если мы теперь обратимся к окружающим нас людям, то заметим, что столь активная "лепка" своей судьбы встречается не столь часто. Однако почти каждый человек сочиняет свой образ, "поэму жизни", стремясь если не изменить, то хотя бы осмыслить происходящее по художественным законам. И если это удаётся, человек чувствует себя удовлетворённым даже в том случае, когда притягательная сила сюжета достигается ценой несчастий или когда вырисовывается образ неудачника.

Если же в сознании человека жизнь не складывается в целостное "красивое" художественное полотно, то даже при полном благополучии, когда реализуются все планы, человек не чувствует себя счастливым.

Процесс художественного осмысления действительности хорошо заметен в том, как человек рассказывает о себе.

Он всегда пытается создать цельный художественный образ, отличающийся единой, тщательно выверенной, оттенённой чертой. Чем талантливее человек, чем больше он прочёл книг, тем более его повествование напоминает сюжетные рассказы. Человек выбирает, а иногда присочиняет такие эпизоды своей жизни, которые несут в себе завязку, кульминацию и развязку, и тем самым позволяют высветить нужный образ.

Например, человек хочет предстать умным, против которого ополчились дураки (действие происходит на службе): он рассказывает, как его невзлюбили (завязка), как объединились в попытке выгнать с работы (здесь он постарается как можно более сгустить краски, чтобы слушатели замерли в ожидании кульминации), и затем последует счастливая или несчастная развязка. Рассказывая свою жизнь, человек выберет для повествования только те моменты, те события, которые нужны ему для полноценного сюжета, и опустит остальные.

Вспомните себя. Или рассказчик видит свою жизнь именно так, как он её описывает, или ему хочется быть таким, как в рассказе.

Существует довольно распространённый феномен: во время проживания интересных событий своей жизни человек ещё в момент проживания начинает представлять, как он будет рассказывать о происходящем жене, другу, детям, любимой (у каждого свой адресат), или же просто, как о происходящем можно было бы рассказать. В связи с этим мою гипотезу можно сформулировать как утверждение о том, что человек жаждет иметь (или воображать) такую жизнь, чтобы о ней было интересно рассказывать.

Рассказ и реальная жизнь постоянно соотносятся в сознании человека, видоизменяя друг друга.

Предположим, мужчина создал образ Дон Жуана: все девушки, на которых он направляет своё внимание, долго сопротивляются, по всегда оказываются покорёнными. Однажды он встречает женщину, которая резко и однозначно отвергает его ухаживания. Мужчина глубоко неудовлетворён. И дело даже не в том, что ему нужна именно эта женщина, — главное, разрушается образ неотразимого покорителя сердец.

Однако надолго неудовлетворённым останется только человек нетворческий и ригидный. Ведь, с одной стороны, данное событие легко включить в уже существующий сюжетный ряд. Одно-единственное поражение будет лишь подчёркивать, оттенять остальные победы, придавая образу глубину: перед нами Дон Жуан, которому знакомо чувство нелюбимого, отверженного. Умный человек не только не исключит данное ухаживание из списка своих любовных приключений, а наоборот, отведёт ему "почётное место".

Возможен и другой ход: распрощавшись с Дон Жуаном, создать образ благородного и отвергнутого рыцаря, который вечно носит любовь в своём сердце. Человек гибкий обязательно воспользуется шансом поменять амплуа — ведь однообразие побед становится скучным. К тому же "вечность любви" тоже весьма условна — через какое-то время можно будет подыскать себе новую роль. Кстати, желание разнообразить пьесу своей жизни присуще многим людям. Недаром они всегда пытаются поступать вопреки предсказаниям окружающих.

А если событий нет, отсутствует материал, из которого можно было бы выстроить сюжетный рассказ?

Представим, что человек проинтерпретировал какой-то эпизод из своей жизни как завязку ("я влюбился"), а развития действия нет, не говоря уже о кульминации и развязке. Или же кульминация слишком затягивается. А иногда нет и завязки, отсутствуют напряжение и конфликты, которые могли бы лечь в основу сюжета. Человек сталкивается с ощущением, которое можно передать словами: "пустота", "обыденность", "скука", "тоска". Такие оценки происходящему даёт его внутреннее эстетическое чувство, которое ориентировано на яркое, насыщенное, напряжённое сюжетное повествование.

Отсутствие событий люди преодолевают по-разному. Одни, как символисты, ищут приключения. Иногда это попытка действительно завязать полнокровный сюжет — и тогда люди едут работать на Север, разрушают благополучие семьи, просятся служить в горячие точки, выходят на баррикады. Конечно, отнюдь не всегда это ведёт к ожидаемым результатам, но вероятность появления завязки, возникновения конфликта, который придется распутывать не один год, сильно повышается.

Другие удовлетворяются микроприключениями сроком на час, на день, на неделю. При этом сюжет в прямом смысле слова не проявляется — рассказывать практически нечего, но человек за короткий миг переживает накал эмоций, возбуждение потребностей, а затем разрешение — спад. Мы имеем в виду феномен "гедонистического риска", когда люди прыгают с парашютом, идут в опасный горный поход, набиваются на драку, гоняют на мотоциклах и т. д.

Попросите любого из них рассказать о своих приключениях. Несмотря на богатство переживаний, слушать будет нечего: "Прыгаю — сначала страшно, дух захватывает, затем ничего", "Пошли в поход, было тяжело, несколько раз думали, что пропадём, но в конце концов выбрались". Приключения, острые ощущения, которые возникают при подобных действиях, не тянут на настоящий сюжет, однако, за счёт возбуждения, возникает чувство наполненности жизни, психологическое подобие сюжета. Другое дело, что оно очень кратковременное и его приходится постоянно возобновлять.

Не бойтесь спрашивать у своих знакомых впечатление о себе...

Ещё один способ отойти от ощущения обыденности — вызвать изменённое состояние сознания. Простейшие средства, позволяющие сделать это — алкоголь и наркотики. Изменённое состояние сознания может сопровождаться галлюцинаторными "приключениями". Если в "норме" человек ощущает свою жизнь как пустоту, в ней ничего не происходит, то здесь на фоне пустоты возникают мало что означающие, но тем не менее яркие фигуры.

(В скобках заметим, что наркотики могут принести с собой не только изменение состояния сознания, но и самые настоящие приключения. За употребление наркотиков следует уголовное наказание, разрушается личность человека, на его пути возникает психиатрическая больница и т. д. — всё это вполне годится для сценария серьёзной драмы).

Кроме того, можно воздействовать на способы видения жизни. При известном старании можно осмыслить и скучную ежедневную рутину, увидеть её самому и подать другим как нечто интересное и достойное описания. Приведу два примера.

Драматическое, истерического типа отношение к происходящему.

Все мы не раз встречались с людьми, рассказ которых о себе поражает контрастом между незначительностью событий и тем эмоциональным накалом, которым он сопровождается. Причём человек не только рассказывает с соответствующим акцентом, но и в жизни переживает всё сверхостро, можно сказать, неадекватно остро: кто-то на работе высказал критическое замечание — человек воспринимает это как целый заговор против него...

Муж один раз поздно вернулся домой — жена устраивает истерику, искренне переживая ситуацию так, будто её уже бросили. Человек как бы форсирует все происходящие события, своим эмоциональным отношением "дотягивая" их до того уровня, когда они могли бы восприниматься как звенья захватывающей сюжетной цепи.

Абсурдность происходящего.

Вторая возможность принципиально иная. Жизнь пуста, в ней ничего не происходит — значит, надо создать художественное произведение, которое основывалось бы именно на таком бессодержательном материале. Сюжетный рассказ здесь явно не подходит. Что же тогда? Обыденную бессобытнйную действительность лучше всего отражает произведение искусства абсурдистского жанра. Жизнь большинства людей бессюжетна, им постоянно приходится рассказывать о прожитых днях, во время которых ничего, заслуживающего внимания, не случилось.

Что же делать? "Врать — нехорошо", к истерическому преувеличению склонны не все. Выход находится в передаче абсурдности происходящего. Достаточно чуть-чуть заинтриговать в начале и тут же оборвать рассказ — ведь в реальности произошло событие, которое ровным счётом ни к чему не привело.

Возникает любопытное, даже захватывающее абсурдное повествование, в котором создаётся очень приятный рассказчику образ — он настолько умён, что единственный в абсурдном мире понимает его абсурдность.

А затем человек уже не только рассказывает в абсурдистской манере, но и воспринимает свою жизнь как абсурдистскую поэму. Он не ищет приключения, не пытается связать события в сюжет, а наоборот, подчёркивает несвязность, бессмысленность, странность всего происходящего — и в результате удовлетворяет свою потребность к эстетизации жизни.

Любовь к абсурду, к ёрничанью, ироничность сильно распространена в современной молодёжной среде. Молодые люди особенно остро ощущают пустоту и скуку жизни. Можно предположить, что ещё поколение нынешних сорокалетних было склонно уходить от этого чувства с помощью настоящих приключений. Считалось нормой поехать на стройку, на целину. Сейчас подобное поведение вызывает лишь скепсис.

Неформальные течения, созданные на этом этапе — хиппи, КСП — имели вполне серьёзную романтическую подоплёку — участник движения не смеялся над обществом, а осуждал его. Поздние же направления: панк, металл, брейк, "митьки" — отличаются сугубо издевательской позицией.

Отношение к политике, к окружающему миру, да и к собственной жизни, как к своего рода анекдоту, который фиксирует её неисправимый абсурдизм, прочно вошло в молодёжную структуру, и объяснить это можно как косвенный способ удовлетворения художественной потребности, применяемый в условиях дефицита настоящих приключений, необходимых для создания интересного образа.

Но, пытаясь осмыслить жизнь как художественное целое, человек сталкивается и с рядом трудностей, возникающих из-за различия реальности искусства и реальности жизни. В романе не трудно выпустить из описания сколь угодно длинный отрезок времени — в жизни же приходится проходить через все периоды, в том числе и не нужные для сюжета. В результате "поэма жизни" разваливается, события, в принципе способные составить единый сюжет, не воспринимаются как части одного целого (подобный эффект хорошо известен в психологии: слишком большой интервал между звуками не даёт им соединиться в мелодию).

Этим, например, объясняются контркультурные увлечения многих подростков — они не хотят разыгрывать пьесы взрослых, как слишком длинные, включающие лишние с художественной точки зрения паузы (учёбу, должностной рост, постепенное ухаживание и т. д.), а предпочитают быстрые и насыщенные контркультурные сценарии, в соответствии с которыми можно за год стать рок-звездой, за неделю начать и завершить любовный роман, на практике воплотить лозунг "Жить быстро — умереть молодым".

Другая важная особенность художественного произведения — его конечность. Разыгрывая же пьесы в реальности, очень трудно поставить точку — жизнь продолжается, продолжаются и отношения с персонажами. Так, например, свадьба, как известно, является традиционной развязкой сказок и романов.

Отсюда резкое ухудшение отношений во многих парах сразу после регистрации брака. Ухаживание — напряжённый яркий процесс со своими многочисленными кульминациями — завершается ("развязывается") вместе с решением жениться.

Свадьба — уже эпилог, своего рода "музыкальная концовка" ("я там был, мёд-пиво пил...") и дальнейшее развитие событий противоречит всем художественным канонам. Супруги становятся не нужны и даже мешают друг другу, поскольку воспринимают совместный спектакль законченным. Свадьба — знак конца одного любовного приключения и стимул для поиска нового. В этом, на мой взгляд, и заключается причина большого числа "странных" разводов, происходящих сразу после свадьбы, когда окружающие недоумевают: зачем женились?

В заключение подчеркну следующее.

Для всех нас очень важно увидеть те сценарии, которые мы разыгрываем, научиться менять или хотя бы вносить коррективы в свои роли.

Художественное осмысление жизни может быть компенсаторным, вытекающим из попыток хоть как-то для себя и окружающих объяснить свои неудачи, — и художественное самоосмысление может быть актом творчества.

Сделать процесс "самосочинения" более творческим вам поможет особого рода дневник

Вот несколько простых советов, с помощью которых вы сумеете сделать процесс сочинения образа более осознанным.

— Не бойтесь спрашивать у своих знакомых впечатление о себе, например, в такой форме: "Что я за человек, по твоему мнению? Как бы ты описал меня?"
Это поможет вам увидеть свой сценарий.

— Большой психологический эффект даёт игра "в ассоциации". В тайне от ведущего загадайте одного человека из группы участников. Ведущий должен отгадать его, спрашивая у каждого об ассоциациях. Например: "С каким животным он (т. е. загаданный человек) у тебя ассоциируется?", или "С каким литературным персонажем он ассоциируется?". Все ассоциации, как правило, "бьют в одну точку", очерчивая сценарий человека.

— Наконец, сделать процесс "самосочинения" более творческим вам поможет особого рода дневник. Выберите какое-либо событие вашей жизни и напишите о нём маленький рассказ, говоря о себе в третьем лице. Присочините кульминацию и развязку, которых не было в действительности. Если рассказ получится удачным, прочтите его своим друзьям, но не как плод "тяжёлой работы", а как шутку. Всё вместе позволит вам внести в жизнь элемент игры, творчества, выйти за рамки неудачных сценариев и более осознанно сочинять новые.

* * * *

В своей статье я попытался дать альтернативу берновской трактовке сценариев. Для Берна сценарий — это изначально заданная, неизменная структура. С моей точки зрения, человек в течение всей своей жизни "сочиняет себя", ассимилируя происходящие с ним события, создавая события искусственные, часто бросая один сюжет и переходя к другому.

По Берну, к шести годам сценарий уже сформировался, и затем он лишь реализуется. Я считаю, что счастлив тот человек, который к концу своей жизни создал поэму своей судьбы: большинство же людей ощущают, что сценарий всё время не складывается, разваливается, утрачивают свою эффективность уже прописанные, выверенные части.

И, наконец, с точки зрения Берна, сценарий мешает человеку жить, это бессознательная, механистическая структура, которая держит человека в рабстве. Разрушить сценарий — вот путь к освобождению.

Я же, напротив, полагаю, что создание сценария — поэтического способа осмысления жизни — это проявление творческого начала человека. Только когда сценарий создан, человек может почувствовать себя свободным и счастливым.

Автор: Марк Розин
По материалам психологического журнала «Alter Ego» (Рига)

Все разделы / Интересные статьи

Сценарии нашей жизни

Комментарии

Новое сообщение